Взятие Кайенны (1809)

Взятие Кайенны
Основной конфликт: Наполеоновские войны
Береговая линия Французской Гвианы в 1763 году
Дата	7—14 января 1809 года
Место	Кайенна, Французская Гвиана
Итог	победа Португалии и Великобритании
Изменения	оккупация Французской Гвианы Португальской империей
Противники
Португальская империя — Войска Колониальной Бразилии Великобритания Французская империя
Командующие
Джеймс Лукас Йе Мануэль Маркес де Суза Виктор Юг
Силы сторон
Португальская империя: 700 солдат и 550 морских пехотинцев, 5 кораблей Великобритания: 1 корабль 400 солдат регулярной армии 800 милиционеров
Потери
Португальская империя: 1 убитый, 8 раненых Великобритания: 1 убитый, 23 раненых 16 убитых, 20 раненых

Взятие Кайенны — сражение в ходе Наполеоновских войн, состоявшееся 7—14 января 1809 года между португало-британской и французской армиями, итогом которого стала оккупация португальцами Французской Гвианы до 8 ноября 1817 года.

Предыстория

Во время наполеоновских войн колониальные владения Французской империи в регионе Карибского моря подвергались нападению со стороны военно-морских сил Великобритании. В то же время, военно-морские силы Французской империи нападали на суда торгового флота Великобритании, пытаясь, таким образом, отвлечь на их охрану военный флот противника. Военно-морские силы Великобритании блокировали флот Французской империи в его собственных гаванях и прервали торговые отношения между метрополией и колониями, что стало причиной нехватки в последних продовольствия. Летом 1808 года губернаторы местных колоний Французской империи запросили срочную помощь у метрополии.

Некоторые из этих сообщений были перехвачены патрулями Великобритании. Узнав о катастрофичном положении дел в колониях французов, англичане приняли решение провести ряд десантных операций по их захвату, чтобы ликвидировать присутствие Франции в регионе Карибского моря. Командование кампанией было поручено контр-адмиралу Александру Кохрейну, который сосредоточил все усилия на захвате острова Мартиника. С этой целью им были подготовлены армия и флот на Барбадосе. Главные силы англичане сосредоточили на оккупации колоний французов среди Подветренных островов. Оставшиеся силы были брошены ими на вторжение в другие колонии противника в регионе.

Фрегат «Уверенный» (англ. Confiance) под командованием капитана Джеймса Лукаса Йе был направлен к северному побережью Южной Америки. Понимая, что для вторжения во Французскую Гвиану одного корабля недостаточно, англичане попытались заключить соглашение с португальцами о совместных действиях против французов. Переговоры вёл контр-адмирал Сидней Смит. Португальская империя хотела по-новому определить границу между Бразилией и Французской Гвианой, и согласилась сотрудничать с Великобританией, предоставив со своей стороны эскадру, состоявшую из линейного корабля «Инфант Дон Педру», брига «Стремительный», шхуны «Генерал Магеллан» и куттеров «Месть» и «Лев». 700 солдат Бразильской колониальной армии находились под командованием генерал-лейтенанта Мануэля Маркеса; морскими пехотинцами командовал Луис Морейра-да-Кунья. Командование всей операцией было поручено капитану Джеймсу Лукасу Йе, прибывшему в Белен в начале декабря 1808 года.

Ход сражения

Первая битва произошла 15 декабря 1808 года на берегу реки Апроак, итогом ее стал арест двух судов французов. 6 января 1809 года португало-британские войска начали операцию по захвату Кайенны. Уже 7 января в три часа ночи на пяти каноэ, несмотря на сильный дождь, который продолжался в течение всей операции, португало-британский десант высадился на берегу реки Маури на Иль-де-Кайенн. Морские пехотинцы атаковали форт Дегра-де-Канн. Захватив его, они двинулись на форт Диамант, который вскоре был тоже захвачен. В ходе этого сражения у португальцев и британцев 7 человек были ранены, у французов 6 человек убиты и 4 ранены, 90 человек сдались в плен. Португальцы и британцы захватили четыре пушки. В захваченных фортах был размешен гарнизон, высадившийся с кораблей эскадры.

Опасаясь блокады Кайены, Виктор Юг, губернатор Французской Гвианы, атаковал с 600 солдатами позиции противника. Джеймс Лукас Йе снёс форт Диамант и сосредоточил основные силы в форте Дегра-де-Канн. Он послал вниз по реке разведчиков, которые обнаружили ещё два форта — Трио и Каналь-де-Торси. Последний форт защищал подходы к резиденции губернатора, расположенной на канале. Джеймс Лукас Йе, используя куттеры «Месть» и «Лев», решил немедленно атаковать эти форты. Он сам повел атаку и захватил форт Трио. Оба форта были захвачены, а их гарнизоны отступили.

Тем временем, трёхчасовая атака французов на форт Дегра-де-Канн провалилась. Губернатор укрепил свою резиденцию с помощью 100 солдат и 2 артиллерийских орудий. Он отказался заключить перемирие. Отбивая атаки португальцев и англичан, Виктор Юг сумел устроить им засаду в роще близ резиденции. По сигналу одного из артиллерийских орудий, французы открыли огонь из засады по наступавшему противнику. Джеймс Лукас Йе возглавил атаку на засаду и в рукопашном бою захватил резиденцию губернатора. Собравшись с силами, он двинулся на Кайенну, готовясь к решающему сражению на равнине Борегар, где Виктор Юг установил укрепления с оставшимися у него 400 солдатами и милиционерами.

Прибыв на позиции 10 января 1809 года, Джеймс Лукас Йе послал двух младших офицеров в Кайенну, снова предложив перемирие, которое на этот раз французами было принято. Капитуляция длилась в течение следующих четырёх дней. Войска португальцев и британцев вошли в Кайенну 14 января 1809 года.

Итоги

Потери французов были весьма ощутимыми. 16 человек были убиты, 20 ранены. 400 солдат регулярной армии, 600 милиционеров-европейцев и 200 чернокожих ополченцев сдались в плен. Всем им разрешили вернуться в свои дома. Французы потеряли 200 пушек, все военные и государственные арсеналы, поселения и торговые посты во Французской Гвиане, территория которой простиралась от границы с Бразилией до реки Марони.

Потери британцев и португальцев были лёгкими: британцы потеряли одного лейтенанта убитым, 23 человека были ранены; португальцы потеряли 1 человека убитым, 8 были ранены.

Французская Гвиана была оккупирована Португальской империей. Командование Джеймса Лукаса Йе получило высокую оценку, но в декабре того же года по состоянию здоровья он был демобилизован в Рио-де-Жанейро. По возвращении на действительную службу, Джеймс Лукас Йе был награждён принцем-регентом Бразилии кольцом с бриллиантом и посвящён в рыцари португальской и британской корон. Впоследствии он был назначен командиром фрегата «Саутгемптон». В 1849 году в Великобритании была учреждена медаль в память о взятии Кайенны в 1809 году, которой наградили всех живших в то время участников операции.

Источники

Литература

• William James, Frederick Chamier. [books.google.ru/books?id=7jBEAAAAYAAJ&pg=PR6&lpg=PR6&dq=Capture+of+Cayenne+(1809)&source=bl&ots=VXuHNv7wS5&sig=Vo16l9dDt465TF3lCITAdNwuFW4&hl=ru&sa=X&ei=q5WAUt_gBJei4APD14CgDQ&ved=0CFoQ6AEwBjgK#v=onepage&q=Capture%20of%20Cayenne%20(1809)&f=false The Naval History of Great Britain: From the Declaration of War by France in 1793 to the Accession of George IV]. — London: R. Bentley, 1837.
• [books.google.ru/books?id=hrtjkJXcaOsC&pg=PA38&lpg=PA38&dq=books+Capture+of+Cayenne+(1809)&source=bl&ots=BYnaXpB8_L&sig=D1jVQVYbeWF1PFDM51iuw24Ok2k&hl=ru&sa=X&ei=N52AUrL9DPG54AOW3IAQ&ved=0CE0Q6AEwBQ#v=onepage&q=books%20Capture%20of%20Cayenne%20(1809)&f=false England's historical diary, and imperial class book, by a student of Christ's hospital]. — London: Cowie, 1827.

Ссылки

• [collections.rmg.co.uk/collections/objects/39002.html Medal commemorating the capture of Cayenne, 1809]. collections.rmg.co.uk. — Медаль за взятие Кайенны в 1809 году.  (англ.)

Отрывок, характеризующий Взятие Кайенны (1809)

И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.