Осада Лиссабона

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Взятие Лиссабона (1147)»)
Перейти к: навигация, поиск
Осада Лиссабона
Основной конфликт: Второй крестовый поход, Реконкиста

Штурм Лиссабона. Картина Альфредо Гамейро Роке (1917)
Дата

1 июля25 октября 1147

Место

Лиссабон, Королевство Португалия

Итог

Взятие крепости

Противники
Империя Альмохадов Империя Альмохадов Португалия Португалия, крестоносцы Англии, Шотландии, Фландрии, Фризии, Бретани, Рейнской области, Кёльна и Нормандии
Командующие
Абд аль-Мумин Афонсу I Великий, Арнульф Эрсхотский, Кристиан Жистельский, Эрве де Гланвиль, Симон Дуврский, Андрей Лондонский, Саше д’Аршель
Силы сторон
7000 25 000
Потери
неизвестно неизвестно

Осада Лиссабона — один из главных эпизодов второго крестового похода и Реконкисты, в ходе которого объединенное войско крестоносцев и португальцев под командованием Афонсу Энрикеша захватило Лиссабон, принадлежавший державе Альмохадов. Взятие Лиссабона было одной из немногих побед крестоносцев во втором крестовом походе.





Предыстория

В 630 году возникло арабское государство — Арабский халифат. В период 630750 годов арабы сумели захватить весь Аравийский полуостров, значительную часть Северной Африки, южную и центральную часть Пиренейского полуострова, Персию, Армению, Грузию и ряд других территорий; однако на территории Арабского халифата вспыхивали восстания. С 722 году началась Реконкиста — процесс изгнания арабов c Пиренейского полуострова.

В 1095 году папа римский Урбан II призвал европейских рыцарей отправиться в крестовый поход с целью освобождения Святой земли. Армия Первого крестового похода сумела в 1099 году захватить Иерусалим. В результате крестового похода были образованы Иерусалимское королевство, Антиохийское княжество, Эдесское графство и Триполитанское графство. Однако положение крестоносцев было весьма шатким, так как их государства были окружены мусульманами.

В 1144 году Имад ад-Дин Занги захватил Эдессу. Потеря города была ощутимым ударом по позициям крестоносцев на Ближнем Востоке. Следствием захвата арабами крепости было провозглашение папой Евгением III нового крестового похода. Первыми на призыв понтифика откликнулись Конрад III и Людовик VII. Однако различия стратегий ближневосточных крестоносцев и армий Конрада и Людовика были очень велики. Так, первые считали своей первостепенной задачей ослабление позиций Нур эд-Дина в Алеппо, а вторые считали необходимым сперва атаковать Дамаск.

Мнение европейских правителей возобладало, и 24 июня 1148 года началось наступление на Дамаск, которое обернулось провалом. К 1149 году армии Конрада и Людовика вынуждены были вернуться в Европу. 19 мая 1147 году крестоносное войско Англии, Шотландии, Фландрии, Фризии, Бретани, Рейна, Кёльна и Нормандии двинулись на помощь ближневосточным крестоносцам.

В конце мая корабли крестоносцев сделали вынужденный крюк и причалили недалеко от Порту. Причалив там, крестоносцы встретили епископа Порту, который убедил их, что война против мусульман на Пиренеях не менее важна, чем на Святой земле. Португалией правил Афонсу, который, воспользовавшись царившей в Кастилии и Леоне смутой, в 1139 году провозгласил себя королём. Выслушав проповедь, крестоносцы согласились помочь португальцам.

Средневековый Лиссабон

История Лиссабона берет начало с конца II тысячелетия до н. э., когда финикийцы основали на территории полуострова торговое поселение. В Средние века Лиссабон был очень крупным портом; город получал большую прибыль от морской торговли. Лиссабон был густонаселенным городом со смешанным населением. Так его описывает в своём произведении «О завоевании Лиссабона» («De expugnatione Lyxbonensi», порт. «Da captura de Lisboa») летописец Рауль:

Во времена нашего прихода в городе жило 60000 семей, плативших подати… Город был населён так густо, что и поверить трудно; ибо после завоевания его мы узнали от алькаиди, то есть от их губернатора, что всего в городе жило 154 тысячи человек, не считая женщин и детей… Здания стояли так близко одно к другому, что — если не считать купеческих кварталов — трудно было найти улицу шире восьми футов.

Диспозиция

Лиссабонская крепость

Очень часто на территориях близ Лиссабона происходили сражения, поэтому велось активное строительство укреплений. Так летописец Рауль описывает крепость:

Вершина холма обнесена куртиной, и стены города спускаются с него вправо и влево, уходя к реке Тахо. Пригороды же, которые разместились на склонах ниже стены, вырублены в скале так, что каждый из проходов на кручах, которые служат им вместо обычных улиц, можно считать отдельным укрепленным пунктом, и такие препятствия с хитрыми ловушками словно бы опоясывают город.

Крестоносное войско

До сих пор нет точных данным о количестве воинов и кораблей крестоносцев. Рауль насчитал 164 корабля, однако в «Письме из Лиссабона», написанном немецким священником, приводятся данные о 200 кораблях. По предположениям, крестоносное войско составляло 25 000 воинов, из которых 6000 составляли англичане, 5000 — немцы, а 2000 — фламандцы. Незадолго до начала осады ряды крестоносцев пополнились многочисленными добровольцами.


Осада и взятие Лиссабона

Осада города началась в июле 1147 года. Неоднократные попытки штурма заканчивались безрезультатно; однако в городе начались эпидемии и голод. Лиссабонский эмир, не получив ожидавшейся помощи от других мусульманских государств и не имея возможности снять осаду самостоятельно, предложил Афонсу сдать город с условием свободного выхода населения.

20 октября португальцы и крестоносное войско вступили в Лиссабон. Несмотря на договор с эмиром, насилия над мирным населением предотвратить не удалось, и только после десяти дней резни и грабежей в городе был наведён порядок.

Последствия

После взятия Лиссабона крестоносцы разделились; часть их продолжила свой путь на восток, а часть, принеся оммаж Афонсу, осталась в Португалии.

Первым епископом Лиссабона стал Гилберт из Гастингса.

См. также

Напишите отзыв о статье "Осада Лиссабона"

Ссылки

  • covadonga.narod.ru — сайт о Реконкисте

    Отрывок, характеризующий Осада Лиссабона

    – Кто? Кто?
    – Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
    – Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
    – Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
    – Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
    Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
    Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
    – Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
    Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
    – Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
    – Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
    – Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
    – В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
    – Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
    – Вы были на сражении, мы слышали?
    – Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
    – Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
    – Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
    Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


    Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
    Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
    – Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
    Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
    Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
    Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
    Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
    Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
    Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
    – Дома? – спросил Пьер.
    – По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
    – Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
    – Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
    Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
    – Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
    – Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
    Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.