Вианней, Жан Батист Мари

Жан Батист Мари Вианней
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Святой Жан Батист Мари Вианней (8 мая 1786 — 4 августа 1859) (фр. Jean Baptiste Marie Vianney), Кюре из Арса — католический святой, покровитель приходских священников и исповедников.

Биография

Жан-Мари родился в деревне Дардийи около Лиона. Время его детства пришлось на французскую революцию, во время якобинского террора и подавления Лионского восстания 1793 года священники преследовались, церкви были закрыты, совершение служб было запрещено, верующие были вынуждены собираться на молитву тайно и молиться в амбарах. Жан-Мари с детства мечтал стать священником и в 1804 г. смог поступить в семинарию в Лионе. Он был плохим студентом, не успевал по философии и латыни, был отчислен из семинарии, принят вновь, но снова провалил экзамены. В конце концов в 1815 г. он был рукоположен после 11 лет обучения.

После рукоположения вначале его назначили викарием небольшого прихода в городке Экюлли. После смерти настоятеля он был назначен настоятелем прихода в деревушку Арс и был им до самой смерти.

Несмотря на малообразованность и отсутствие ярких дарований вскоре он стал очень известен сначала в округе, а потом и по всей стране. Самоотверженная работа в приходе, суровейшая аскеза, яркие проповеди, и, главное, большое количество духовных обращений закоренелых грешников после бесед с Арским пастырем привлекли к нему внимание. В 1827 г. к нему приходило около 20 паломников ежедневно, а в последние годы жизни их было около ста тысяч в год.

В конце концов власти были вынуждены открыть специальную железнодорожную ветку Лион — Арс для паломников. Жан-Мари Вианнея начали называть «узником исповедальни». В последние двадцать лет своей жизни он проводил в исповедальне в среднем 17 часов в день, начиная исповедовать летом с часа или двух часов ночи, а зимой — с четырёх утра и до позднего вечера и, несмотря на это, ждать своей очереди на исповедь к нему порой приходилось неделю.

Почитание

Арсского пастыря называли святым ещё при жизни, беатифицирован он был в 1874 г., в 1925 г. папа Пий XI канонизировал его. День памяти святого — 4 августа.

Sacerdotii Nostri Primordia

В 1959 году Папа Иоанн XXIII выпустил энциклику «Sacerdotii Nostri Primordia», прославляющую св. Жана Вианнея за различные деяния, в том числе:

• его «добровольное страдание собственного тела», которое «принудил его воздерживаться почти полностью от пищи и от сна, выполнять самые жесткие виды наказаний, и отказывать самому себе с великой мощью души». Вианней занимался этим умерщвлением в виде покаяния за грешников, которым он служил: «я налагаю только маленькую епитимию на тех, кто признает свои грехи должным образом; остальное я выполняю вместо них».
• его жизнь в бедности, «жизнь, которая была почти полностью отделена от переменных, бренных благ этого мира.» Энциклика указывает на то, что Вианней сказал, что «Мой секрет прост … отдавать все и не удерживать ничего для себя» и что «Есть много людей, держащих свои деньги втайне от всех, в то время как многие другие умирают от голода».
• его жизнь в целомудрии. Энциклика указывает на то, что Вианней сказал, что «душа, украшенная достоинством целомудрия, не может избежать любви к остальным; поскольку она познала источник и фонтан любви—Бога».
• его жизнь в повиновении, жизнь по такой стезе, что он «зажигал себя как часть соломинки, поглощаемой на пламенных углях».
• его исполнение таинства Покаяния, к которым Вианней относился настолько серьёзно, что он сказал: «Столь много преступлений против Бога совершается, что они иногда склоняют нас просить, чтобы Бог изжил этот мир! … Вы должны приехать в город Арс, если вы действительно хотите узнать, что бесконечное множество серьёзных грехов имеется здесь… Увы, мы не знаем, что делать, мы думаем, что нет ничего иного, что можно было бы сделать, чем рыдать и молиться Богу». Энциклика также отмечает то, что Вианней сказал: «Если бы не было истинно невинных душ для того, чтобы угождать Богу и восполнять наши проступки, сколько ужасных наказаний мы должны были бы понести!» Все же, энциклика также указывает на то, что Вианней сказал: «Бог быстрее готов простить, чем мать готова выхватить своего ребёнка из огня».

Энциклика также восхвалила жизнь Вианнея в молении, святость, пастырские навыки, осуществление преподавательской службы и т. д.

Цитаты

«Наш Господь — наша модель, давайте возьмемся за наш крест и последуем за Ним. Давайте сделаем подобно солдатам Наполеона. Они должны были пересечь мост под огнём крупной картечи; никто не осмелился перейти его. Наполеон принял знамя, прошел первым, и они все последовали. Давайте сделаем то же самое; давайте последуем за нашим Господом, который пошел впереди нас».

См. также

• Дом Иоанна Марии Вианнея — мемориальный дом-музей, находящийся в Дардилли, департамент Рона, Франция

Источники

• Крысов А.Г. Вианней, Жан Мари Батист // Православная Энциклопедия, под ред. Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, Т. VIII, М., Церковно-научный центр “Православная Энциклопедия”, 2004г., стр. 110-111.
• Католическая энциклопедия. Изд. францисканцев. М., 2002.
• Антонио Сикари, «Портреты Святых», том 1, Милан, 1987 г.

Ссылки

• [www.vianney.ru/ Арсский пастырь — сайт, посвященный Жану Батисту Мари Вианнею]
• [www.newadvent.org/cathen/08326c.htm Св. Жан Мари Вианней в Католической энциклопедии]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Вианней, Жан Батист Мари

Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.