Вивьен, Леонид Сергеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Леонид Вивьен
Имя при рождении:

Леонид Сергеевич Вивьен

Место смерти:

Ленинград, РСФСР, СССР

Профессия:

актёр
театральный режиссёр
театральный педагог

Карьера:

1911—1966

Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Леони́д Серге́евич Вивье́н (Вивьен де Шатобрен[1]; 18871966) — советский российский актёр, театральный режиссёр, театральный педагог. Лауреат Сталинской премии второй степени (1951). Народный артист СССР (1954)[2][3].





Биография

Леонид Вивьен родился 17 (29) апреля 1887 года в Воронеже, имел французские корни.

В 1910 году окончил Санкт-Петербургский политехнический институт (ныне Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого), получив профессию «инженер железобетонных конструкций», но работать по этой профессии не стал, и в том же году поступил на Драматические курсы Санкт-Петербургского Императорского театрального училища (ныне Российский государственный институт сценических искусств) (класс В. Н. Давыдова) (1910—1913). В 1913—1914 годах — ассистент В. Н. Давыдова. В годы учёбы также посещал студию на Бородинской по приглашению Вс. Э. Мейерхольда.

С 1911 годах стал выступать в спектаклях Александринского театра, в 1913—1923 годах — актёр, в 1923—1936 — актёр и режиссёр, в 1936—1938 — главный режиссёр, в 1938—1949 — художественный руководитель, в 1949—1966 — главный режиссёр Ленинградского театра драмы им. А. С. Пушкина (ныне Александринский театр).

Актёрские работы отличала чёткость внешнего рисунка и острота социальных характеристик, мастерская лепка характеров[2][3].

В 1919 был арестован ЧК «по ложному доносу». В дело вмешался В. И. Ленин, пославший телеграмму с пометкой «Вне очереди. Сообщить мне час вручения телеграммы. Самара. Особый отдел Туркфронта. Бокию. Сообщите серьезны ли улики против Леонида Сергеевича Вивьена...»[1].

По ходатайствам различных лиц был отпущен. Впоследствии, услышав фразу «Вас вызывают (приглашают, просят прийти и т. д.), ехидно спрашивал: «С вещами или без?»[1]

С началом войны вместе с театром эвакуировался в Новосибирск, где в помещении театра «Красный факел» продолжал активно работать в качестве режиссёра и актёра. Там был возобновлён спектакль «Платон Кречет» А. Е. Корнейчука.

Спектакли, поставленные режиссёром, отличались глубиной раскрытия авторского замысла, чёткой психологической разработкой характеров[2].

Организовал несколько театральных коллективов: в 1919 году создал две передвижные театральные труппы для обслуживания фронтов Гражданской войны, в 1928 году из числа своих учеников организовал «Театр актёрского мастерства» (с 1931 — филиал Ак-драмы, в 1933—1935 — Ленинградский театр Красной Армии, в 1935—1936 — «Театр под руководством Л. С. Вивьена», в 1936—1938 — Реалистический театр), где был художественным руководителем[2].

С 1913 года занимался педагогической деятельностью, первоначально как ассистент В. Н. Давыдова[2]. Преподавал в школе-студии при Александринском театре. С 1918 года — один из организаторов и художественный руководитель Школы актёрского мастерства в Петрограде. После преобразования Школы в 1922 году в Институт сценических искусств (с 1948 — Ленинградский театральный институт имени А. Н. Островского, с 1962 — Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии, ныне Российский государственный институт сценических искусств) — ректор и преподаватель актёрского мастерства, в 1925—1966 — преподаватель (с 1940 — профессор, в 1957—1966 — заведующий кафедрой режиссуры). Среди его учеников народные артисты СССР Н. К. Симонов, В. В. Меркурьев, Р. С. Агамирзян, Ю. В. Толубеев, народные артисты РСФСР О. Г. Казико, Е. П. Карякина[2].

Член ВКП(б) с 1945 года.

Леонид Сергеевич Вивьен умер 1 августа 1966 года в Санкт-Петербурге. Похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища[4][5].

Семья

Звания и награды

Творчество

Театральные роли

В студии у Вс. Э. Мейерхольда
Ленинградский театр драмы им. А. С. Пушкина

Постановки в театре

Ленинградский театр драмы им. А. С. Пушкина
Театр под руководством Л. С. Вивьена

Фильмография

Актёр
Режиссёр

Память

Известны живописные и графические портреты Л. Вивьена, исполненные в разные годы ленинградскими художниками, в том числе М. П. Труфановым[6] (1958).

Напишите отзыв о статье "Вивьен, Леонид Сергеевич"

Примечания

  1. 1 2 3 [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=5943 Вивьенъ де Шатобренъ и его ученики]
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Театральная энциклопедия. Гл. ред. С. С. Мокульский. Т. 1 — М.: Советская энциклопедия, 1961, 1214 стб. с илл., 12 л. илл.
  3. 1 2 Большая советская энциклопедия. Гл. ред. А. М. Прохоров, 3-е изд. Т. 5. Вешин — Газли. 1971. 640 стр., илл.; 38 л. илл. и карт. 1 карта-вкл.
  4. [volkovka.ru/nekropol/view/item/id/523/catid/4 Могила Л. С. Вивьена на Волковском кладбище]
  5. [litmostki.ru/vivien/ Надгробие Л. С. Вивьена]
  6. Выставка произведений ленинградских художников 1960 года. Каталог. — Л: Художник РСФСР, 1961. — с.43.

Ссылки

  • Вивьен Леонид Сергеевич — статья из Большой советской энциклопедии.
  • Ларцева Н. В. [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=5943 Вивьенъ де Шатобренъ и его ученики] / Театр расстрелянный. — Петрозаводск: Петропресс, 1998. — 157 с. — ISBN 5-8430-0041-9

Отрывок, характеризующий Вивьен, Леонид Сергеевич

Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.