Вид Толедо (картина Эль Греко)
| |
| Эль Греко | |
| Вид Толедо. 1596—1600 | |
| Vista de Toledo | |
| Холст, масло. 47,75 × 42,75 см | |
| Музей Метрополитен, Нью-Йорк | |
«Вид Толедо» (исп. Vista de Toledo) — картина знаменитого испанского художника Эль Греко, один из трёх сохранившихся пейзажей мастера[1], помимо «Вида и плана Толедо» и «Горы Синай». Другое название полотна — «Толедо в грозу» (Toledo en una tormenta). Является одним из первых пейзажей в европейском искусстве. Вместе со «Звёздной ночью» ван Гога и несколькими пейзажами Уильяма Тёрнера картина входит в число наиболее известных изображений неба в истории европейской живописи.
Содержание
Описание
На картине изображён вид с севера на испанский город Толедо, лежащий под угрюмым грозовым небом на возвышенности, покрытой лугами и лесами. На переднем плане виден мост Алькантара через реку Тахо. Над городом возвышается королевский дворец Алькасар (с ещё не надстроенными башнями) и Толедский собор. На левом берегу — замок Сан Сервандо. Небо акцентировано контрастирует с земной твердью, залитой фантасмагорическим светом. Вид на город дан в нижнем ракурсе, что позволило автору высоко поднять линию горизонта и усилить вытягивание пропорций.
Сравнение современной фотографии с картиной позволяет заметить внесённые художником пространственные искривления. Например, высокая колокольня Толедского собора с севера не видна, но Эль Греко выдвинул её из-за Алькасара и написал так, как она выглядит с восточной стороны города. Замок Сан Сервандо на левом берегу изображён правдоподобно, но здание, написанное ниже его на склоне, — вымысел художника.
Стиль
Пейзажная живопись была редкостью среди картин испанских художников Возрождения и эпохи барокко. Запрет Тридентского собора на изображение пейзажей даёт основания считать картину первым образцом испанской пейзажной живописи[2]. Считается, что загадочная символика картины передаёт мистицизм, свойственный общественному сознанию горожан того времени[3]. Английский искусствовед Дэвид Дейвис утверждает, что ключи к пониманию стиля Эль Греко кроются в платонизме,неоплатонизме, в трудах Плотина и Псевдо-Дионисия Ареопагита, в текстах Отцов Церкви и литургических песнопениях[4]
«Вид Толедо» относится к позднему периоду творчества художника. Картина, написанная в маньеристской, или даже уже барочной манере, отличается свободным обращением с натурой — местоположение некоторых зданий на полотне отличается от их размещения в реальности.
Угрожающий вид грозового неба является типичным для творчества Эль Греко. Грозовое небо встречается на многочисленных изображениях святых, написанных художником («Лаокоон», «Пятая печать Апокалипсиса», «Святой Мартин», «Святой Доминик»). «Вид Толедо» является единственным сохранившимся «чистым» пейзажем Эль Греко.
В отличие от «Вида и плана Толедо», выполненного, как документ города с использованием картографического языка, «Вид Толедо» создаёт художественный образ путём выборочного акцентирования наиболее характерных городских черт. Это полотно принадлежит к традиции эмблематических видов городов, чьей задачей была интерпретация, а не документирование, и которые стремились запечатлеть квинтэссенцию города, а не его точные черты.
«… Я был вынужден изобразить госпиталь Дон Хуана де Тавера маленьким, как модель; иначе он не только закрыл бы собою городские ворота де Визагра, но и купол его возвышался бы над городом. Поэтому он оказался размещённым здесь, как модель, и перевёрнутым на месте, ибо я предпочитаю показать лучше главный фасад, нежели другой (задний) — впрочем, из плана видно, как госпиталь расположен в отношении города…»— Сергей Эйзенштейн. Вертикальный монтаж[5]
История
Данные о том, что картина была написана на заказ, отсутствуют. Полотно подписано художником в нижнем правом углу: «Δομηνικος θεoτoκkoπpυλoς επoιeι». Возможно, оно является одним из двух пейзажей, перечисленных Хорхе Мануэлем в посмертной описи имущества отца. Предполагают, что до конца XVII века полотно находилось в семейном владении толедских графов де Аковер, а в XVIII и XIX веках его следы теряются. Возможно, пейзаж принадлежал монастырю августинцев. В 1907—09 годах куплен испанским агентом для парижского собрания Дюрана-Рюэля. В годы Первой мировой войны картина была продана за 70 000 франков американскому коллекционеру Хэвемайеру, чьё собрание позже было принесено в дар музею Метрополитен в Нью-Йорке.
Напишите отзыв о статье "Вид Толедо (картина Эль Греко)"
Примечания
- ↑ The New Encyclopaedia Britannica, 2009, т. 5, с. 453.
- ↑ Christine Zappella. [www.khanacademy.org/humanities/renaissance-reformation/mannerism1/a/el-greco-view-of-toledo Le Greco, View of Toledo] (англ.). Khan Academy. Проверено 4 июля 2016.
- ↑ [www.artehistoria.jcyl.es/genios/cuadros/1713.htm 'Vista de Toledo', ArteHistoria. Accedido el 8/11/2010.]
- ↑ D. Davies, «The Influence of Neo-Platonism on El Greco», 20 etc.
* D. Davies, the Byzantine Legacy in the Art of El Greco, 425—445 - ↑ [lib.ru/CINEMA/kinolit/EJZENSHTEJN/s_vertikalxnyj_montazh.txt Сергей Эйзенштейн. Вертикальный монтаж]. Проверено 4 июля 2016.
Ссылки
- [www.metmuseum.org/works_of_art/collection_database/objectview.aspx?OID=110001017 «Вид Толедо»] в базе данных Метрополитен-музея (англ.)
| ||||||
Отрывок, характеризующий Вид Толедо (картина Эль Греко)
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
