Византийская бюрократия

Византийская империя унаследовала от Римской империи сложную систему аристократии и бюрократии. На вершине пирамиды стоял Император, самодержец (автократор) божиею милостью, под которым находилось множество чиновников и придворных, приводящих в ход административную машину Византии. В дополнение, существовало большое количество почётных титулов, которыми император награждал своих подданных или иностранных правителей.

За более чем 1000 лет существования империи большое количество титулов было принято и отменено, смысл других изменился. В начале титулы примерно были такими же, как в поздней Римской империи, поскольку Византия не сильно отличалась от неё. Ко времени Ираклия в VII веке многие титулы устарели. Затем, при Алексее I, произошли радикальные изменения, которые в целом сохранились до падения империи в 1453 году.

Общая характеристика

Ранний период. IV—VII века

В ранневизантийский период (с IV по начало VII века) система управления следовала модели, установленной в поздне-римский период при Диоклетиане и Константине, со строгим разделением между гражданскими и военными учреждениями и разными табелями о рангах, где принадлежность к сенату было определяющим фактором.

Существенные изменения рассматриваемого периода произошли после воцарения Юстиниана и Феодоры, когда придворная жизнь получила сильнейшее развитие. Они считали, что их царское достоинство требует всякого почитания. Придворный этикет и без того весьма мелочный усложнился ещё больше. При Юстиниане произошла кодификация придворного церемониала. Пётр Патрикий, начальник придворного церемониала Юстиниана, составил церемониальный устав, за точностью исполнения которого следил император, а ещё более императрица. Отныне императора именовали величеством, а себя надобно было называть его нижайшим рабом.

Божественная власть императора требовала неописуемой роскоши, которая выливалась в пышные празднества, в которых император представал во всем великолепии. Торжественные аудиенции (лат. silentiа) стали повседневностью. Приёмы, в ходе которых объявлялись назначения или повышения по службе, проводились в консистории или большом триклиниуме. Особой торжественностью и роскошью обставлялись приемы послов. Один из приемов персидских послов обошелся Юстиниану свыше миллиона.

Другим видом празднеств стали пышные обеды. Для подобных торжественных застолий Юстиниан приказал изготовить золотой сервиз с барельефами изображавшими сцены африканской войны и портреты императора.

Для удовлетворения требований нового церемониала и ещё больше для усиления впечатления от величия императора потребовалось немалое число слуг, гвардейцев, чиновников. Прежде всего это были собственно люди императорских покоев (лат. sacrum cubiculum), служащие непосредственно нуждам императора. У императора был свой двор, которым управлял начальник священных покоев (лат. praepositus sacri cubiculi). При столе прислуживали камергеры-кубикуларии, при гардеробе состояли веститоры - для таких особых должностей использовали евнухов. По пути следования базилевса ему предшествовали силенциарии, водворявшие молчание. Указами ведали хартуларии палат, приёмом прошений референдарии. Корреспонденцией занимались нотарии.

Императрицу обслуживал свой двор - копия двора базилевса. Если верить Прокопию, двору императрицы принадлежало немало женщин с весьма тёмным прошлым.

Государевыми лошадьми ведал комит священных конюшен. Было ещё множество других гражданских чинов, сведенных в службы и управлявшихся начальниками служб. Охрана лежала на корпусах гвардейцев, сведенных в два полка, конный и пехотный, под началом комита доместиков. Кроме того имелись схоларии и кандидаты, сведенные в семь схол и приданые начальнику служб. Несмотря на то, что число схолариев достигало 5,5 тыс., при Юстиниане эта гвардия не представляла собой особой силы. Их единственной ролью было придание пышности императорским торжествам. Должности схолариев продавались за немалые деньги. Настоящей охраной Юстиниана ведали спатарии в их число набирали исключительно высоких и сильных солдат. Вооружены они были тяжелыми копьями и секирами.

В общей сложности число только гвардии императора составляло не менее 10 тыс. человек. Высшее управление двора императора лежало на куропалате.

Средний период. VIII—XI века

Вслед за изменениями, которые претерпело византийское государство в VII веке в связи с крупными территориальными потерями, вызванными арабскими завоеваниями, описанная выше система была заменена новой, просуществовавшее в течение «среднего» или «классического» периода византийской истории. В этот период появились новые титулы, старые устарели, каждое учреждение имело свои звания. Класс сенаторов остался и включил в себя значительную часть высшего чиновничества, так как каждый чиновник начиная со звания лат. protospatharios считался его членом. В этот период многие семейства сохраняли своё значение на протяжении столетий, дав несколько императоров. Выделялись две основные группы: гражданская аристократия метрополии и провинциальная военная. Последняя обладала крупными земельными владениями в регионах, но не располагала собственными военными силами, в отличие от современной ей Западной Европы. В X и XI веках произошёл рост влияния аристократии и количества представляющих её семейств.

Поздний период

Катастрофические территориальные потери в конце XI века вызвали реорганизацию административной системы новой династией Комнинов: старые учреждения и титулы практически перестали использоваться, возникло большое количество новых отличий, определяющим фактором для получения которых была близость родственных связей с императором. Империя Комнинов, как и наследовавших им Палеологов, опиралась прежде всего на землевладельческую аристократию — небольшое количество знатных семейств, связанных родственными узами. В XI и XII веках например, насчитывается около 80 гражданских и 64 военных знатных семейств, очень небольшое количество для такого большого государства. О сложной бюрократической системе времён Палеологов мы имеем свидетельство Георгия Кодина.

Императорские титулы

Это были высшие титулы, используемые только членами императорской семьи или избранными иностранными правителями, чьего расположения было желательно добиться.

Титулы, используемые императором

• Басилевс (греч. βασιλεύς): греческое слово, означающее «суверен», которое первоначально применялось к любому королю говорящих на греческом областей Римской империи. Оно так же относилась к императорам Персии. Ираклий принял его, заменив старый латинский титул Август (в греческой форме Augoustos), в 629 году, и с тех пор оно стало греческим эквивалентом слова «император». Ираклий также использовал титулы автократор (греч. αὑτοκράτωρ — «самодержец») и кириос (греч. κύριος — «господин»). Византийцы применяли термин «василевс» среди христианских правителей исключительно к императору в Константинополе и называли западноевропейских rēgas, эллинизированной формой латинского слова лат. rex («король»). Женская форма василиса применялась к императрицам. К императрицам было принято обращаться eusebestatē avgousta («Благочестивейшая августа»), так же использовалось кирия («Госпожа») или деспоина (женская форма от «деспот», см. ниже). При этом необходимо учитывать, что примогенитура, и даже наследование как таковое, никогда не было принято как закон при наследовании византийского трона, так как римский император избирался общей аккламацией сената, народа и армии. Этот способ имеет давние корни в римских «республиканских» традициях, соответственно наследственное правление было запрещено и император номинально объединял в своём лице несколько республиканских должностей. Многие императоры, желая обеспечить своим перворожденным сыновьям право на трон, короновали их как со-императоров когда они были ещё детьми, не допуская опустения трона даже в момент своей собственной смерти. В таких случаях потребность в выборах императора никогда не возникала. В некоторых случаях новый император вступал на престол после того, как женился на вдове прежнего императора, или после того как прежнего императора силой заставляли отречься и стать монахом. Несколько императоров было смещено из-за своего несоответствия, например, военного поражения или были убиты.
• Порфирородный (греч. πορφυρογέννητος) — «рождённый в порфире»: Императоры, желающие подчеркнуть законность своего восхождения на престол, добавляли к своему имени этот титул, означающий что они родились в родильном помещении императорского дворца, называемого Порфира из-за панелей пурпурного мрамора, которым он был облицован, в семье правящего императора, и потому их легитимность вне всякий сомнений.

• Автократор (греч. αὐτοκράτωρ) — «самодержец»: этот титул был эквивалентен императорскому титулу.

Титулы, используемые членами императорской семьи

• Деспот (греч. δεσπότης, «владыка») — титул использовался самими императорами со времени Юстиниана I, а также как почётное обращение к сыновьям правящих императоров. Он очень часто появлялся на монетах вместо василевса. В XII веке Мануил I Комнин сделал его отдельным титулом, высшим наградным после императорского. Первым таким деспотом стал despotēs иностранец, Бела III, что обозначало тот факт, что Венгрия рассматривалась как государство, зависимое от Византии. В более поздние времена деспот мог быть правителем деспотата; например, Морейский деспотат с центром в Мистре, с 1261 года управлялся наследниками византийского трона. Женская форма, деспоина, обозначал женщину-деспота или жену деспота, но также она могла быть применена к императрице.
• Севастократор (греч. σεβαστοκράτωρ, «почтённый правитель») — титул, введённый Алексеем I Комнином как комбинация автократор и севаст (см. ниже). Первым севастократором был брат Алексея, Исаак. В практическом смысле это был бесполезный титул, означающий только близкие отношения с императором и следующий непосредственно за деспотом. Женской формой была севастократисса. Первым иностранным носителем титула стал в 1161 году Стефан Неманя из Сербии. Его также носил болгарский аристократ по имени Калоян.
• Цезарь (греч. καῖσαρ) — исходно, в поздней Римской империи, он применялся к подчинённому со-императору или его наследнику, и был первым среди «наградных» отличий. Данный пост предполагал огромные привилегии, большой престиж и могущество. Когда Алексей I ввёл севастократора, цезарь стал третьим по важности, и четвёртым, когда Мануил I создал деспота. Женской формой была цезарисса. Тем не менее, титул сохранял большое значение, и им награждались избранные высокопоставленные чиновники и, чрезвычайно редко, иностранцы. Юстиниан II назвал Тервела, хана булгар, цезарем в 705 году; в славянские языки титул вошёл как царь. Андроник II Палеолог называл Рожера де Флор, предводителя каталанской дружины, цезарем в 1304 году.
• Нобелиссимус (греч. νωβελίσσιμος — от латинского слова лат. Nobilissimus («благороднейший») — исходно присваивался близким родственникам императора, непосредственно ниже цезаря. В течение правления Комнинов титулом награждались высокопоставленные византийские и иностранные чиновники, что девальвировало её статус. Вместо него был введён Prōtonobelissimos, пока он тоже не утратил своё значение и не был заменён своей улучшенной версией Prōtonobelissimohypertatos. В поздний период правления Палеологов остался только последний из них, использующийся для провинциальных сановников.
• Куропалат (греч. κουροπαλάτης — от лат. cura palatii, «ответственный за дворец») — впервые упомянутый в правление Юстиниана I, это был титул чиновника, обеспечивающего функционирование императорского дворца. Однако большие авторитет и богатство, проистекающие от этой должности, равно как и близость к императору, означали большой престиж лиц, её занимающих. Куропалатами назначались значительные члены императорской семьи, но начиная с XI века значение титула уменьшилось, и с тех пор его присваивали вассальным правителям Армении и Иберии.
• Севаст (греч. σεβαστός, «августейший») — этот титул был буквальным греческим переводом латинского Augustus или Augoustos и иногда использовался императорами. Как отдельный титул он появляется во второй половине XI века, когда Алексей I Комнин раздавал его своим братьям и родственникам. Женской формой его была севаста. Особый титул протосеваст («первопочтенный») был учреждён для Адриана, второго брата Алексея, а также был пожалован Дожу Венеции и султану Иконии. В течение XII века он применялся к детям императоров и севастократоров, а также высших иностранных должностных лиц. Однако параллельные процессы инфляции титулов вызвали необходимость во введении множества дополнительных приставок к нему, порождая такие вариации, как пансеваст, паниперсеваст или даже иперпротопансевастипертат. Некоторые из них сохранились до конца XII столетия, продолжая стремительно терять своё значение.

Придворные титулы VIII—XI веков

В VIII—XI веках, согласно информации из Тактикона Успенского, Клиторология Филофея (899) и произведениям Константина Багрянородного, ниже императорских титулов византийцы выделяли две различные категории чинов (ἀξίαι): «наградные чины» (διά βραβείων ἀξίαι), которые были исключительно почётными придворными титулами и жаловались в награду как символ ранга, и «чины, жалуемые посредством приказа» (διά λόγου ἀξίαι), которые были государственными должностями и жаловались императорским распоряжением. Первые из них подразделялись на три подкатегории в зависимости от того, кому они предназначались: существовал набор титулов для «бородатых» (βαρβάτοι лат. barbati, то есть не евнухи), для евнухов (ἐκτομίαι) и женщин. Чиновники часто соединяли титулы из обоих категорий, таким образом высший чиновник мог титуловаться одновременно, например, как магистрос («наградной» титул) и логофет («приказной» чин).

Титулы «бородатых»

«Наградные» титулы «бородатых» были, в порядке убывания важности, следующими:

• Проедр (πρόεδρος) — титул, впервые введённый Никифором II Фокой для евнуха Василия Лекапена, начиная с середины XI века стал доступен для «бородатых», в особенности военных;
• Магистр (μάγιστρος) — хотя в ранневизантийский период магистр оффиций был одним из важнейших государственных служащих, но к VIII веку его обязанности были постепенно переданы другим чиновникам и от должности остался только титул. До X века награждения им были редки. Первый среди 12 носителей этого звания именовался протомагистр. Постепенно число магистров увеличивалось, пока титул не исчез в XII веке.

См. также

• Дромологофет

Ссылки

• [www.moscow-crimea.ru/history/obshie/dictionary/index.html Словарь исторических имен, названий и специальных терминов](недоступная ссылка — история). Проверено 10 апреля 2009. [web.archive.org/20071013014528/www.moscow-crimea.ru/history/obshie/dictionary/index.html Архивировано из первоисточника 13 октября 2007].

Литература

• Oxford Dictionary of Byzantium / Alexander Kazhdan. — Oxford University Press, 1991. — ISBN 978-0-19-504652-6.

Отрывок, характеризующий Византийская бюрократия

Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла чувствовать ее. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
– Il nous arrive du monde, mon prince, [К нам едут гости, князь.] – сказала m lle Bourienne, своими розовенькими руками развертывая белую салфетку. – Son excellence le рrince Kouraguine avec son fils, a ce que j'ai entendu dire? [Его сиятельство князь Курагин с сыном, сколько я слышала?] – вопросительно сказала она.
– Гм… эта excellence мальчишка… я его определил в коллегию, – оскорбленно сказал князь. – А сын зачем, не могу понять. Княгиня Лизавета Карловна и княжна Марья, может, знают; я не знаю, к чему он везет этого сына сюда. Мне не нужно. – И он посмотрел на покрасневшую дочь.
– Нездорова, что ли? От страха министра, как нынче этот болван Алпатыч сказал.
– Нет, mon pere. [батюшка.]
Как ни неудачно попала m lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала об оранжереях, о красоте нового распустившегося цветка, и князь после супа смягчился.
После обеда он прошел к невестке. Маленькая княгиня сидела за маленьким столиком и болтала с Машей, горничной. Она побледнела, увидав свекора.
Маленькая княгиня очень переменилась. Она скорее была дурна, нежели хороша, теперь. Щеки опустились, губа поднялась кверху, глаза были обтянуты книзу.
– Да, тяжесть какая то, – отвечала она на вопрос князя, что она чувствует.
– Не нужно ли чего?
– Нет, merci, mon pere. [благодарю, батюшка.]
– Ну, хорошо, хорошо.
Он вышел и дошел до официантской. Алпатыч, нагнув голову, стоял в официантской.
– Закидана дорога?
– Закидана, ваше сиятельство; простите, ради Бога, по одной глупости.
Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.
– Ну, хорошо, хорошо.
Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.
Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте (так назывался проспект) кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по нарочно засыпанной снегом дороге.
Князю Василью и Анатолю были отведены отдельные комнаты.
Анатоль сидел, сняв камзол и подпершись руками в бока, перед столом, на угол которого он, улыбаясь, пристально и рассеянно устремил свои прекрасные большие глаза. На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто то такой почему то обязался устроить для него. Так же и теперь он смотрел на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Всё это могло выйти, по его предположению, очень хорошо и забавно. А отчего же не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает, думал Анатоль.
Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством, сделавшимися его привычкою, и с прирожденным ему добродушно победительным выражением, высоко неся красивую голову, вошел в комнату к отцу. Около князя Василья хлопотали его два камердинера, одевая его; он сам оживленно оглядывался вокруг себя и весело кивнул входившему сыну, как будто он говорил: «Так, таким мне тебя и надо!»
– Нет, без шуток, батюшка, она очень уродлива? А? – спросил он, как бы продолжая разговор, не раз веденный во время путешествия.
– Полно. Глупости! Главное дело – старайся быть почтителен и благоразумен с старым князем.
– Ежели он будет браниться, я уйду, – сказал Анатоль. – Я этих стариков терпеть не могу. А?
– Помни, что для тебя от этого зависит всё.
В это время в девичьей не только был известен приезд министра с сыном, но внешний вид их обоих был уже подробно описан. Княжна Марья сидела одна в своей комнате и тщетно пыталась преодолеть свое внутреннее волнение.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого не может быть! – говорила она себе, взглядывая в зеркало. – Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы не могла быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее отца приводила ее в ужас.
Маленькая княгиня и m lle Bourienne получили уже все нужные сведения от горничной Маши о том, какой румяный, чернобровый красавец был министерский сын, и о том, как папенька их насилу ноги проволок на лестницу, а он, как орел, шагая по три ступеньки, пробежал зa ним. Получив эти сведения, маленькая княгиня с m lle Bourienne,еще из коридора слышные своими оживленно переговаривавшими голосами, вошли в комнату княжны.
– Ils sont arrives, Marieie, [Они приехали, Мари,] вы знаете? – сказала маленькая княгиня, переваливаясь своим животом и тяжело опускаясь на кресло.
Она уже не была в той блузе, в которой сидела поутру, а на ней было одно из лучших ее платьев; голова ее была тщательно убрана, и на лице ее было оживление, не скрывавшее, однако, опустившихся и помертвевших очертаний лица. В том наряде, в котором она бывала обыкновенно в обществах в Петербурге, еще заметнее было, как много она подурнела. На m lle Bourienne тоже появилось уже незаметно какое то усовершенствование наряда, которое придавало ее хорошенькому, свеженькому лицу еще более привлекательности.
– Eh bien, et vous restez comme vous etes, chere princesse? – заговорила она. – On va venir annoncer, que ces messieurs sont au salon; il faudra descendre, et vous ne faites pas un petit brin de toilette! [Ну, а вы остаетесь, в чем были, княжна? Сейчас придут сказать, что они вышли. Надо будет итти вниз, а вы хоть бы чуть чуть принарядились!]
Маленькая княгиня поднялась с кресла, позвонила горничную и поспешно и весело принялась придумывать наряд для княжны Марьи и приводить его в исполнение. Княжна Марья чувствовала себя оскорбленной в чувстве собственного достоинства тем, что приезд обещанного ей жениха волновал ее, и еще более она была оскорблена тем, что обе ее подруги и не предполагали, чтобы это могло быть иначе. Сказать им, как ей совестно было за себя и за них, это значило выдать свое волнение; кроме того отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза ее потухли, лицо ее покрылось пятнами и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на ее лице, она отдалась во власть m lle Bourienne и Лизы. Обе женщины заботились совершенно искренно о том, чтобы сделать ее красивой. Она была так дурна, что ни одной из них не могла притти мысль о соперничестве с нею; поэтому они совершенно искренно, с тем наивным и твердым убеждением женщин, что наряд может сделать лицо красивым, принялись за ее одеванье.
– Нет, право, ma bonne amie, [мой добрый друг,] это платье нехорошо, – говорила Лиза, издалека боком взглядывая на княжну. – Вели подать, у тебя там есть масака. Право! Что ж, ведь это, может быть, судьба жизни решается. А это слишком светло, нехорошо, нет, нехорошо!
Нехорошо было не платье, но лицо и вся фигура княжны, но этого не чувствовали m lle Bourienne и маленькая княгиня; им все казалось, что ежели приложить голубую ленту к волосам, зачесанным кверху, и спустить голубой шарф с коричневого платья и т. п., то всё будет хорошо. Они забывали, что испуганное лицо и фигуру нельзя было изменить, и потому, как они ни видоизменяли раму и украшение этого лица, само лицо оставалось жалко и некрасиво. После двух или трех перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачесана кверху (прическа, совершенно изменявшая и портившая ее лицо), в голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом нее, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подернула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Non, Marie, decidement ca ne vous va pas. Je vous aime mieux dans votre petite robe grise de tous les jours. Non, de grace, faites cela pour moi. [Нет, Мари, решительно это не идет к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице: пожалуйста, сделайте это для меня.] Катя, – сказала она горничной, – принеси княжне серенькое платье, и посмотрите, m lle Bourienne, как я это устрою, – сказала она с улыбкой предвкушения артистической радости.
Но когда Катя принесла требуемое платье, княжна Марья неподвижно всё сидела перед зеркалом, глядя на свое лицо, и в зеркале увидала, что в глазах ее стоят слезы, и что рот ее дрожит, приготовляясь к рыданиям.
– Voyons, chere princesse, – сказала m lle Bourienne, – encore un petit effort. [Ну, княжна, еще маленькое усилие.]
Маленькая княгиня, взяв платье из рук горничной, подходила к княжне Марье.
– Нет, теперь мы это сделаем просто, мило, – говорила она.
Голоса ее, m lle Bourienne и Кати, которая о чем то засмеялась, сливались в веселое лепетанье, похожее на пение птиц.
– Non, laissez moi, [Нет, оставьте меня,] – сказала княжна.
И голос ее звучал такой серьезностью и страданием, что лепетанье птиц тотчас же замолкло. Они посмотрели на большие, прекрасные глаза, полные слез и мысли, ясно и умоляюще смотревшие на них, и поняли, что настаивать бесполезно и даже жестоко.
– Au moins changez de coiffure, – сказала маленькая княгиня. – Je vous disais, – с упреком сказала она, обращаясь к m lle Bourienne, – Marieie a une de ces figures, auxquelles ce genre de coiffure ne va pas du tout. Mais du tout, du tout. Changez de grace. [По крайней мере, перемените прическу. У Мари одно из тех лиц, которым этот род прически совсем нейдет. Перемените, пожалуйста.]
– Laissez moi, laissez moi, tout ca m'est parfaitement egal, [Оставьте меня, мне всё равно,] – отвечал голос, едва удерживающий слезы.
M lle Bourienne и маленькая княгиня должны были признаться самим себе, что княжна. Марья в этом виде была очень дурна, хуже, чем всегда; но было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива и непоколебима в своих решениях.
– Vous changerez, n'est ce pas? [Вы перемените, не правда ли?] – сказала Лиза, и когда княжна Марья ничего не ответила, Лиза вышла из комнаты.
Княжна Марья осталась одна. Она не исполнила желания Лизы и не только не переменила прически, но и не взглянула на себя в зеркало. Она, бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. Ей представлялся муж, мужчина, сильное, преобладающее и непонятно привлекательное существо, переносящее ее вдруг в свой, совершенно другой, счастливый мир. Ребенок свой, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, – представлялся ей у своей собственной груди. Муж стоит и нежно смотрит на нее и ребенка. «Но нет, это невозможно: я слишком дурна», думала она.
– Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, – сказал из за двери голос горничной.
Она очнулась и ужаснулась тому, о чем она думала. И прежде чем итти вниз, она встала, вошла в образную и, устремив на освещенный лампадой черный лик большого образа Спасителя, простояла перед ним с сложенными несколько минут руками. В душе княжны Марьи было мучительное сомненье. Возможна ли для нее радость любви, земной любви к мужчине? В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтою была любовь земная. Чувство было тем сильнее, чем более она старалась скрывать его от других и даже от самой себя. Боже мой, – говорила она, – как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола? Как мне отказаться так, навсегда от злых помыслов, чтобы спокойно исполнять Твою волю? И едва она сделала этот вопрос, как Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: «Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй. Будущее людей и твоя судьба должна быть неизвестна тебе; но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Если Богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить Его волю». С этой успокоительной мыслью (но всё таки с надеждой на исполнение своей запрещенной, земной мечты) княжна Марья, вздохнув, перекрестилась и сошла вниз, не думая ни о своем платье, ни о прическе, ни о том, как она войдет и что скажет. Что могло всё это значить в сравнении с предопределением Бога, без воли Которого не падет ни один волос с головы человеческой.


Когда княжна Марья взошла в комнату, князь Василий с сыном уже были в гостиной, разговаривая с маленькой княгиней и m lle Bourienne. Когда она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки, мужчины и m lle Bourienne приподнялись, и маленькая княгиня, указывая на нее мужчинам, сказала: Voila Marie! [Вот Мари!] Княжна Марья видела всех и подробно видела. Она видела лицо князя Василья, на мгновенье серьезно остановившееся при виде княжны и тотчас же улыбнувшееся, и лицо маленькой княгини, читавшей с любопытством на лицах гостей впечатление, которое произведет на них Marie. Она видела и m lle Bourienne с ее лентой и красивым лицом и оживленным, как никогда, взглядом, устремленным на него; но она не могла видеть его, она видела только что то большое, яркое и прекрасное, подвинувшееся к ней, когда она вошла в комнату. Сначала к ней подошел князь Василий, и она поцеловала плешивую голову, наклонившуюся над ее рукою, и отвечала на его слова, что она, напротив, очень хорошо помнит его. Потом к ней подошел Анатоль. Она всё еще не видала его. Она только почувствовала нежную руку, твердо взявшую ее, и чуть дотронулась до белого лба, над которым были припомажены прекрасные русые волосы. Когда она взглянула на него, красота его поразила ее. Анатопь, заложив большой палец правой руки за застегнутую пуговицу мундира, с выгнутой вперед грудью, а назад – спиною, покачивая одной отставленной ногой и слегка склонив голову, молча, весело глядел на княжну, видимо совершенно о ней не думая. Анатоль был не находчив, не быстр и не красноречив в разговорах, но у него зато была драгоценная для света способность спокойствия и ничем не изменяемая уверенность. Замолчи при первом знакомстве несамоуверенный человек и выкажи сознание неприличности этого молчания и желание найти что нибудь, и будет нехорошо; но Анатоль молчал, покачивал ногой, весело наблюдая прическу княжны. Видно было, что он так спокойно мог молчать очень долго. «Ежели кому неловко это молчание, так разговаривайте, а мне не хочется», как будто говорил его вид. Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство, страх и даже любовь, – манера презрительного сознания своего превосходства. Как будто он говорил им своим видом: «Знаю вас, знаю, да что с вами возиться? А уж вы бы рады!» Может быть, что он этого не думал, встречаясь с женщинами (и даже вероятно, что нет, потому что он вообще мало думал), но такой у него был вид и такая манера. Княжна почувствовала это и, как будто желая ему показать, что она и не смеет думать об том, чтобы занять его, обратилась к старому князю. Разговор шел общий и оживленный, благодаря голоску и губке с усиками, поднимавшейся над белыми зубами маленькой княгини. Она встретила князя Василья с тем приемом шуточки, который часто употребляется болтливо веселыми людьми и который состоит в том, что между человеком, с которым так обращаются, и собой предполагают какие то давно установившиеся шуточки и веселые, отчасти не всем известные, забавные воспоминания, тогда как никаких таких воспоминаний нет, как их и не было между маленькой княгиней и князем Васильем. Князь Василий охотно поддался этому тону; маленькая княгиня вовлекла в это воспоминание никогда не бывших смешных происшествий и Анатоля, которого она почти не знала. M lle Bourienne тоже разделяла эти общие воспоминания, и даже княжна Марья с удовольствием почувствовала и себя втянутою в это веселое воспоминание.
– Вот, по крайней мере, мы вами теперь вполне воспользуемся, милый князь, – говорила маленькая княгиня, разумеется по французски, князю Василью, – это не так, как на наших вечерах у Annette, где вы всегда убежите; помните cette chere Annette? [милую Аннет?]
– А, да вы мне не подите говорить про политику, как Annette!
– А наш чайный столик?
– О, да!
– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!