Византийская геральдика

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

История византийской геральдики как таковой в современном понимании охватывает сравнительно небольшой период существования Византийской империи, так как сама по себе геральдика возникла в XII веке[1]. На официальных мероприятиях использовались некоторые символы и эмблемы (греч. σημεία), также они могли изображаться на щитах и знамёнах. Среди этих символов, например, крест и лабарум. Кроме того, известно, что на печатях тоже часто встречались изображения креста, Христа, Богородицы, святых, но это были скорее личные символы, чем фамильные[2].





Императорские символы

Орёл

Одноглавый орёл Римской империи продолжал использоваться как символ и в Византии, но гораздо реже[3]. «Орлоносцы» (греч. ὀρνιθόβορας), формально выполняющие ту же функцию, что и римские аквилиферы, хоть и упоминаются в военном трактате VI века — «Стратегиконе Маврикия», однако неизвестно, насколько их штандарты были похожи на аквилы[4]. На монетах одноглавого орла перестали изображать с начала VII века, но иногда он ещё появлялся на печатях или рельефах. В последние века империи его вышивали на дворцовых тканях; в иллюминированных рукописях сохранились изображения императорских подушек с римским орлом[3].

Наиболее известный византийский символ — это двуглавый орёл. Он не был придуман византийцами: мотив двуглавого орла принадлежал анатолийской традиции и восходил ещё к хеттской культуре, и византийцы сами использовали его только в последние века империи[5]. Иногда появление этой эмблемы в Византии датируют серединой XI века, когда Комнины могли перенять её с хеттских рисунков на камнях в своей родной Пафлагонии. Но это, скорее всего, ошибка: хотя в византийском декоративном искусстве первые изображения двуглавого орла действительно относятся к XI веку, императорским символом он стал только при Палеологах, в XIII веке[6][7]. До этого, с конца XII века, его использовали как свою эмблему и элемент декора дворцов некоторые азиатские правители: династии Артукидов и Зангидов, султаны Салах-ад-Дин, Кей-Кубад I[8].

У Палеологов двуглавый орёл традиционно являлся символом старших членов семьи. Его вышивали на одежде, изображали на регалиях. Согласно Георгию Сфрандзи, изображение двуглавого орла было на сапогах Константина XI Палеолога, последнего византийского императора. Известен лишь один раз, когда орёл был на корабельном флаге: такой флаг был у судна, на котором Иоанн VII Палеолог плыл на Ферраро-Флорентийский собор. Это засвидетельствовано у Сфрандзи и подтверждается изображением корабля на дверях Филарете в соборе Святого Петра[9][10].

Двуглавый орёл также был символом правителей на подчинённых Византии территориях — в Морейском деспотате и на Лесбосе (у семьи Гаттилузио)[11][12]. Он изображался не только на императорских одеждах, но и на флагах в Трапезундской империи. На западноевропейских портуланах XIV-XV веков двуглавый орёл (золотой или серебряный) даже отмечался как символ Трапезунда, а не Константинополя. Одноглавый тоже оставался в символике Трапезундской империи, как и в Византии — его чеканили на монетах, он встречался на флагах[13][14].

Византийский геральдический орёл перешёл в символику многих других государств — Сербии, Болгарии, Албании; с 1472 года он появился на гербе России[15]. Священная Римская империя при Фридрихе II также начала использовать эту фигуру (наряду с одноглавым орлом)[16].

См. также

Напишите отзыв о статье "Византийская геральдика"

Примечания

  1. Пастуро, 2003, с. 18.
  2. Kazhdan, 1991, с. 472, 999  (англ.).
  3. 1 2 Soloviev, 1935, с. 129—130  (фр.).
  4. Babuin, 2001, с. 15-16  (англ.).
  5. Soloviev, 1935, с. 119—126  (фр.).
  6. Kazhdan, 1991, с. 472, 669  (англ.).
  7. Soloviev, 1935, с. 119—121, 131—132  (фр.).
  8. Soloviev, 1935, с. 126—127  (фр.).
  9. Soloviev, 1935, с. 133—135  (фр.).
  10. Babuin, 2001, с. 37—38  (англ.).
  11. Soloviev, 1935, с. 134—135  (фр.).
  12. Babuin, 2001, с. 37  (англ.).
  13. Soloviev, 1935, с. 136  (фр.).
  14. Babuin, 2001, с. 36—37  (англ.).
  15. Soloviev, 1935, с. 137—149, 153—155  (фр.).
  16. Soloviev, 1935, с. 150—153  (фр.).
  17. Babuin, 2001, с. 42, 52, 56  (англ.).

Ссылки

  • Мишель Пастуро. Геральдика. — Москва: АСТ, 2003.
  • A. Babuin Standards and insignia of Byzantium // Byzantion: Revue internationale des études byzantines. — 2001. — Т. 71, № 1. — С. 5—59.
  • Alexandr Kazhdan. Оксфордский словарь Византии. — Oxford: Oxford University Press, 1991.
  • A. V. Soloviev. Les emblèmes héraldiques de Byzance et les Slaves. — Seminarium Kondakovianum, 1935.
  • [www.heraldica.org/topics/national/byzantin.htm Византийская геральдика] на heraldica.org
  • [flagspot.net/flags/gr_byz.html Византийская империя] на Flags of the World

Отрывок, характеризующий Византийская геральдика

Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.