Византийские монеты
Византийская монета — золотые, серебряные и бронзовые монеты Византии, чеканившиеся до падения Константинополя в 1453 году.
Содержание
История
Уже с конца III столетия монета на востоке Римской империи принимает особый характер. Чеканка становится грубее, изображения императоров утрачивают индивидуальные черты, становясь похожими одно на другое, причём шея изображается столь толстой, что иногда получается комический и даже безобразный вид, как, например, на солидах Лициния (307—324 г.). Кроме того, уже со времён Констанция Хлора (305 г.) в титуле императора «caesar» изменяется в «flavius»; вместо «felix» на монетах находится словосочетание «perpetuus Augustus», а со времён Константина Великого — и «victor».
Но собственно византийская монета с её отличительными чертами появляется не ранее царствования Анастасия (491—518 г.). Основной единицей монетного веса в Византии была литра = 96 аттическим драхмам. Но в зависимости от пробы и металла монеты литра принималась равной 72, 75, 96 и 128 драхмам. По этому расчёту и чеканилась монета: золотая — из литры в 72 драхмы, серебряная — в 96 драхм — и медная — в 128 драхм. Серебряная монета вообще редка. Чистота металла в монете в первое время была чрезвычайно высока, но к последним годам империи она сильно падает. Золотая монета была солид, которому часто придавали названия византина, безанта, златницы и др. Монета чеканилась и в 1/2 и 1/3 солида (семиссис и тремиссис). Главной серебряной монетой был милиарисий и его половина — кератий. Эти монеты чеканились до 1204 г. В 615 г. Ираклий I выпустил большую монету — гексаграм, но вскоре она вышла из обращения. Медная монета — нуммия или фоллис, — введённая Анастасием в 498 г., имела на оборотной стороне буквы: А, В, Δ, Е, I, К и М, означавшие ценность её в нуммиях (1, 2, 3, 4, 5, 10, 20 и 40). Под этими буквами находится сокращённое обозначение монетного двора. При Василии I (867—886) медная монета была переделана, но точных указаний к истории дальнейшей чеканки этой монеты не сохранилось. Некоторые местные чеканки отличаются от императорской (константинопольской). Так, александрийская медная монета, чеканившаяся от времён Юстиниана до взятия Александрии арабами (641 г.), имеет буквы: IВ и S (12 и 6 нумий), а один образец Юстиниана — и ΛГ (33); кроме того, вес этих монет никогда не уменьшался, чего нельзя сказать про императорскую. В Карфагене была особая двойная система, и медная его монета имела римские цифры: XLII; XXI; XX; X; XII; IIII и др.
С ХI столетия появляется в Византии вогнутая монета. Эта форма, первоначально приданная солидам, распространяется затем и на остальную монету, за исключением мелкой медной. Вогнутые монеты получили своё особое название: nummi scyphati.
Примеры обозначения номиналов на фоллисах V—VI веков
Тип византийской монеты
Переходя к типу византийской монеты, должно прежде всего остановиться на изображениях императоров. До Фоки (602 г.) они изображаются без бороды, а с этого времени — с таковой. Изображение поясное, впрямь (en face). Император держит в руке или кусок полотна, которым подавался знак к начатию игр в цирке, или свиток пергамента. Римские лавровые венки и лучеобразные короны заменены диадемой.
До начала Х века императоры изображаются на монете одни, но с этого времени помещают на оборотной стороне — изображение Победы (Victoria) с крестом в руке, в свою очередь заменённое впоследствии изображениями святых, Богородицы и Спасителя, находящимися иногда и на лицевой стороне монеты. Погрудное изображение Иисуса Христа встречается на монетах Иоанна Цимисхия (975 г.). Богоматерь большей частью изображается венчающей императора, хотя иногда Её изображениям придаётся символический оттенок. Так, Божия Матерь иногда изображается поддерживающей стены Константинополя. Святые чаще всего встречаются на монетах XIII и начала XIV столетий: св. Михаил и св. Димитрий — на монетах (никейских) Феодора I Ласкариса (1204—1222); св. Георгий — Иоанна IV (Никея, 1259—1260); св. Евгений — Мануила I Комнина (Трапезунд, 1238—1263); св. Димитрий — Андроника II Палеолога (1282—1328) и т. д.
- Histamenon nomisma-John I-sb1776.jpg
Монета Иоанна I Цимисхия. На реверсе — император, благословляемый Богородицей, на аверсе — образ Христа
- Hyperpyron-Michael VIII Paleologus-sb2241.jpg
Михаил VIII (en:Michael VIII) на коленях перед Христом, на этой монете, выпущенной, чтобы отпраздновать освобождение Столицы Империи от крестоносцев.
- Tornese Andronicus II Palaelologus 1901.jpg
Монета Андроника II Палеолога
- Solidus-Heraclius-sb0764.jpg
Ираклий и его сыновья Константин III и Ираклон
- Histamenon nomisma-Constantine VIII-sb1776.jpg
Византийский солид Василия II и Константина VIII, послуживший моделью для златников Владимира
Надписи на монетах
Надписи на монетах до VII столетия исключительно латинские. Со времён Ираклия I на низших видах монеты встречаются греческие. С VIII века греческие буквы перемешиваются с латинскими; с IX столетия греческие надписи преобладают, а со времён Алексея Комнена (1081—1118) латинский язык совершенно исчезает. С X века на монете обыкновенно две легенды: одна — относящаяся к изображённому святому, а другая — состоящая из имени и титула императора, в котором в VII и IX веках часто встречается эпитет «благочестивый» (πίστος). Со времён Алексия I второй надписи часто нет. Место чеканки всегда означено начальными буквами: CON, CONS, KONSTAN = Константинополь; АLЕ = Александрия; CAR, КАР, КАРТ = Карфаген и пр. Года на монете нет до Юстиниана I, а с 538 года он большей частью ставится, причём летосчисление идёт по годам царствования: ANNO I, II, III и т. д. Кроме того, на солидах встречается сокращение CONOB или СОМОВ, долгое время не поддававшееся объяснению. Оно читалось как сокращение: Constantinopoli moneta obsignata; Conflata moneta obryzo и т. п. Наконец, в 1851 г. немецкий учёный Пиндер доказал, что слог OB означает 72 и соответствует количеству солидов из одной литры. К византийским монетам должны быть присоединены и никейские, трапезундские и монеты других мелких государств, образовавшихся по взятии Константинополя крестоносцами в 1204 г. Трапезундские монеты отчеканены из чрезвычайно чистого металла и являются небольшими серебряными монетами, получивших название комненовских аспр (άσπρα Κομνήνατα). Монеты остальных государств совершенно подходят к византийским типам.
Монеты Византийской чеканки
Где произведены | Обозначение | Importanza della zecca su 20 zecche |
Александрия | ALE | 13 |
Антиохия | ANT — MANT — ANTX — ANTIX | 2 |
Карфаген | CAR — KAR — KART — CT — KARTA | 12 |
Катания | CAT | 18 |
Херсон | XEP — ZEPCONOC | 9 |
Кипр | KVIIP — KY — P | 10 |
Кизик | KY — KVZ | 5 |
Константинополь | CON — COM | 1 |
Констанца | KN | 14 |
Эфес | SEPSUS | 7 |
Исаврия | ISAUR | 11 |
Милан | ML | 17 |
Неаполь | NE | 19 |
Никея | NC | 8 |
Никомедия | NI — NIC — NIK — NIKM — NIKA — NICO | 4 |
Равенна | RA — RAB — RAS — RAV — RAVENN | 16 |
Рим | R — ROM — RO | 15 |
Сицилия | SCL | 20 |
Салоники | TC — TES — OES | 6 |
Теополис | THEV — THEVP — THEVII | 3 |
Напишите отзыв о статье "Византийские монеты"
Литература
- Sabatier, «Description gé nérale des monnaies byzantines» (Париж, 1862)
- Monrad, «Numi antiqui et Byzantinici ex auro, argento et aere» (Havniae, 1840)
- Saulcy, «Essai de classification des suites monétaires Byzantines» (Мец, 1836)
- Pinder, «Beiträ ge zur altern Münzkunde» (Берл., 1851)
- Köhne, «Die Komnenischen Silbermünzen mit dem heiligen Eugenius» (СПб., 1848)
- Pfaffenhoffen, «Essai sur les Aspres Comné nats ou blancs d’argent de Trébisonde» (Париж, 1847).
- Карышковский, Пётр Осипович Находки античных и византийских монет в Одесской области [Finds of Antique and Byzantine Coins in Odessa District] //Археологические и археографические исследования на территории Южной Украины. – Киев, Одесса: Выща школа. – С. 172 – 177
См. также
- Список монетных дворов Византии
- Древнегреческие монеты
- Византийские императоры
- Монетная система Древнего Рима
Отрывок, характеризующий Византийские монеты
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.
На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.