Византийские военные трактаты

Византийские военные трактаты («стратегиконы») продолжили традицию античных военных руководств, восходящую к Ксенофонту и Энею Тактику. До нашего времени дошло значительное количество произведений подобного рода. Первые собственно византийские военные трактаты относятся к VI веку, значительное их количество появилось в X веке с ростом военной активности на Балканах и Востоке. Начиная с XI века количество известных стратегиконов уменьшилось — только один известен для палеологовского периода.

В течение всей своей истории Византия вела с переменным успехом изнурительные войны на всех своих границах и только огромные людские и материальные ресурсы империи позволяли ей выдерживать эту борьбу. По мнению российского историка Г. Г. Литаврина (1925—2009), «наступавший временами острый недостаток этих ресурсов Византия компенсировала огромным опытом ведения боевых операций в любых условиях, в любой местности, в любое время года».

Предшественники

Древнейший древнегреческий военный писатель, влияние которого можно проследить в византийский период это Эней Тактик (IV век до н. э.), из чьего наследия сохранился только труд «О перенесении осады», составлявший, возможно, одну из частей его энциклопедии военного искусства. Ж.-Р. Вьейфон показал, как одна из глав книги Энея, посвящённая зашифрованным письмам, с незначительными изменениями передавалась в византийской традиции до тактических сборников IX—X веков. Исследования в области механики и военной техники проводил в Пергаме Битон, который написал специальный трактат о метательных и осадных машинах, сконструированных греческими инженерами IV—II веках до н.э. Об этом произведении упоминается у Исихия Александрийского и Герона Византийского, 9 изображений военных машин из рукописей которых положили начало иллюстрированию в греческой военной литературе. Из 8 книг Филона Византийского (III век до н. э.) о военной технике сохранились только фрагменты.

Большой популярностью у византийцев пользовался трактат др.-греч. Στρατηγικός Онасадра (I век), посвящённый задачам полководца до, во время и после битвы. Автор, не отягощённый реальным военным опытом, пишет в риторическом и претенциозном стиле, насыщая повествование моралистическими соображениями и общими местами. Многочисленные рукописи, парафразы текста, особенно в трудах Льва VI свидетельствуют, по мнению Х. Хунгера о славе, не соответствующей достоинствам его труда.

Сходство общего плана работ, частые совпадения формулировок позволили французскому историку А. Дэну предположить наличие общего источника у произведений Арриана, Элиана Тактика и анонимного автора др.-греч. Όνομσίαι. На основе выписок из Элиана в IV—V веках был сформирован небольшой сборник и, независимо от него в VI веке рецензия с диаграммами и сходиями. др.-греч. Τέχνη Τακτικέ Арриана (II век) показывают близость автора к военной практике и анализируют современную ему римскую тактику с греческой и македонской точек зрения. Другой его труд рассказывает о военной экспедиции против аланов. Из труда Аполлодора из Дамаска по полиокертике сохранилось несколько глав, использованных Героном Византийским.

Из античных стратагем сохранились только два произведения, лат. Strategemata Секста Юлия Фронтина и др.-греч. Στρατηγηματα Полиэна. Из них первое, написанное на латыни было популярно преимущественно на Западе, тогда как написанное на древнегреческом второе использовалось в Византии. Судя по сохранившимся произведениям, труд Полиэна использовался не непосредственно, а в виде сокращённых изложений.

Классификация

Корпус античных военных текстов, и продолживших их традицию византийских военных трактатов, может быть разделён на несколько жанров, рассматривающих военное дело с разных точек зрения:

• тактика — построение войск, манёвров и основных тактических понятий;
• стратегика (др.-греч. στρατηγικά) — принципы командования;
• полиоркетика — методы осады и защиты укреплений, создание осадной техники. Известно 2 трактата, специально посвящённых осадному делу: иллюстрированный трактат Герона Византийского, созданный ок. 950, анонимный «de obsidione toleranda» (первая половина X века). Ещё в двух («Тактике Никифора Урана» и «Советах» Кекавмена) осадному делу уделяется некоторое внимание;
• навмахика — морские сражения;
• стратагемата — сборники описаний военных уловок, высказываний и рассказов. Известно 5 сочинений в этом жанре, основанных на «Стратагемате» Полиэна.

Основные военные трактаты

Авторство большинства из рассматриваемых ниже произведений точно не установлено, поэтому названия разделов, в которых фигурируют конкретные имена, даны по наиболее значимому историческому лицу, с деятельностью которого связано появление рассматриваемых военных руководств.

Первые стратегиконы

Тактикон и Эпитедевма Урбикия Барбата (др.-греч. Όρβίκιος), небольшие произведения, созданные в правление Анастасия I, являются первыми известными византийскими военными трактатами. Первый из них является кратким изложением первой части Ars Tactica Арриана посвящённой фаланге, ограничиваясь, в основном, терминологией. Во втором, ещё меньшем по размеру, рассказывается о собственном изобретении автора — трёхногих рогатках (канонах), которые, помещённые перед лёгкой пехотой, должны были защищать её от варварской кавалерии.

Следы последующих трудов этого автора можно найти в «Стратегиконе» Псевдо-Маврикия. Это произведения, условно называемые «Трактат о кавалерии», «Трактат о пехоте», «Трактат о стратегии» и обобщающая «Урбикиевская Тактика-Стратегика». Во всех них автор прибегал к каким-то не дошедшим до нашего времени источникам, а не к собственному военному опыту.

Сириан Магистр

Группа из трёх или четырёх произведений, в настоящее время считающихся частями одного трактата приписываемого Сириану Магистру, автору IX века:

• De Re Strategica — сочинение, охватывающее практически все аспекты военной науки. Ранее считалось, что оно создано в середине или второй половине VI века в правление Юстиниана I или Маврикия. В 43 главах произведения рассмотрено значительное количество тем — описаны сословия городского населения в отношении их полезности для военного дела, необходимые качества военачальника, дано определение стратегии, описаны мероприятия по защите от вражеского нападения, по подготовке армии к войне, лагерное устройство и караульная служба, способы передачи приказов и военных распоряжений, а также тактические вопросы, связанные с организацией сражения. При этом такие важные вопросы, как обучение войска и война на море не затрагиваются. Считается, что автор произведения либо был военным теоретиком, либо не занимал высоких постов в армии. Трактат является также ценным источником по общественным отношениям Византии во второй половине VI века.
• Naumachiai Syrianou Magistrou — трактат, посвящённый тактике морских сражений. В нём даются рекомендации к умениям экипажа и флотоводца, организации разведки с помощью быстрых судов, построению боевых порядков. Даются общие стратегические рекомендации — стремиться не полностью разгромить противника, а устранить непосредственные угрозы; не бояться сражаться против превосходящих сил и победить с помощью превосходства в тактике; избегать битвы; оставаться сдержанным после побед и не впадать в отчаяние после поражения, а собрать оставшиеся суда для битвы в другой день.
• Rhetorica Militaris — не сохранившийся сборник речей для полководцев на разные случаи. Представление о том, что император и полководец должен обладать ораторским талантом восходит к эпохе Древнего Рима. В трудах античных историков сохранилось огромное количество речей, обращённых к армии. Существуют разные точки зрения относительно роли этих речей, при этом не известны свидетельства об их эффективности, и даже сам факт произнесения их некоторыми исследователями подвергается сомнению.
• О стрельбе из лука (др.-греч. Περϊ τοξεϊας) — небольшой отрывок касающийся обучению стрельбе из лука, объединяемый некоторыми исследователями с De Re Strategica.

Стратегикон Маврикия

Стратегикон Маврикия — важнейший и самый известный памятник византийской военной литературы, авторство которого приписывается большинством исследователей византийскому императору Маврикию (годы правления 582—602). По другим версиям его автором называют Урбикия, полководца времён Анастасия I, или императора Ираклия. Немецкие византинисты К. Э. Цахариэ фон Лингенталь и К. Крумбахер отстаивали авторство Руфа, полководца VIII века, однако эта теория была опровергнута. В связи со спорностью вопроса об авторстве, произведение часто называют «Стратегиконом Псевдо-Маврикия». Различные теории датируют трактат концом VI — началом VII веков. В отличие от автора De Re Strategica, автор данного руководства, вероятно, занимал руководящие посты в армии, его рекомендации изложены доступно и носят практический характер.

Наибольшую научную ценность представляет XI книга «Стратегикона», в которой описывается военная тактика персов, которых автор «Стратегикона» ставит на первое место среди врагов Византии, аваров, турок, лангобардов, славян и антов. Против персов Псевдо-Маврикий советует применять армию, состоящую из конницы и пехоты, и наносить удар не по фронту, а с флангов или с тыла. Подробно описываются авары, их племенное устройство и военная организация. Отдельная глава посвящена борьбе против «рыжеволосых народов», с которыми автор советует не вступать в открытый бой, а действовать хитростью и затягивать время мирными переговорами. Важное место в произведении занимают главы о славянах, полные этнографических подробностей. Стратегикон Псевдо-Маврикия содержит ценнейший материал по организации византийской армии. Особое внимание уделяется свойствам идеального главнокомандующего, к которым автор относит личный военный опыт, религиозную ортодоксальность и способность договариваться с войском. Документ чётко выражает политическое кредо своего автора — стремиться к победе любой ценой; не удивительно, что он стал основой не только более поздних византийских военных учебников, но и военного трактата Никколо Макиавелли.

В последнюю XII главу «Стратегикона» включен небольшой трактат «Об охоте» из которого следует, что охота рассматривалась как способ тренировки стратиотов в мирное время. При этом сама охота происходило как масштабное военное учение, выполняемое по всем правилам тактики и стратегии.

Трактаты Льва VI Мудрого

Известны три трактата, с разной степенью достоверности приписываемые императору Льву VI (годы правления 886—912) или связываемые с его именем. Произведений, хронологически расположенных между ними и «Стратегиконом» не сохранилось.

• Problemata — единственный в своём роде военный трактат, составленный в форме катехизиса. Произведение однозначно атрибутируется Льву VI и является выписками, сделанными им из «Стратегикона», выдержки из которого являются ответами на поставленные вопросы. Вероятно, «Problemata» являлась подготовительными материалами для будущей «Тактики».
• Tactica Leontis большинство исследователей приписывают также Льву VI — из текста следует, что автор произведения был императором и звали его Львом; существовавшие теории об авторстве Льва III Исавра опровергнуты в конце XIX века. Соответственно диапазон датировок не очень широк и охватывает конец VIII — начало IX веков. Автор «Тактики» хорошо знаком с предшествующей традицией, часты ссылки на авторов древних трактатов, некоторые из них (Элиан, Арриан, Оносандр) называются по именам. Другие источники, которые автор называет «новыми», вероятнее всего восходят к «Стратегикону». Сведения последнего были подвергнуты основательной ревизии — структура учебника стала чётче, были исключены устаревшие сведения, оставшиеся подверглись стилистической правке. Обширный новый материал касается, преимущественно, военной организации при фемной системе, развитие которой к IX веку находилось в завершающей фазе. Важная новация, описанная в «Тактике» — греческий огонь. Тактические воззрения Льва носят оборонительный характер и отражают отказ от экспансии в этот период. Трактат давно привлёк внимание исследователей и издателей. Первые переводы на латинский и итальянский языки появились в XVI веке, а в 1700 году И. Ф. Копиевский перевёл трактат для Петра I на старославянский.
• Sylloge Tacticorum (название, предложенное впервые издавшим трактат А. Дэном), или «Неизданная тактика Льва» — энциклопедический свод из 102 коротких глав. Первыми исследователями произведение приписывалось Александру, брату и соправителю Льва, однако последующие ограничивались только отнесением данного памятника к середине X века, что означало отказ от предыдущей гипотезы, без предложения конкретного авторства. А. Дэн выдвинул теорию, согласно которой «Sylloge Tacticorum» являлся компиляцией двух полностью утраченных трактатов. В целом трактат содержит мало новой информации, только в 76 главе содержатся редко встречающиеся сведения по криптографии. Известное из более ранних военных учебников построение др.-греч. ισόπλευρος τετράγωνος παράταξις — совместных действий кавалерии и пехоты, расположенной в форме большого полого квадрата, впервые описывается в «Sylloge Tacticorum» как стандартное, что отражало необходимость выработки эффективной тактики в сражениях с арабами.

Трактаты Константина VII Порфирородного

Три текста, названные Дж. Б. Бьюри др.-греч. Περί τών βασιλικών ταξειδίων считаются входящими в огромную компиляцию «О церемониях», составленную императором Константином VII Порфирородным в X веке, хотя точное местоположение этих текстов внутри сборника не вполне понятно. Все эти тексты посвящены конкретным рекомендациям, которым должен руководствоваться император при подготовке военных экспедиций. Первый из них, наименьший по размеру, содержит перечисление шести аплектонов Малой Азии и порядку формирования армии в зависимости от направления похода. Второй текст, основанный преимущественно на трактате, написанным около 903—912 годов «невежественным Львом Катакиласом» описывает процедуры, которым должен следовать император в похоже на примере действий, приписанных Константину Великому и Юлию Цезарю. Третий текст, в котором явно указывается авторство Константина VII, и адресат — его сын, будущий император Роман II частично основан на предыдущем и содержит обширные списки всего, что может понадобиться в походе. Завершается трактат описанием процедур торжественной встречи вернувшегося с победой императора на примерах Юстиниана, Василия I и Феофила.

Данные трактаты отражают утрату Болгарией положения главного врага империи при царе Петре I в 927—965 годах и перенесение фокуса военных действий в Малую Азию. Несмотря на ряд побед, одержанных арабами между 934 и 955 годами, благодаря усилиям Варды Фоки и его сына Никифора инициатива на Востоке перешла к Византии.

Трактаты Никифора II Фоки

Несколько военных руководств, созданных во второй половине IX века, связывают с именем полководца и императора Никифора II Фоки (годы правления 963—969). Авторство одного из них, Praecepta Militaria, составленного около 965 года, некоторыми исследователями приписывается самому императору, однако более распространённой является точка зрения, ограничивающаяся констатацией того, что автор этого трактата принадлежал к высшему военному руководству. Это небольшое сочинение, озаглавленное в рукописи др.-греч. Στρατηγικὴ ἔκθεσις καὶ σύνταξις Νικηφόρου δεσπότου, является практическим военным руководством против конкретного противника — арабов. Содержащаяся в трактате новая информация относится, прежде всего, к тяжеловооружённой коннице — катафрактам, возникновение которой как особого и главного рода войск связано с деятельностью именно Никифора Фоки. Литературные достоинства трактата, как это было отмечено ещё его первым издателем, Ю. А. Кулаковским, невелики. Логика изложения часто нарушается, стиль прост и функционален.

«Тактика Никифора Урана»

К числу трактатов, завершающих «золотой век» византийской военной литературы относят огромный компилятивный труд, известный под названием, предложенным изучавшим в 1930-е годы трактат А. Дэном — «Тактика Никифора Урана», связав с именем известного полководца. Оригинальное название этого произведения не известно, создание датируется концом X века. До нашего времени он дошёл в 18 рукописях, ни в одной из которых он не содержится целиком. Полностью состоящий из 178 глав текст никогда не издавался, что затрудняет его изучение. В отличие от рассмотренных выше трактатов, отличительной чертой данного является практически полное отсутствие персонифицированного вклада автора. Сочинение целиком основано на предшествующей письменной традиции. Перечень источников, встречающийся в одной из рукописей, содержит 17 имён, о части из которых ничего не известно. Способ передачи сведений своих источников у автора «Тактики» состоит преимущественно в текстуальном их воспроизведении. Тем не менее автору удаётся обеспечить внутреннее единство своего произведения, несмотря на его огромный размер и большое количество рассматриваемых вопросов.

После работы Дэна «Тактика Никифора Урана» редко становилась предметом отдельных исследований и остаётся наименее изученным текстом этого корпуса. Тем не менее, содержащиеся в главах 56—65 сведения о тактике осад чрезвычайно ценны. Именно в этот период армии императора Василия II вели планомерный захват укреплённых городов как на востоке (Месопотамии, Киликии и северной Сирии), увенчавшийся взятием Антиохии в 969 году, так и в Болгарии. С обоими этими направлениями связана военная карьера Никифора Урана.

Литература

Источники

• Haldon J. F. Constantine Porphyrogenitus: Three treatises on imperial military expeditions. — Vienna: Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, 1990. — Т. XXVIII. — 342 p. — (Corpus Fontium Historiae Byzantinae).
• [archive.org/details/poliorktikakaipo00wescuoft Poliorcétique des Grecs : traités théoriques : récits historiques : textes accompagnés d'un commentaire paléographique et critique] / C. Wescher. — Paris, 1867. — 388 p.
• Sullivan D. P. Siegecraft.Two Tenth-Century Instructional Manuals by “Heron of Byzantium”. — Washington, D.C.: Dumbarton Oaks Research Library and Collection, 2000. — Т. XXXVI. — (Dumbarton Oaks Studies). — ISBN 0-88402-270-6.
• Два византийских военных трактата конца X века / Издание подготовил В. В. Кучма; Отв. ред. акад. РАН Г. Г. Литаврин. — СПб.: Алетейя, 2002. — 416 с. — (Византийская библиотека. Источники). — 1200 экз. — ISBN 5-89329-465-3.
• Стратегикон Маврикия / Издание подготовил В. В. Кучма. — СПб.: Алетейя, 2004. — 248 с. — (Византийская библиотека. Источники). — 1000 экз. — ISBN 5-89329-692-3.
• О стратегии. Византийский военный трактат VI века / Издание подготовил В. В. Кучма. — СПб.: Алетейя, 2007. — 160 с. — (Византийская библиотека. Источники). — 1000 экз. — ISBN 978-5-903354-17-7.
• Никифор II Фока. Стратегика / Пер. со среднегреч. и коммент. А. К. Нефёдкина. — СПб.: Алетейя, 2005. — 288 с. — (Византийская библиотека. Источники). — 1000 экз. — ISBN 5-89329-802-4.
• Лев VI Мудрый. Тактика Льва = Leons imperatoris tactica / Издание подготовил д.и.н. проф. В. В. Кучма(†). — СПб.: Алетейя, 2012. — 368 с. — (Византийская библиотека. Источники). — 1000 экз. — ISBN 978-5-91419-747-3.

Исследования

на английском языке

• Corfis I. A. The Medieval City Under Siege. — Boydell & Brewer Ltd., 1999. — ISBN 0851157564.
• The Oxford Dictionary of Byzantium : [англ.] : in 3 vols. / ed. by Dr. Alexander Kazhdan. — N. Y. ; Oxford : Oxford University Press, 1991. — 2232 p. — ISBN 0-19-504652-8.</span>
• McGeer E. [www.persee.fr/web/revues/home/prescript/article/rebyz_0766-5598_1988_num_46_1_2225 Infantry versus Cavalry : The Byzantine Response] // Revue des études byzantines. — 1988. — Т. 46. — С. 135—145.
• McGeer E. [www.jstor.org/stable/1291697 Tradition and Reality in the "Taktika" of Nikephoros Ouranos] // Dumbarton Oaks Papers. — 1991. — Т. 45. — С. 129—140.
• McGeer E. [books.google.ru/books?id=Pnkxofhi4mQC Military texts] // Jeffreys E., Haldon J. F., Cormack R. The Oxford handbook of Byzantine studies. — Oxford University Press, 2008. — С. 907—913.
• Rance P. The date of the military compendium of Syrianus Magister (Formerly the sixth-century anonymus Byzantinus) // Byzantinische Zeitschrift. — 2008. — Т. 100, вып. 2. — С. 701–737. — DOI:10.1515/BYZS.2008.701.

на немецком языке

• Hunger H. Die hochsprachliche profane Literatur der Byzantiner. — München, 1978. — Т. II. — 528 p. — (Byzantinisches Handbuch). — ISBN 3 406 01428 3.
• Krumbacher K. Geschichte der byzantinischen Literatur von Justinian bis zum Ende des Oströmischen Reiches. — München, 1897. — 1193 p.
• Strässle P. M. [books.google.de/books/about/Krieg_und_Kriegf%C3%BChrung_in_Byzanz.html?hl=de&id=6MSNL7K66SUC Krieg und Kriegführung in Byzanz: die Kriege Kaiser Basileios' II. gegen die Bulgaren (976-1019)Krieg und Kriegführung in Byzanz: die Kriege Kaiser Basileios' II. gegen die Bulgaren (976-1019)]. — Köln: Böhlau Verlag Köln Weimar, 2006. — 578 p. — ISBN 978-3-412-17405-7.
• Zachariae von Lingenthal K. E. Wissenschaft und Recht für das Heer vom VI bis zum Anfang des X. Jahrhunderts // Byzantinische Zeitschrift. — 1894. — Т. 3. — С. 437—457.

на русском языке

• Климов О. Ю. [centant.spbu.ru/centrum/publik/kafsbor/mnemon/2009/10.pdf Пергамская научная школа] // МНЕМОН. — СПб.: Санкт-Петербургский государственный университет Исторический факультет Кафедра истории древней Греции и Рима Центр антиковедения, 2009. — С. 175—198.
• Кулаковский Ю. А. [www.xlegio.ru/sources/de-castrametatione/byzantine-military-camp-10ad.html Византийский лагерь конца X века] // Византийский временник. — СПб., 1903. — Т. X. — С. 63—90.
• Кулаковский Ю. А. [www.xlegio.ru/sources/praecepta-militaria/title.html Стратегика Императора Никифора] // Записки Императорской Академии наук. — СПб., 1908. — Т. VIII, вып. 9.
• Кучма В. В. [elar.usu.ru/handle/1234.56789/2631 Византийские военные трактаты VI—X веков] // Античная древность и средние века. — Свердловск, 1966. — Вып. 4. — С. 31—56.
• Кучма В. В. «Тактика Льва» в исторической литературе (Историографический обзор) // Византийский временник. — М.: Наука, 1969. — Т. 30. — С. 153—165.
• Кучма В. В. «Тактика Льва» как исторический источник // Византийский временник. — М.: Наука, 1972. — Т. 33. — С. 75—87.
• Кучма В. В. Византийские военные трактаты VI-X вв. как исторический источник // Византийский временник. — М.: Наука, 1979. — Т. 40. — С. 49—75.
• Кучма В. В. «Византийский аноним VI в.»: основные проблемы источников и содержания // Византийский временник. — М.: Наука, 1980. — Т. 41. — С. 68—91.
• Кучма В. В. [elar.usu.ru/handle/1234.56789/2564 Византийские военные трактаты как памятник культуры] // Античная древность и средние века. — Свердловск, 1987. — Вып. 23. — С. 42—52.
• Кучма В. В. Два трактата - один автор? // Военная организация Византийской империи. — СПб: Алетейя, 2001. — С. 286—310. — ISBN 5-89329-393-2.
• Кучма В. В. [elar.usu.ru/handle/1234.56789/2942 Трактат «Об охоте»] // Античная древность и средние века. — Свердловск, 2002. — Вып. 33. — С. 48—58.
• Махлаюк А. В. [elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/1307 Роль ораторского искусства полководца в идеологии и практике военного лидерства в древнем Риме] // ВДИ. — 2004. — Вып. 1. — С. 31—48.
• Мохов А. С. [proceedings.usu.ru/?base=mag/0031%2801_07-2004%29&xsln=showArticle.xslt&id=a02&doc=../content.jsp Военные преобразования в Византийской империи во второй половине X – начале XI в.] // Известия Уральского Государственного Университета. — 2004. — Т. 31, вып. Гуманитарные науки. Выпуск 7. История. — С. 14—34.
• Литаврин Г. Г. Византийское общество и государство в X-XI вв. — М.: Наука, 1977. — 4200 экз.
• Люттвак Э. Стратегия Византийской империи = The Grand Strategy of the Byzantine Empire. — М.: Университет Дмитрия Пожарского, 2010. — 664 с. — ISBN 978-5-91244-015-1.
• Нефёдкин А. К. [www.xlegio.ru/sources/michael-psellus/nefyodkin.html Сочинение Михаила Пселла «О военном строе»] // Para Bellum. — 1998. — Вып. 6.
• Нефёдкин А. К. Античная военная теория и "Стратагемы" Полиэна // Полиэн Стратагемы. — Евразия, 2002. — С. 39—55.
• Пигулевская Н. В. Византия и Иран на рубеже VI-VII вв. / Отв. редактор акад. В. В. Струве. — Труды института востоковедения. — М.‒ Л.: Издательство Академии наук СССР, 1946. — Т. XLVI. — 291 с.
• Удальцова З. В. Идейно-политическая борьба в ранней Византии. — М.: Наука, 1974. — 351 с.
• Шевченко И. И. Перечитывая Константина Багрянородного // Византийский временник. — М.: Наука, 1993. — Т. 54. — С. 6—38.
• Шувалов П. В. Урбикий и «Стратегикон» Псевдо-Маврикия (часть 2) // Византийский временник. — М.: Наука, 2005. — Т. 64 (89). — ISBN 5-02-010301-2.

на французском языке

• Dain A., Foucault de J. A. [www.persee.fr/web/revues/home/prescript/article/rebyz_0766-5598_1968_num_26_1_1401 Urbicius ou Mauricius?] // Revue des études byzantines. — 1968. — Т. 26. — С. 123—136. — DOI:10.3406/rebyz.1968.1401.
• Vieillefond J.-R. Adaptations et paraphrases du Commentaire d'Enee le Tacticien // Revue de philologie. de litterature et d'histoire anciennes. — 1932. — № 6. — С. 24—36.

Отрывок, характеризующий Византийские военные трактаты

– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.