Византийский быт

Византийский быт — сфера культуры византийского общества, основной целью которой было удовлетворение его материальных, общественных и духовных потребностей. Он характеризуется, как и вся жизнь византийского общества, сочетанием архаичных позднеантичных черт с христианской религиозностью. Христианство, в его византийской (позже была названа православной) форме, имело безоговорочное влияние на повседневную жизнь каждого византийца. Это влияние ощущалось во всех сферах — от жизни государственного, публичного к интимно-семейному. Постоянное выражение религиозности было неотъемлемой частью византийского быта. В этом византийское общество было подобно другим средневековым европейским обществам.

Культура Византии
Искусство
Аристократия и бюрократия
Военное дело
Архитектура
Танцы
Кулинария
Одежда
Экономика
Историография
Быт
Византийский язык
Садоводство
Дипломатия
Монеты
Право
Литература
Музыка
Медицина
Образование
Философия
Наука

Несмотря на первоочередную роль христианской религиозности в византийской жизни, античные влияния оставались достаточно значительными в течение всего времени существования Византийской империи. Следы этого можно увидеть в большей степени в других аспектах культурной жизни Византии, но они есть и в быту. Античные тенденции имели значительное влияние на византийское семейное право, особенно в ранневизантийский период. Их можно увидеть даже в сфере развлечений. Самым популярным видом развлечений среди византийцев были спектакли на ипподроме, что является непосредственным наследием римского времени. Византийцы считали себя прямыми наследниками Римской империи и называли себя ромеями, то есть римлянами. Идеологическая направленность на имперский универсализм сильно отразилась в сознании византийского общества и одновременно требовала у него постоянного внимания к своему античному прошлому, хотя часто и переосмысленному через призму христианства.

Другим фактором влияния, сыгравшим большую роль в формировании византийского быта, было влияние восточное. Это влияние было неизбежным, так как фактически наиболее значимыми были именно азиатские владения империи. Постоянный контакт в военной или торговой форме с восточными народами не мог не привести к восточному влиянию на различные сферы жизни и культуры византийцев.

Религиозность

Византийское общество было очень религиозным. Религиозные — христианские — обычаи и представления пронизывали всю жизнь и каждый день византийца. Византийцы молились несколько раз в день, читали времена. В обычае было молиться каждый вечер допоздна, читать Писание и псалмы. Люди, подобно Никифору Фоке, который

целую смену ночной стражи посылал к Богу молитвы и размышлял о Писании

, вызывали большое уважение. В трудные времена устраивались крестные ходы, в которых в Константинополе участвовали сами император и патриарх. Торжественным молебном отмечались также императорские военные триумфы.

Византийцы старались строго соблюдать пост. Кроме постов Великого, Петрова и рождественского постились также по средам и пятницам. Пост рассматривался и как средство оздоровления организма. Кекавмен советует:

если заболеешь, постись и лечись без врача.

Большое развитие получили культы креста и Божьей Матери. Крест изображался на монетах и разнообразных прикладных предметах, был частью императорских инсигний и фактически одним из главных символов самой империи. Богородица же считалась заступницей людей перед своим царствующим Сыном — Христом-Пантократором (Вседержителем). Именно к ней обращали свои молитвы в трудный час, она была защитницей императоров и самого Государства ромеев. Императоры брали с собой специальную икону Богоматери Одигитрии. Согласно Роберу де Кларе, цари

настолько верили в эту икону, считали, будто ни один человек, который берет эту икону с собой в бой, не может потерпеть поражение.

Византийцы на религиозные праздники всегда посещали литургию. Монастыри также устраивали специальные праздники. Особенно пышными были такие праздники в константинопольских монастырях. Например, монастырь Богородицы Одигитрии устраивал каждый вторник вынос почитаемой иконы. В монастырь приходило большое количество людей, изображение Богородицы на камне поднимал один из 20 специально отобранных и одетых в одежду из красного льна мужчин. Икону выносили на площадь, которую человек с иконой должен был обойти 50 раз. После чего икону брал другой и т. д. Во время этого действа хор всё время пел «Господи помилуй».

Семья

Византийцы считали семью своей главной опорой. Такая роль семьи особенно усиливается вместе с падением, особенно в высших кругах, роли дружбы, которая превращается в систему связей. В ранневизантийский и средневизантийский период семья зачастую является не индивидуальной, а большой, объединявшей несколько индивидуальных семей ближайших родственников. Такая форма семейной жизни распространена как среди высших, так и среди низших слоёв византийского общества, как среди сельского, так и среди городского населения. Женатые сыновья редко отделялись от своих родителей до достижения 24-25-летнего возраста. Иногда встречались семьи, где вместе с дедами и отцами жили их женатые внуки. Но постепенно среди высших слоёв и среди городских жителей распространяется парная семья. В сельской местности процесс распада большой семьи был дольше, чем в городе, поэтому там можно было встретить и семьи, состоявшие из 30 человек.

Брак

Византийцы заключали брак достаточно рано — в 14-15 лет для юношей и 13-14 для девушек. Среди высших слоев могли встречаться и более ранние браки, хотя они осуждались церковью. Встречались такие браки и в неаристократичной среде: известен случай, когда архиепископ Иоанн Апокавк был вынужден расторгнуть брак 30-летнего мужчины и шестилетней девочки, которую насильно выдали её мать и отчим.

Браку предшествовала помолвка, проходившая по инициативе родителей невест и часто в очень раннем возрасте. Такая практика имела целью обеспечить интересы родителей будущих мужа и жены; нередкими были браки по расчёту. Для сельских жителей и бедных слоёв населения была важной возможность получить дополнительные рабочие руки. Помолвка сопровождались церковным благословением и заключением договора, который должен регулировать имущественные вопросы, вопросы наследования имущества, мог устанавливать местожительство невесты до бракосочетания. Акт помолвки носил официальный характер и находился под контролем государства. В случае расторжения помолвки без серьёзных причин, стороной, которая это осуществила, выплачивался штраф государству и неустойка противоположной стороне.

Форма заключения брака долгое время была достаточно простой. В бедных семьях она сопровождалась лишь достаточно простым благословением священника или выражением согласия молодожёнами на брак при нескольких свидетелях. Но с Х-ХI вв. такой способ заключения брака начинает считаться недостаточным и признаётся только тот брак, который был заключён через венчание и заключение брачного договора.

В обеспеченных семьях накануне свадьбы рассылались приглашения, а покои новобрачных украшались дорогими тканями, мебелью, различными предметами роскоши. Все гости должны были быть одеты в белое. Когда они собирались в доме невесты, жених приезжал в сопровождении музыкантов. В это время невеста ждала его, одетая в платье из парчи, голова и лицо были закрыты вуалью. Когда жених подходил к ней, она открывала своё лицо. Иногда это было впервые, когда молодожёны видели лица друг друга. После этого все отправлялись в церковь, где проходило венчание. По дороге их осыпали лепестками цветов. С XI в. в церкви также подписывалось брачное соглашение, и после этого устраивался брачный пир. Во время пира мужчины и женщины имели право сидеть за разными столами. Когда наступала ночь, гости с песнями сопровождали молодых в спальню, а утром с песнями же будили их. С VII в. появилась традиция, согласно которой жених должен дарить своей невесте кольцо и пояс. Хотя в бедных семьях пояс не дарили. Кольцо дарилось, когда молодожёны впервые входили в свои покои, и имело плоскую или восьмигранную форму. Если кольцо было восьмигранным, его лицевые части украшались изображениями библейских сюжетов, а центральная часть сценой заключения брака. Особенно пышными были брачные церемонии императоров. Торжества начинались с приезда в Константинополь невесты императора или наследника престола, сразу после которого она должна была посетить монастырь Пиги. После этого происходил приём невесты будущим мужем и отцом. Одним из важнейших обрядов было представление невесты народу, обставлялось оно очень пышно. Песни для хора, сопровождавшего императорские брачные церемонии, писали известнейшие риторы своего времени. Так же, как и при заключении брака другими византийцами, императорские торжества завершались пиршеством. Такие празднования могли продолжаться достаточно долго.

Не запрещались, но и не одобрялись повторные браки. Третий брак осуждался, а четвёртый был запрещён церковью. Хотя иногда такие запреты нарушались в императорской семье, когда по политическим или личным мотивам императоры вступали в несколько браков, даже ценой изменения патриарха. Запрещены были браки лиц, которые были родственниками до шестого, а с XI в. и до седьмого колена, браки между духовными родственниками — крестными родителями и детьми, кумовьями (такие браки приравнивались к кровосмешению). Запрещались или ограничивались браки между христианами и иноверцами и душевнобольными. В более ранний период истории Византии, когда ещё значительным было рабство, важную роль играли ограничения на браки между свободными и рабами.

Роль женщины

На представления о роли женщины в византийском обществе большое влияние оказали восточные традиции. Византийская женщина традиционно получала домашнее образование. Она находилась под постоянной опекой мужчин своей семьи, не могла свидетельствовать в суде, быть опекуном, членом ремесленной корпорации, не могла занимать официальные должности. Женщины из высших и средних слоев населения постоянно находились в гинекее, лишь иногда выходя на улицу и при этом всегда прикрывая голову покрывалом. Но вместе с тем, начиная с VIII—XI века, византийское законодательство подчёркивает равноправие женщины в имущественных отношениях. Приданое оставалось в полном распоряжении женщины, его даже нельзя было отобрать за долги мужа. В случае, если жена умирала бездетной, её муж наследовал четверть приданого, а жена в таком же случае становилась наследницей всего имущества своего мужа.

В семейной жизни отношения между супругами регулировались в основном традициями. На плечи жены ложилось ведение практически всего домашнего хозяйства, часто даже в очень обеспеченных семьях. У низших слоёв византийского населения для женщин обычным было выполнять такие работы, как прядение, ткачество и изготовление одежды. Встречались случаи, когда женщины торговали в магазинчиках, особенно тех, которые были ими получены в приданое. Именно женщины составляли большую часть мелких рыночных торговок. Одновременно представительницы высших слоев византийского общества часто управляли поместьями, особенно значительной была такая роль женщины в имениях полководцев и других лиц, служивших в отдалённых провинциях империи. В большинстве женских монастырей именно настоятельница управляла их хозяйством, а мужчины-экономы были зачастую просто исполнителями.

Женщины из императорских и приближённых к императорскому двору семей могли влиять на политику. Среди примеров многих правящих византийских императриц можно выделить Анну Далассину — мать императора Алексея I Комнина. В 1081 году, когда Алексей Комнин был вынужден покинуть Константинополь для борьбы с норманнскими подразделениями Роберта Гвискара, он назначил её специальным хрисовулом правительницей государства с полной властью. Анна Далассина во время своего правления пыталась вникать во все, даже мельчайшие, дела. Согласно сообщениям Анны Комнин, день её бабушки начинался с приёма государственных чиновников и рассмотрения всевозможных просьб, позже она посещала богослужения и до вечера занималась государственными делами. Согласно воле сына, она 20 лет была его соправительницей и, когда почувствовала, что её опека наскучивает Алексею, отправилась в монастырь. Другим случаем большого влияния женщины на императора была жена Юстиниана Великого Феодора.

Византийцы особенно ценили в женщине её преданность семье, любовь к своим детям. Упоминая Анну, Алексей Комнин писал в своём хрисовуле, которым назначал её соправительницей:

Никто не может сравниться с добросердечные и чадолюбивый матерью, и нет защиты надежного за неё, когда предполагается опасность или другие бедствия. Если она советует, совет её надежный, если она молится, её молитвы становятся для детей опорой и непобедимой стражей.

Также ценились образованность, воспитанность. Историк Никифор Григора хвалит за это императрицу Ирину Ласкариню и свою ученицу — дочь Феодора Метохита. О жене деспота Константина Палеолога Евдокии он пишет, что она

была не без светского образования; когда попадался случай она могла свободно разговаривать обо всем ... ученые называли её пифагориянкою Феано и второй Ипатию

Византийцы считали обязательным для женщины иметь красоту, мягкий характер, грациозность. Женская красота ценилась очень высоко, её воспевали. Михаил Пселл, рассказывая о своей матери в её юные годы, подчёркивает, что она была очаровательной девушкой и, хотя достаток не позволял носить ей пышные туалеты, но грациозностью своего состояния, красотой волос, прекрасным цветом лица, ясным взглядом прекрасных глаз она захватывала всех, кто её видел. Михаил Пселл сравнивает свою мать с розой, которой не нужны никакие украшения. Выделяли женщин, которые имели средний рост, тонкую талию, нежную кожу лица, большие выразительные глаза и белоснежную улыбку. Отсутствие красоты часто воспринималась византийскими женщинами как трагедия.

Дети

Для византийцев отсутствие детей было Божьей карой. Поэтому практически не предпринималось никаких мер для ограничения рождаемости, аборты были одним из тягчайших преступлений. Считалось необходимым относиться к детям с теплотой и пониманием. Не одобрялось битьё детей, а подчеркивалась необходимость использования убеждений и наставлений для их воспитания. Кекавмен пишет:

Своих сыновей и дочерей бей не палкой, а словом и добрым советом.

Для византийской семьи, особенно сельской, крупнейшим благом считалось рождение сына. Когда рождалось несколько сыновей, то в VIII—IX вв. родители нередко оскопляли одного из них и отправляли в столицу. Такие евнухи могли сделать хорошую карьеру при царском дворе: бывали периоды, когда императоры назначали евнухов даже командующими армией.

Дети обоих полов и независимо от первородства имели одинаковые права на наследство. Оставить их без наследства можно было лишь в исключительных случаях (например, при правонарушениях, которые были направлены против родителей). В случаях, когда не было завещания, суд должен был разделить имущество умершего поровну между его детьми. Права незаконнорожденных детей были несколько ограничены, хотя и признавались византийским правом. Незаконнорожденные дети императоров и членов знатных родов часто использовались для заключения политически мотивированных браков, особенно в поздние периоды истории Византии.

Квартира и домашнее хозяйство

Жильё

Проживание византийцев зависело в первую очередь от их социально-материального положения. Дома византийской знати отличались роскошью и красотой. Большую часть времени представители высших слоёв византийского общества жили в городах. Городские дома сохраняли многие черты римских жилищ. Даже комнаты носили римские названия. В большинстве случаев дома были двух- или трёхэтажными и имели плоскую или двускатную крышу. Плоские крыши позволяли использовать их для приёма солнечных ванн. Перекрывались крыши кровельным железом со свинцовыми прокладками на стыках. Поздневизантийские городские дома зачастую строились из белого камня и имели балконы. Окна в них делались полукруглыми, чтобы украшать их внешний вид. Фасады домов были узкими, выходили на улицу. Но из-за тенденции к изоляции соседей друг от друга, пытались строить так, чтобы двери одного дома не находились напротив дверей другого. Для этого же служили железные ставни на окнах и металлические двери. Нижние этажи таких домов использовались для различных хозяйственных нужд, там находилась кухня и помещения для слуг. Под полом нижнего этажа выкапывалась яма для хранения продуктов питания. Нередко городские дома имели прямоугольный дворик с колодцем и небольшой садик. Интерьеры помещений знатных лиц выделялись использованием большого количества предметов роскоши. Пол мостился белым мрамором и полудрагоценными камнями, стены украшались мозаиками и росписью. Мебель могла быть настоящим произведением искусства. Для её украшения использовалось золото, слоновая кость, разнообразные драгоценные металлы. Хотя при императорском дворе долго сохранялась традиция лежать во время пиров, в большинстве частных жилищ её заменило использование стульев, табуреток, ящиков с приспособленными к сидению крышками. Для сна использовались постели, которые застилались матрасами, набитыми соломой. Их прикрывали дорогими тканями и коврами. Сельские усадьбы богатых византийцев были подобными городским жилищам, но могли отличаться большими размерами и большим количеством хозяйственных построек. Жилища представителей бедных слоёв византийского общества и простых крестьян были достаточно простыми, а часто даже действительно убогими. В сёлах дома были одноэтажными и строились из камня или тростника, обмазанного глиной. Крыша перекрывалась в зависимости от материального состояния владельца кровельным железом, тростником или соломой. Пол был земляной, иногда мостился глиной. В городах дома часто были многоэтажными и бедные византийцы жили иногда только в одной комнате. Интерьер в бедных жилищах был очень скуден. Часто из мебели было лишь ложе, покрытое бедным матрасом.

Развлечения и праздники

Праздники

Византийские праздники можно разделить на несколько категорий:

1. Религиозные праздники
2. Светские народные праздники
3. Личные и семейные праздники

При этом праздники могли быть как общенародными, так и местными.

Византийцы широко отмечали различные религиозные христианские праздники. Особенно торжественно отмечались крупнейшие из них — Пасха, Рождество и Троица; праздники, которые чествовали Богородицу — Рождество Богородицы, Введение Богородицы в храм, Успение и др. Большую роль также играли дни памяти величайших святых: Иоанна Златоуста, Василия Великого, Георгия Победоносца, Николая Чудотворца, апостолов, Дмитрия Солунского, и др. Празднования, кроме обязательного посещения литургии, сопровождалось другими разнообразными торжественными действами. Большую роль играли пышные императорские выходы: на праздник Рождества Богородицы — в монастырь Левая, в день св. Иоанна Златоуста — в храм св. Софии, на праздник Введения Богородицы — в монастырь Богоматери Паривлепты, св. Георгия — до монастыря Манга, в дни памяти святых — в храмы, которые были им посвящены. Также празднования сопровождались громкими пирами, выступлениями мимов и музыкантов. Например, на Рождество в императорском дворце выступали различные музыканты — флейтисты, трубачи, цимбалист. На Пасху хоры зелёных и голубых выступали по Константинопольским церквям с разнообразными аккламациями, подобными тем, которые провозглашались на Ипподроме.

Большинство народных праздников сохранилось в Византии ещё с языческих времен, и поэтому они часто сохраняли старинные языческие формы в несколько переработанном виде. Наиболее долго языческие народные праздники в близком к первоначальному виде сохранились на тех землях империи, которые были достаточно изолированы от других её частей или из-за особенностей рельефа (горные местности), либо из-за достаточно позднего присоединения к Византийскому государству. Наиболее популярными народными праздниками этой категории были календы, брумалии и русалии.

Календы происходили от соответствующего римского праздника и в ранневизантийский период праздновались так же с 1 по 5 января. Но с увеличением влияния христианства период празднования календ переместился на рождественские праздники и стал длиться 12 дней. На Шестом Вселенском соборе празднование календ было запрещено, но популярность этого праздника была настолько большой, что запрет не играл практической роли. В народе календы праздновались традиционными переодеваниями в ночь на 1 января. Чаще всего женщины переодевались мужчинами, мужчины — женщинами. Надевались всевозможные маски, и ряженые ходили по домам и выпрашивали подарки. В императорском дворце основные празднования проходили в ночь на 2 января, когда император приглашал 12 так называемых «друзей» — 8 высших должностных лиц и по 2 представителя от каждой цирковой партии. Во время торжественного банкета устраивались «готские танцы»: четыре танцора, представляющие цирковые партии, переодетые «готами», в страшных масках, держа в руках щиты, по которым отбивали такт палочками, танцевали вокруг императорского стола. Одновременно танцоры пели особые песни, которые имели ранее ритуальный характер, но затем стали выполняться на такой испорченной латыни, что их значения уже никто не понимал. После этого хоры зеленых и голубых выполняли аккламации в честь императора и его семьи, фрагменты своего лучшего репертуара.

Брумалии были праздником зимнего солнцестояния. В народе они праздновались подобно календам. При дворе во время этого праздника происходило специальное действо, главным элементом которого были танцы придворных со свечами. После них император даровал участникам золотые монеты, а населению столицы — серебряные, и устраивал пир. Некоторое время, при императоре Романе I Лакапине, эти празднования были запрещены, но их восстановил Константин VII Багрянородный.

Русалии были праздником весны. В ходе них в селах устраивали разнообразные игры, а в Константинополе, на ипподроме происходило действо под названием мясного (греч. μακελλαρικόν). Оно получило своё название потому, что основным его элементом был военный танец, который исполнялся мясниками и во время которого они манипулировали большими ножами. Этот танец можно было увидеть даже в XVII веке, когда его на стамбульском теперь уже ипподроме выполняли представители корпорации македонских мясников

Много языческих народных праздников были христианизированы и наполнены новым содержанием, сохраняя при этом старые формы. Среди таких праздников были празднования нового урожая винограда и летнего солнцестояния. Праздник нового урожая винограда традиционно сопровождался ритуалами, напоминавшими античные Дионисии (танцы, которые имитировали сборы и выжимку винограда, различные игры), ассоциировался с праздником Успения Богородицы, и в нем появилась церемония благословения нового урожая винограда. В столице Василевс в сопровождении Патриарха и придворных отправлялся на азиатский берег Босфора или Влахерны, где посреди виноградника уже ждали корзины с новым урожаем. Патриарх читал молитву для благословения винограда и после этого подавал виноградную гроздь Василевсу. В это же время Василевс подавал гроздь патриарху, а затем и всем остальным. Во время благословения хоры голубых и зеленых пели специальные гимны винограда. Праздник летнего солнцестояния стал ассоциироваться с днем св. Иоанна Крестителя. В этот день городские жители устраивали гадания. После заката маленькую девочку одевали как замужнюю. У неё должна быть ваза с узким горлом, куда гости бросали записки с пожеланиями. После этого по очереди подходили к девочке и спрашивали, что их ждет. В ответ она трясла вазу, переворачивала её, и на руку девочки выпадала соответствующая записка, которую она отдавала просителю. В сельской местности праздник отмечался прыганием через костер, что должно было принести удачу и защитить от злых духов.

Среди государственных светских праздников наиболее любимым был день рождения Константинополя, который отмечался 11 мая. Празднование начинались накануне с действа на ипподроме, который назывался овощным (греч. λαχανικόν). Ипподром украшался крестами из роз, выставлялись тележки с овощами, фруктами, рыбой. Лошади, которые участвовали в заездах, украшались попонами с золотой каймой и сбруей с драгоценными камнями. Каждый заезд чередовался с акламациями партий зеленых и голубых. Празднование заканчивалось общим пиром на самом ипподроме. К экстраординарным светским государственным торжествам относились также коронации и триумфы императоров, заключение браков членами императорской семьи, рождения багрянородных принцев. Во время таких торжеств от имени императора раздавались деньги, на улицах Константинополя устраивались общие банкеты, а хоры цирковых партий исполняли различные песнопения в честь праздника.

Развлечения

В Византии были распространены разнообразные развлечения — от игр и спортивных соревнований до простых прогулок на природе. Возможность участвовать в развлечениях во многом зависела от социального и материального положения лица. Происхождение византийских развлечений и игр было как местным или античным, так и заимствованным (с Востока или Запада).

Самым любимым всенародным развлечением были соревнования на константинопольском ипподроме. Разведением лошадей для конных соревнований на ипподроме занимались даже василевсы. Такие соревнования сопровождали зачастую различные праздники и торжества. Конные соревнования были очень пышными, и в ранневизантийский период происходило до 24 заездов. Но позже количество заездов сократилось до 8. Вход на Ипподром был свободен и посетители делились в зависимости от того, какую партию они поддерживали: зелёных, голубых, красных или белых. Позже от этих партий осталось только две — зелёных и голубых и их, к тому времени высокая, общественная роль начала сокращаться. Каждый возница одевался в одежду цвета своей партии. Соревнования начинались лишь после появления самого императора, сопровождавшееся торжественными акламациямми, и по его знаку. Император находился в специальной ложе — кафисмах. Публика награждала победителей соревнований алодисментами, а император золотом. В перерывах между заездами устраивались разнообразные цирковые представления, выступали хоры цирковых партий. С уменьшением количества конных заездов роль таких представлений в играх увеличивалась. В XI веке цирковые партии и конные соревнования существовали и в провинциальных городах..

Среди знати была очень популярной охота. Охотились на различных животных, используя для этого, кроме соответствующего оружия, также собак и соколов. Популярность охоты росла с повышением роли военной аристократии в византийском обществе. Она имела большое значение в демонстрации ловкости и силы и императоров, особенно в связи с осложнением внешнеполитической ситуации. Сцены императорской охоты изображались на различных изделиях искусства. Одним из примеров таких изделий является ящик из собора в Труа (Шампань, Франция). Этот пример византийской резьбы по кости Х-ХI вв. изображает царя-триумфатора (возможно Василия II Болгаробойца) и его подвиги. На боковых стенках ящика изображены сцены охоты. Спереди два всадника в панцирях и шлемах добивают льва, пронизанного стрелами. На другой стороне изображен воин, копьем убивающий затравленного собаками кабана. Такие сцены имели происхождение в иранском и мусульманском искусстве и демонстрировали могущество и бесстрашие императора. Охота была не только средством развлечения, но и возможностью завязать нужные знакомства или продвинуться по службе. Главный ловчий ястребиной и соколиной охоты (протоиеракарис) был значительной фигурой при императорском дворе; часто на такую службу назначались лица, которые были в дружеских отношениях с императорами с детства. Распространение охоты требовало содержания больших псарен. Собак часто привозили из далеких стран. Всё это требовало больших расходов, которые были тяжелым бременем для казны, особенно в поздневизантийский период. Те, кто не участвовал в охоте, также уезжали, потому что это давало возможность побывать на природе, или наблюдали за охотой как за зрелищем. По всей Византии существовали угодья для охоты, крупнейшие и самые известные из которых находились под Константинополем, в Болгарии (при Анхиали) и вблизи Дуная.

Были популярны спортивные игры и соревнования. Самым популярным спортивным соревнованием для знати была конная игра в мяч — циканий (по названию мяча). Во время игры две группы всадников, держа в правой руке палку с затянутой струнами петлей на конце (похожую на ракетку), пытались захватить мяч и гнать его в установленное место. Игра проводилась в специальных помещениях — циканистриях, самым известным из которых был циканистрий у Большого дворца в Константинополе. Но часто аристократическая молодежь играла на площади перед дворцом. Были популярны и другие спортивные соревнования: в поздневизантийскую эпоху, особенно в правление Палеологов, когда усилилось западное влияние, устраивались соревнования, одновременно похожие на рыцарские турниры и итальянские турнироподобные джострои. В то же время сохранялись народные спортивные соревнования, которые вели своё происхождение от языческих игр. Например, в Спарте в Х веке по субботам устраивались спортивные соревнования, которые посещал и местный стратиг. Соревнования были настолько популярны, что местные священники жаловались на то, что жители в большинстве своем посещают именно их, а не церковную службу..

Среди византийцев были популярны и такие игры как игра в шашки, затрикий (шахматы) и игра в тавли — в кости на деньги. Иногда игра в кости принимала такие азартные формы, что, например, дука Кипра был вынужден её запретить в [[1350] ??? — в XIV веке независимым Кипром правила королевская династия Лузиньянов].

Византийские дети играли в разные игры. Одной из любимых была игра под названием ампра. Игроки делились на две группы, каждая из которых имела своего вождя, состав и место, окруженное рвом. В этом месте держали пленных. Одна группа игроков должна преследовать другую, и прикосновением руки игрок превращался в пленника. Проигрывала та группа, все игроки которой попадали в плен. Популярной, но опасной была игра петрополемос. Она имитировала военные столкновения. Игра обычно проходила за городскими стенами. Две группы игроков разделялись рвом и бросали друг в друга — руками или пращею — камни. Победившая группа триумфально вступала в город. Такая игра часто заканчивалась травмами и даже смертью, потому дука(?) Крита был вынужден в 1369 запретить еёе и ввести специальные наказания за несоблюдение запрета.

Гигиена и косметика

Традиции ухаживания за собой византийцы во многом унаследовали с античных времен. Некоторые гигиенические и косметические процедуры появились под влиянием Востока. Важную роль сыграло также социальное развитие византийского общества и то, что постепенно сельское население все больше преобладало над городским, а также демографическое развитие. Доступ к гигиеническим средствам во многом зависел и от материального положения византийцев, хотя, например, бани были доступны практически для всех слоёв населения.

Бани

Традиция строить и пользоваться общественными банями была внедрена в Византии с римских времен. Даже по архитектуре строения они напоминали римские термы, но были меньших размеров. В ранневизантийский период общественные бани были обязательным элементом городского ландшафта, но в VII—IX вв. новые бани строятся только при частных имениях. Постепенно бани появляются при церквях, епископских замках, монастырях: часто бани переходили в их собственность вместе с завещанными на религиозные нужды частными помещениями и имениями. С IX в. строительство общественных бань возрождается, но в провинциальных небольших городах они остаются редкостью.

Строительство частных и общественных бань строго регламентировалось государством. Для пожарной безопасности они должны находиться на расстоянии 20-30 шагов от соседних зданий. Причём такие нормы касались как городов, так и загородной местности.

Популярность бань в крупных городах, особенно в Константинополе, была высокой весь период византийской истории. Они считались очень полезными для организма. Существовали различные медицинские рекомендации по использованию бань. Например, согласно «Медицинскому трактату» полные люди должны были после того как выступит пот натереть тело смесью из люпина, сухой кожуры цитрусовых и измельчённых листьев розмарина. Худые же должны были использовать для этого мякоть дыни, тыквы с мукой бобовых и сухими измельчёнными цветками роз. При купании использовали травы, увеличивающие потоотделение — майоран, мяту, ромашку.

При банях были гимнастические залы, которые были настолько популярными, что некоторые патриархи требовали закрытия бань на воскресный день.

Косметика

Красота, особенно женская, очень ценилась в византийском обществе. Для её сохранения использовали различные косметические средства, о которых свидетельствует большое количество рецептов, дошедших до этого времени.

Самыми распространёнными были всевозможные парфюмерные изделия, которые были популярны и среди мужчин, и среди женщин. Компоненты для их изготовления доставлялись с Востока (чаще Индии и Аравии) и стоили очень дорого. Для изготовления такой парфюмерии нужно было знать много разных сложных рецептов, но были случаи, когда этим ремеслом увлекались дамы из высших придворных кругов. Среди таких была и императрица Зоя, по приказу которой привозили из Индии и Эфиопии очень дорогие ароматические средства, с которыми она экспериментировала в своих покоях, которые, по сообщению Михаила Пселла, были похожи на лабораторию.

Использовались другие различные косметические средства для ухода за кожей лица, волосами, против морщин и т. д. Например, если на лице появлялись морщины, то рекомендовалось раз в сутки смазать его растворённой в уксусе сухой кожурой дыни с небольшим количеством камеди и после этого вымыть лицо с чечевичной мукой. От морозов кожу лица защищали маслом лилий или нарциссов, а от жары — розовым маслом в сочетании с яичной мукой и другими компонентами. Чтобы волосы были пышными, их нужно было мыть с мукой из люпина, которая была смешана со свекольным соком. А для окрашивания волос в черный цвет использовали сок анемоны; иногда для этого использовали вороньи яйца. Для окраски волос в светлый цвет можно было помазать голову на три дня осадком старого вина, смешанного с смолой из сосновых шишек и розовым маслом.

Захоронение

Сначала захоронения в Византийской империи делались только за пределами городов. Даже некрополь, который был на территории древнего Византия, а потом оказался в пределах Константинополя, был засыпан и застроен. Новый некрополь был создан за пределами стен Константина, хотя вошёл в территорию, ограниченную стенами Феодосия. Но даже при этом в пределах стен Константина всё равно не создавались захоронения.

В более позднее время кладбища начинают появляться и в пределах городов. В Константинополе это было связано с притоком большого количества нового населения и включением в городские границы всё новых и новых территорий. В других городах такие изменения стали следствием различных других демографических причин: варварскими вторжениями, резким уменьшением количества населения провинциальных городов. Если в ранневизантийский период все захоронения сосредоточивались в некрополе, то вместе с появлением кладбищ в городских пределах появляется и множество индивидуальных захоронений. При захоронении начинают придерживаться дифференциации в зависимости от профессии, характера смерти или имущественного состояния умершего. Богатые люди всё чаще для своего погребения основывают новые монастыри и храмы. В это же время можно видеть тенденцию другого характера — кладбища основываются на местах бывших монастырей и других культовых центров. Такой порядок захоронения сохранился до последних времен существования Византии.

Отрывок, характеризующий Византийский быт

В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)