Византийско-венгерская война (1163—1167)

Византийско-венгерская война
Дата	1163—1167
Место	Балканский полуостров
Итог	Византийское завоевание Срема и Далмации
Противники
Королевство Венгрия Византийская империя Республика Венеция
Командующие
Иштван III Денеш, граф Бача Мануил I Комнин Иштван IV Андроник Контостефан
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Византийско-венгерская война 1163—1167 — вооруженный конфликт византийского императора Мануила I Комнина с венгерским королём Иштваном III.

Политическая ситуация

Византийско-венгерские войны 1151—1156 закончились безрезультатно. В последующие годы Мануил был отвлечен войнами в Италии и Малой Азии. Геза II установил союзнические отношения с Фридрихом Барбароссой, но после разрыва между императором и папой отказался поддерживать Фридриха и в 1161 предложил антигерманский союз Людовику VII и Александру III. В самой Венгрии знать была разделена на соперничающие группировки. Братья короля Иштван и Ласло устраивали заговоры, а после их провала были вынуждены бежать в Византию.

Династическая борьба в Венгрии

Младший из братьев, Иштван, женился на племяннице императора Марии, дочери севастократора Исаака Комнина, по-видимому, принял православие, и полностью подчинился византийскому влиянию, в то время как его старший брат Ласло, благоразумно не стал компрометировать себя браком с Комнинами, чтобы не выглядеть византийским ставленником. Когда 31 мая 1162 умер Геза II, Мануил немедленно выступил в Софию, а в Срем направил войско Андроника Контостефана, предложившего венграм провозгласить королём Иштвана. В Венгерском королевстве ещё не укрепилось правило передачи короны от отца к сыну, и братья короля выдвигали свои претензии, опираясь на старинные обычаи наследования по старшинству, родственные тюркским и славянским (лествичное право). Кандидатура Иштвана не пользовалась популярностью по двум причинам: он был младшим братом, и венгры подозревали в нём ставленника Мануила. В июле 1162 королём был провозглашен Ласло, и преемник Гезы Иштван III уже через шесть недель после прихода к власти был вынужден бежать в Пожонь, а затем под защиту австрийского герцога Генриха Ясомирготта. При этом, по сообщению Иоанна Киннама, младший брат Иштван был провозглашен наследником с титулом урума и получил на юге страны обширное герцогство.

Ласло II умер уже 14 января 1163. Иштван был провозглашен королём, но если юго-восточные области, где было значительное православное население, частично его поддерживали, то жители центральной и северной Венгрии относились к нему враждебно. Фридрих Барбаросса также был недоволен происходящим и начал формировать коалицию для вторжения в Венгрию. К этому блоку примкнул сербский жупан Деса, атаковавший область Дендру, которую недавно передал Мануилу. После пяти месяцев правления Иштван IV был разбит при Секешфехерваре и бежал из страны. Он просил помощи у Фридриха, а затем отправился в Византию. Мануил предоставил ему деньги и войско для отвоевания родовых владений.

Кампания 1163 года

Мануил встал лагерем у Ниша, чтобы заняться наведением порядка в Сербии и наблюдать за Венгрией, а на помощь Иштвану IV послал войско Алексея Контостефана.

Иштван III, в основном, опирался на германскую поддержку. Его союзниками были Генрих Ясомирготт и Владислав II Чешский. Столкнувшись с угрозой византийского вторжения, венгерский король обратился к Владиславу за помощью, но чешские бароны после возвращения из миланского похода не хотели участвовать в новой иностранной кампании.

Не имея достаточных сил для противостояния византийцам, Иштван III согласился на переговоры. Понимая, что восстановить на троне Иштвана IV не удастся, император направил в Венгрию послом Георгия Палеолога, и тот договорился о помолвке младшего брата короля, Белы, с дочерью Мануила Марией. Бела был отправлен на воспитание в Византию, и ему были переданы земли, выделенные в 1161 отцом (территории Далмации и Паннонии). По-видимому, византийцы добились присоединения к этим районам Срема. Таким образом императору удалось установить непрямой контроль над этими территориями. В Константинополе Бела получил имя Алексей и недавно созданный титул деспота.

Кампания 1164 года

Вскоре соглашение было сорвано. Весной 1164 Иштван IV вторгся в юго-восточную Венгрию, где имел немало сторонников. В марте его представители прибыли в Парму, где пытались заручиться поддержкой Фридриха Барбароссы, которому обещали 3 тыс. марок. Иштван III собрал войска, в том числе союзные отряды немцев, чехов, во главе с Владиславом II, и половцев, и двинулся против него в Срем. Воины начали покидать Иштвана IV и переходить к его противнику, и вскоре претендент оказался в трудном положении. Императору пришлось отложить поход в Киликию, и вместо этого снова выступить к Дунаю, чтобы «возвратить Беле отцовское наследие и избавить Стефана от предстоявших ему бедствий».

Переправившись через Саву, Мануил встал у слияния Тисы и Дуная. Оттуда он направил Андроника Контостефана на помощь Иштвану, а сам двинулся вглубь венгерской территории, достигнув Петроварадина, за которым начиналась собственно Венгрия. Из этого места он направил Иштвану III послание:

Сын мой! Мы пришли не воевать с гуннами, а возвратить твоему брату Беле страну, которую приобрели не насилием, но которая отдана ему как тобой, так ещё прежде — вашим отцом. Пришли мы также и для избавления от опасности дяди твоего Стефана, сделавшегося уже зятем нашему величеству. Итак, если тебе угодно, чтобы и Бела был нам зять, — на что ты уже и соглашался,— то не лучше ли уступить ему страну и пользоваться нашим расположением?

— Иоанн Киннам. V, 6.

Император вступил в переговоры с Владиславом Чешским, которому напомнил о клятве, данной последним в Константинополе, на обратном пути из крестового похода. Чешский герцог согласился принять роль арбитра. В этих условиях Иштвану III также пришлось начать переговоры. Он согласился вернуть Срем Беле, но потребовал, чтобы император прекратил поддерживать Иштвана IV и заставил его покинуть венгерскую территорию. Мануил принял эти условия и выступил в обратный путь. По словам Иоанна Киннама, он пытался убедить Иштвана IV прекратить военные действия, так как стало ясно, что претендент не пользуется достаточной поддержкой. Тем не менее, он оставил при нём к северу от Дуная отряд под командованием Никифора Халуфы.

Кампания 1165 года

Иштван III снова выступил в поход против дяди. Никифор Халуфа не стал дожидаться его наступления и увел свои войска в Срем, куда вскоре прибыл Иштван IV, снова разбитый и едва избежавший плена. Весной 1165 Иштван III вторгся в Срем и осадил Земун. Император направил послание с требованием вывести венгерские войска из провинции. Венгерский король его проигнорировал. Тогда Мануил «решился опять возвести на престол Стефана-дядю, хотя прежде не хотел этого». В Киев к Ростиславу Мстиславичу был послан Мануил Комнин, за вспомогательным войском, согласно прежним договорам. Византийский посланник упрекнул великого князя за потворство Ярославу Осмомыслу, изменившему союзу с империей и предоставившему убежище Андронику Комнину. К самому Ярославу, выдавшему дочь за Иштвана III, император направил письмо и убедил вернуться к союзу с Византией и расторгнуть брак. Помощь потребовали от великого жупана Рашки, Генрих Ясомирготт обещал выступить на стороне Византии, и, наконец, Фридрих Барбаросса согласился поддержать войну против Венгрии. Иштван III оказался в международной изоляции.

Венгерский король тем временем продолжал осаду Земуна, где укрепился его дядя. На помощь осажденным император послал значительный отряд под командованием Михаила Гавры и Иосифа Вриенния, а также корабли. Осада затянулась, так как венгры не могли блокировать город со стороны реки, и византийцы доставляли подкрепления и припасы по воде. Попытка венгров атаковать вражеский флот была неудачной. Все же у короля нашлись сторонники среди осажденных: Иштван IV был отравлен, после чего Земун сдался и венгры овладели Сремом. Далмация также была захвачена.

Император собрал войска в Софии и в конце июня прибыл к Дунаю. С венецианцами было заключено соглашение, и они выставили 100 кораблей для отвоевания Далмации. Операция началась в мае, и вскоре Трогир, Шибеник, Диоклея, Салона и другие города, общим числом 57 были подчинены Иоанном Дукой. Венецианцы захватили Задар и острова Брач, Хвар и Вис.

Император с боем переправился через Саву и осадил Земун. В этом походе он проявил свою обычную храбрость: первым высадился на вражеский берег, сражался с венграми под стенами крепости, а когда была построена подвижная осадная башня, советники едва отговорили императора от намерения подняться на неё и участвовать в бою в первых рядах штурмующих.

Когда стало известно о приближении войска Иштвана, Мануил оставив часть сил продолжать осаду, выступил против венгров. После нескольких дней штурма, в котором участвовал помилованный Андроник Комнин, византийцам удалось обрушить стены на одном из участков, и защитники были вынуждены сдаться. По просьбе Белы император не стал их казнить, а отправил в темницу, в самом же городе византийцы устроили беспощадную резню. Узнав о падении Земуна, Иштван направил к Мануилу послов, соглашаясь вернуть Срем и Далмацию. Император с иронией ответил посланникам:

Сирмий в наших руках, Зевгмин в нашей власти, Далмацией тоже владеем мы. Мы — господа над всем тем, что вы нам теперь столь милостиво отдаете. Разве есть у вас другой Сирмий? Разве где-нибудь есть другой Зевгмин и другая Далмация, для отдачи которых вы пришли к нам? Если есть, покажите, чтобы мы тотчас протянули к ним свои руки и взяли их.

— Иоанн Киннам. V, 16.

Затем он все же согласился на заключение мирного договора, три основные условия которого состояли в следующем:

• Срем и Далмация возвращаются Беле.
• Хорватия и Босния становятся вассалами Византии
• Коронация венгерского короля должна проводиться с согласия императора

Отправляясь в Константинополь, император оставил Константина Ангела и Василия Трипсиха восстанавливать Земун. Также он распорядился усилить укрепления Белграда, Ниша и Браничева.

В 1165 Бела-Алексей и Мария были официально провозглашены наследниками Мануила, не имевшего сыновей. В случае осуществления этого проекта Срем и Далмация вошли бы в состав империи.

Кампания 1166 года

Условия договора были невыгодны для Иштвана, и в 1166 он отправил в Срем экспедицию во главе с графом Денешем. Император направил против венгров войско под командованием Михаила Гавры и Михаила Враны. Опытный Врана был поставлен под начало молодого и самонадеянного Гавры, женатого на племяннице Мануила и назначенного дукой Ниша и Браничева. В результате византийское войско было разбито и бежало к Земуну. После этого император решил нанести по Венгрии удары с трех сторон. Первое войско, под командованием Белы (фактически командовал протостратор Алексей Аксух) атаковало в Среме. Второе, во главе с Львом Ватацем, продвигалось от Чёрного моря и, присоединив ополчение валахов, вторглось в Трансильванию. Третье войско напало «с горных возвышенностей на принадлежащую гуннам Тавроскифию». Это войско возглавляли Андроник Лампарда и Никифор Петралифа под верховным командованием Иоанна Дуки.

Во время этой кампании в Софию прибыл с женой Генрих Ясомирготт. Он выступал посредником между Мануилом и Иштваном, а также привез императору мирные предложения Фридриха Барбароссы. Мануил согласился на перемирие с венграми, а Фридриху, которого подозревал во враждебных намерениях, не дал окончательного ответа. На обратном пути австрийский герцог договорился о браке Иштвана со своей дочерью, укрепив тем самым собственное влияние в королевстве. Венгры при поддержке хорватской знати попытались овладеть Далмацией, но не смогли взять хорошо укрепленные города, к тому же получившие от императора значительные привилегии, и смогли лишь захватить в плен Никифора Халуфу, неосторожно вошедшего на занятую врагом территорию с небольшим отрядом.

Кампания 1167 года

В 1167 война возобновилась. Существует предположение, что королю Иштвану было невыгодно нарушать мир, но он уже не контролировал венгерскую знать, возмущенную тем, что иностранцы, сговорившись между собой, решают судьбу страны. Император задержался с посылкой войск, так как в начале года получил тяжелую травму при игре в поло. После пасхи он принял в Филиппах венгерских послов, но соглашения достигнуть не удалось, и в Софии начался сбор войск. Главнокомандующим был назначен Андроник Контостефан. 15-тыс. армия Денеша вторглась в Срем, но 8 июля потерпела сокрушительное поражение, решившее исход войны.

Победа была отпразднована пышным триумфальным шествием. Источники ничего не сообщают о заключении мира, но, очевидно, что в результате войны Срем, Далмация и часть Хорватии уже напрямую отходили Византийской империи. В Среме была создана фема Сирмий, а Далмация разделена на два округа.

Итоги

Победа над венграми стала вершиной успехов Мануила I. К 1166 император присоединил к своей титулатуре эпитет Венгерский (Οὑγγρικός), как знак своего сюзеренитета над этой страной. Под власть империи удалось вернуть давно утраченные территории, а после вступления на престол Венгрии воспитанника императора короля Белы III можно было надеяться на усиление византийского влияния в этой стране. Однако, эти достижения оказались эфемерными. Разгром при Мириокефале и смерть Мануила привели к стремительному упадку Византии, за несколько лет потерявшей значительную часть Балканского полуострова. В 1180—1185 венгры вернули себе Далмацию и Срем.

Литература

• Chalandon F. Jean II Comnène (1118—1143) et Manuel I Comnène (1143—1180). P.: Picard, 1912
• Stephenson P. Byzantium’s Balkan Frontier. A Political Study of the Northern Balkans, 900—1204. — Cambridge University Press, 2000. — ISBN 0-521-77017-3
• Грот К. Я. Из истории Угрии и славянства в XII веке (1141—1173). — Варшава: М. Зенкевич, 1889
• Оболенский Д. Византийское содружество наций. Шесть византийских портретов. — М.: Янус-К, 1998. — ISBN 5-86218-273-X
• Фрейдзон В. И. История Хорватии. — СПБ.: Алетейя, 2001. — ISBN 5-89329-384-3

См. также

• Византийско-венгерская война (1182—1185)

Отрывок, характеризующий Византийско-венгерская война (1163—1167)

– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.