Визит к Минотавру
Поделись знанием:
К:Фильмы 1987 года
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.
Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
| Визит к Минотавру | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Киностудия имени М. Горького. |
| Длительность |
350 мин |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Виз́ит к Минот́авру» — художественный многосерийный фильм, детектив, по мотивам одноимённого романа братьев Вайнеров.
Содержание
Сюжет
В фильме две сюжетные линии. Одна из них протекает в СССР в 1986 году[1], другая — в Италии XVII—XVIII веков, во времена, когда жил и творил выдающийся скрипичный мастер Антонио Страдивари.
Следователю прокуратуры Станиславу Павловичу Тихонову поручают расследовать кражу в квартире прославленного музыканта — скрипача, народного артиста СССР Льва Иосифовича Полякова. Преступление выглядело бы банальной кражей со взломом, если бы не пропажа легендарной скрипки Страдивари «Санта-Мария». В ходе расследования выясняется, что похищение скрипки и было главной целью злоумышленников, а личные вещи хозяина квартиры «прихватил» один из второстепенных участников преступления. Теперь уникальная скрипка может покинуть пределы СССР.
В ходе следствия Тихонов наталкивается на активное сопротивление преступников. Расследование постоянно пытаются сбить с верного пути, бросая тень подозрения на бывшего друга Полякова, когда-то подававшего надежды скрипача, а ныне сотрудника серпентария Павла Петровича Иконникова. Давняя история дружбы и соперничества Иконникова и Полякова становится ключом к разгадке преступления.
Параллельным сюжетом изложена жизнь Антонио Страдивари. Годы юности и ученичества у великого Николо Амати в Кремоне. Затем Антонио женится, открывает собственную мастерскую. Талантом, но прежде всего своим тяжёлым ежедневным трудом, мастер добился признания своих инструментов во всей Европе. По сюжету, похищенную у Полякова скрипку «Санта-Мария» с её мощным и радостным звучанием, Страдивари создал к собственной свадьбе. В фильме показана драма Страдивари-отца и Страдивари-мастера, который пытался передать сыновьям секреты мастерства и привить любовь к делу своей жизни, но не преуспел в этом. Духовным преемником Страдивари становится Джузеппе Гварнери (дель-Джезу).
Название фильма отсылает к древнегреческому мифу о Минотавре — чудовище с телом человека и головою быка, обитающем в подземном лабиринте острова Крит. Философско-психологический подтекст фильма построен на идее сопротивления человека своему «внутреннему Минотавру» — жадности, зависти, злобе. «Минотавр» зависти к гению, пожирающий преступника, толкает его на похищение бесценной скрипки.
История создания фильма
В основу романа братьев Вайнеров, написанного в 1972 году, положена реальная история. Прототипом для образа Полякова стал выдающийся советский скрипач Давид Ойстрах. В 1968 году его квартиру, где хранилась уникальная коллекция скрипок, взломали и украли большое количество ценностей. Скрипки, среди которых в коллекции Ойстраха тогда ещё не было работ Страдивари, не тронули. В фильме «снялась» настоящая скрипка Страдивари, изготовленная мастером в годы ученичества под руководством Амати. Через 10 лет после выхода фильма, в 1996 году, скрипка была похищена из Государственного центрального музея музыкальной культуры имени М. Глинки[2].
Николо Амати — последняя, и по мнению многих кинокритиков, лучшая роль Ростислава Плятта в кино.[3] По драматизму исполнения она напоминает своеобразное завещание.
Премьера фильма состоялась 9 ноября 1987 года, накануне Дня милиции.
Почти вся итальянская часть фильма снималась в Вильнюсе (Ул. Университетo, костел св. Яна, ресторан Руднинкай).
В ролях
- Сергей Шакуров — Станислав Павлович Тихонов, следователь / Антонио Страдивари
- Анна Каменкова — Елена Сергеевна Нечаева, помощница Тихонова
- Владимир Самойлов — Владимир Иванович Уваров, прокурор
- Александр Филиппенко — Григорий Петрович Белаш, настройщик роялей
- Валентин Гафт — Павел Петрович Иконников, сотрудник серпентария, бывший скрипач
- Михаил Пуговкин — Степан Андреевич Мельник, изготовитель воровской фомки
- Лаймонас Норейка — Лев Иосифович Поляков, известный скрипач
- Лев Борисов — Сергей Семёнович Обольников, сосед Поляковых
- Григорий Лямпе — Ной Маркович Халецкий, эксперт-криминалист
- Светлана Харитонова — Евдокия Петровна Обольникова, жена Обольникова
- Нина Меньшикова — Анна Александровна Яблонская, бывшая жена Иконникова
- Александр Яковлев — Яков Крест, преступник
- Наталья Аринбасарова — Марина Колесникова, скрипачка
- Борис Сморчков — Силкин, слесарь-водопроводчик
- Нина Шацкая — Алла Георгиевна, врач-нарколог
- Лилия Захарова — секретарь прокурора Уварова
- Евгений Супонев — Платонов, замминистра лёгкой промышленности
- Владимир Разумовский — Комов, приёмщик из радиомастерской
- Владимир Скляров — сотрудник ОБХСС
- Манефа Соболевская — жена Мельника
- Валентин Смирнитский — Александр Еремеевич Садомский, распространитель театральных билетов
- Олег Хабалов — Николай Григорьевич Дзасохов (Кисляев), работник типографии
- Борис Левинсон — Семён Кац, парикмахер в Доме композиторов
- Юрий Катин-Ярцев — Николай Сергеевич Трубицын, преподаватель класса скрипки, учитель Белаша
- Вадим Захарченко — заведующий магазином
- Татьяна Чернопятова — диспетчер таксопарка
- Александр Рахленко — Сергей Леонидов, инспектор Ленинградского уголовного розыска
- Леонид Белозорович — Николай Иванович Баранов, бывший приятель Белаша
- Эрвин Кнаусмюллер — Франц Колвуд, иностранец, покупатель скрипки Стадивари
- Александр Савченко — таможенник
- Анатолий Ганшин — начальник цеха
- Николай Горлов — понятой в квартире Полякова (нет в титрах)
- Валерий Трошин — парень задержанный на дискотеке (нет в титрах)
- Ростислав Плятт — Николо Амати
- Марина Левтова — Франческа, первая жена Страдивари
- Юрий Мороз — Паоло, старший сын Страдивари
- Андрей Дубовский — Джузеппе, второй сын Страдивари
- Валентин Никулин — Андреа Гварнери
- Ромуальдас Гудас — Пиччони, сосед и друг Страдивари
- Пятрас Стяпонавичюс — Дювернуа, первый покупатель инструментов Страдивари
- Николай Денисов — Гварнери Дель-Джезу
- Александр Делибаш — Гварнери Дель-Джезу в детстве
- Саша Порошков — Антонио в детстве
- Аудрис Хадаравичюс — лорд Канинг, посланник английского короля
- Фердинандас Якшис (лит.) — каноник
- Леонардас Зельчюс — синьор Пиченарди
Озвучивание
- Юрий Пузырёв (роль Лаймонаса Норейки)
- Сергей Малишевский (роль Андрея Дубовского, роль Аудриса Хадаравичюса)
- Сергей Быстрицкий (роль Александра Рахленко)
- Владимир Ферапонтов (роль Олега Хабалова)
- Рудольф Панков
- Вадим Спиридонов (голос работника милиции по рации, сообщает Тихонову о Франце Колвуде)
Съёмочная группа
- Автор сценария: Аркадий Вайнер, Георгий Вайнер
- Режиссёр: Эльдор Уразбаев
- Оператор: Александр Рыбин
- Художник: Сергей Серебреников
- Композитор: Эдуард Артемьев
- Звукооператор: Борис Корешков
- Государственный симфонический оркестр кинематографии
- Дирижёр: Эмин Хачатурян
- Соло на скрипке: Эдуард Идельчук
Исторические ошибки и неточности в фильме
 |
Раздел ошибок и неточностей художественного произведения в данной статье не соответствует руководству об их написании и, возможно, является оригинальным исследованием. Добавьте ссылки на источники и приведите раздел в соответствие руководству, в противном случае он может быть удалён.
Эта отметка стоит с 25 июля 2016. |
- Серьёзное противоречие, появившееся в книге и перекочевавшее в фильм: Белаш приезжает в Ленинград проходящим поездом, фактически обгоняя даже «Красную стрелу». В 1986 году, когда разворачивается действие фильма, транзитом через Москву не проезжал ни один пассажирский поезд. Все поезда, следующие через Московский регион, столицу объезжали по Большому кольцу МЖД, расположенному в 25-80 км от Москвы[4][5]. Поэтому Белаш в реальности затратил бы на такой путь намного больше времени, чем в фильме, и неизбежно лишился бы своего алиби ещё в первой серии.
- В фильме присутствует ошибка, перекочевавшая из 11-й главы первого издания романа:
Николо Амати был уверен в близкой смерти своей, но дни проходили, он прожил ещё семнадцать лет и создал бессмертный Трианонский ансамбль — две виолончели, шесть альтов и восемнадцать скрипок для оркестра французского короля Карла Девятого.
- Король Франции Карл IX (1550—1574) умер ещё до рождения Николо Амати (1596—1684), и поэтому не мог быть у него заказчиком инструментов. Сопоставляя даты и другие факты можно предположить, что авторами имелся в виду Людовик XIV. Во всех последующих изданиях ошибка была исправлена (предложение неопределенно заканчивается на слове «короля»), из чего можно сделать вывод, что сценарий фильма писался на основе первого издания романа.
Киноляпы
- В мастерской Страдивари, на стене рядом с дверью, в нескольких кадрах прекрасно видны две розетки.
- Когда Иконников пугает Тихонова, видно, что его рука, держащая змею, в разных кадрах резко меняет расположение.
- Франческа Страдивари, в исполнении Марины Левтовой, будучи католичкой, молясь у постели больного сына, крестится двумя перстами - как русские старообрядцы, тогда как по католической традиции крестное знамение нужно совершать всей ладонью.
- Кроме того, Франческа, в исполнении Левтовой, выглядит слишком молодой для матери четверых, причем уже взрослых, детей: самой актрисе на момент съемок сериала было всего лишь 26-27 лет. Андрей Дубовский, в роли старшего сына Джузеппе, на самом деле на два года старше своей кино-матери Марины Левтовой.
- В разговоре следователя с распространителем театральных билетов Садомским герой Шакурова в первый раз скрипичного мастера Баташова называет Баташовым, а затем — Батищевым.
- Нечаева стреляет в окно вслед убегающему преступнику. Буквально через пару секунд она уже оказывается у ворот завода, где на нее наезжает грузовиком Крест. Каким образом она могла практически мгновенно переместиться из кабинета директора до центрального входа на фабрику? Да при этом еще успеть вытащить ключи из "Нивы" Креста. Если учесть тот факт, как долго Тихонов с напарницей готовились к приходу преступника, заметив его машину из окна второго этажа, то расстояние между воротами завода и кабинетом директора явно составляет не одну минуту.
- Когда Крест выбивает пистолет из руки Тихонова, то на секунду виден пистолет ТТ, а во всех эпизодах стреляет Тихонов из ПМ.
Различия между романом и фильмом
- В романе Тихонов является старшим инспектором Московского уголовного розыска, в фильме же он старший следователь прокуратуры.
- В романе напарница Тихонова носит фамилию Лаврова, в фильме — Нечаева.
- Действие романа происходит в 1970-м году, фильма — в 1986-м. Как следствие — ряд явных анахронизмов. Так, Иконников в исполнении В. Гафта выглядит слишком молодым для возможности выступать с концертами в блокадном Ленинграде, а Белаш в исполнении А. Филиппенко — для заявленного в фильме участия этого персонажа в освоении целины.
- В романе Юрий Лопаков (Хрюня, друг детства преступника) и Данила Никодимов по кличке Крест — разные люди. В фильме эти персонажи объединены в один.
- В романе Иконников — рыжеволосый человек с длинной рыжей бородой. В фильме герой Валентина Гафта — гладковыбритый брюнет с короткой стрижкой.
- В фильме актрисе Наталье Аринбасаровой для исполнения роли аспирантки Полякова Марины Колесниковой подобран скромный имидж «академической дамы». В романе Тихонов восхищается красотой собеседницы и даже надолго остаётся под впечатлением.
- В романе отсутствует финальная сцена погони: Тихонов и Елена находят скрипку в продуктовом магазине, сразу же после встречи с Крестом. В фильме Тихонов преследует убегающего на грузовике Креста, который задавил им Нечаеву. Жива ли осталась она после этого, из фильма неясно. Скрипку потом изымают на таможне.
- В романе руководителем Тихонова является начальник МУРа по фамилии Шарапов, постаревший герой из «Места встречи изменить нельзя». В романе есть упоминание о его внедрении в банду «Черная кошка». При этом роман «Визит к Минотавру» написан в 1972 году, а «Эра милосердия» в 1975. В фильме вместо Шарапова показан прокурор Уваров.
- В фильме полностью опущена роль матери Белаша, и как следствие её значительная роль в становлении сына на путь злобы и зависти к окружающим. В романе она показана, как жесткий, малообразованный человек, в одиночку воспитывавшая сына с позиций ненависти к более преуспевающим. Со слов преподавателя Белаша, она отдала сына на обучение игре на скрипке лишь только для того, чтобы у него в будущем была возможность пользоваться различными благами, в частности, ездить за границу. Именно по её настоянию Белаш после убийства старухи, скрываясь от уголовной ответственности, уехал на целину.
Напишите отзыв о статье "Визит к Минотавру"
Ссылки
См. также
Примечания
- ↑ Об этом можно судить по календарю на стене заведующего магазином, в котором продавались маринованные маслята.
- ↑ [sobytiya.net.ua/archive,date-2008_09_29,article-ynikalnyyu_skripky_stradivari_podaren/article.html Уникальную скрипку Страдивари, подаренную Давиду Ойстраху королевой Бельгии, похитили в 1996 году.] ссылка проверена 27 февраля 2009
- ↑ [ria.ru/weekend_cinema/20131213/983936151.html Роли Ростислава Плятта: интеллигент с большим чувством Ю]
- ↑ Пассажирский транспорт Москвы: Справочник / Сост. Долгов Л. Н., Лапекин С. И. — М.: Моск. рабочий, 1986
- ↑ Атлас СССР: пассажирское сообщение / Москва: Главное управление геодезии и картографии при совете министров СССР , 1987
| ||||||
Отрывок, характеризующий Визит к Минотавру
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.
Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.
От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…
Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
