Виконт Пауэрскорт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Виконт Пауэрскорт (англ. Viscount Powerscourt) — аристократический титул в системе Пэрства Ирландии, созданный три раза для членов семьи Уингфилд.





История

Впервые титул был создан 19 февраля 1618 года для ирландского военного и администратора Ричарда Уингфилда (1550—1634). В 1608 году он разгромил восставших ирландцев под руководством Кахира О’Доэрти в битве при Килмакренан. В 1609 году Ричард Уингфилд получил в награду поместье Пауэрскорт в графстве Уиклоу. В 16131615 годах он заседал в Ирландской палате общин от Даунпатрика. В 1634 году после его смерти титул виконта Пауэрскорта прервался.

22 февраля 1665 года титул виконта Пауэрскорта был вторично создан для Фоллиотта Уингфилда (1642—1717). Он был потомком Джорджа Уингфилда, дяди 1-го виконта креации 1618 года. Тем не менее, после смерти в 1717 году Фоллиотта Уингфилда титул вновь угас.

В третий раз титул виконта Пауэрскорта был создан 4 февраля 1744 года для Ричарда Уингфилда (1697—1751) вместе с титулом барона Уингфилда из Уингфилда в графстве Уэксфорд. Он был внуком Льюиса Уингфилда, дядя первого виконта креации 1665 года. Ричард Уингфилд ранее представлял Бойл в Ирландской палате общин. Его старший сын, Эдвард Уингфилд, 2-й виконт Пауэрскорт (1729—1764), представлял Стокбридж в британской Палате общин (1756—1761). Ему наследовал его младший брат, Ричард Уингфилд, 3-й виконт (1730—1788), который был женат на представительнице древнего рода Стратфорд. Его внук, Ричард Уингфилд, 5-й виконт Пауэрскорт (1790—1823), заседал в Палате лордов Великобритании в качестве избранного ирландского пэра-представителя (1821—1823). Его сын, Ричард Уингфилд, 6-й виконт Пауэрскорт (1815—1844), был депутатом Палаты общин от Бата (1837—1841). После его смерти титул перешел к его сыну, Мервину Уингфилду, 7-му виконту (1836—1904), который был ирландским пэром-представителем в Палате лордов (1865—1885). В 1885 году для него был создан титул барона Пауэрскорта из Пауэрскорта в графстве Уиклоу (Пэрство Соединённого королевства). Этот титул предоставил ему и его потомкам автоматическое место в Палате лордов Великобритании до принятия Палатой лордов акта о пэрах в 1999 году. Его сын, Мервин Ричард Уингфилд, 8-й виконт (1880—1947), занимал пост лорда-лейтенанта графства Уиклоу (1910—1922) и был членом Сената Южной Ирландии.

По состоянию на 2015 год, носителем титула является его правнук, Мервин Энтони Уингфилд, 11-й виконт Пауэрскорт (род. 1963), который сменил своего отца в июле 2015 года.

Семейная резиденция — Пауэрскорт-хаус в окрестностях Эннискерри в графстве Уиклоу.

Виконты Пауэрскорт, первая креация (1618)

Виконты Пауэрскорт, вторая креация (1665)

Виконты Пауэрскорт, третья креация (1744)

Напишите отзыв о статье "Виконт Пауэрскорт"

Ссылки

  • Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990.
  • [www.leighrayment.com/ The Peerages of England, Scotland, Ireland, Great Britain and the United Kingdom]
  • Lundy, Darryl. [www.thepeerage.com/info.htm «FAQ»]. [www.thepeerage.com/ The Peerage].

Отрывок, характеризующий Виконт Пауэрскорт

– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.