Виконт Фалмут

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виконт Фалмут

Герб виконтов Фалмут
Период

9 июня 1720 - настоящее время

Титул:

Виконт Фалмут

Родоначальник:

Хью Боскауэн, 1-й виконт Фалмут

Родина

Англия

Подданство

Великобритания

Дворцы

поместье Треготнан в окрестностях города Труро в графстве Корнуолл

Виконт Фалмут (англ. Viscount Falmouth) — наследственный титул, созданный дважды в британской истории, в 1674 году (Пэрство Англии) и в 1720 году (Пэрство Великобритании).





История

Впервые титул виконта Фалмута был создан в 1674 году для Джорджа Фицроя (1665—1716), внебрачного сына короля Англии Карла II Стюарта и Барбары Вильерс. В том же году он получил титул графа Нортумберленда, а в 1683 году для него был создан титул герцога Нортумберленда. В 1716 году после смерти бездетного Джорджа Фицроя титул виконта Фалмута прервался.

9 июня 1720 года титул виконта Фалмута был воссоздан вторично для Хью Боскауэна (ок. 1680—1734). Вместе с титулом виконта получил титул барона Боскауна-Роуза (Пэрство Великобритании). Хью Боскавен представлял в Палате общин Трегони, Корнуолл, Труро и Пенрин, а также занимал посты контролера королевского двора и вице-казначея Ирландии. Его сын, Хью Боскауэн, 2-й виконт Фалмут (1707—1782), имел чин генерала британской армии, представлял Труро в Палате общин (1727—1734) и занимал пост капитана почётной йоменской гвардии (1747—1782). Его племянник, Джордж Эвелин Боскауэн, 3-й виконт Фалмут (1758—1808), занимал должность капитана почётного корпуса джентльменов (1790—1808). Его сын, Эдвард Боскауэн, 4-й виконт Фалмут (1787—1841), представлял Труро в Палате общин (1806—1807). В 1821 году для него был создан титул графа Фалмута в графстве Корнуолл (Пэрство Соединённого королевства). Его сменил его сын, Джордж Генри Боскауэн, 2-й граф Фалмут (1811—1852). Он кратко представлял Западный Корнуолл в Палате общин (1841—1842). В 1852 году после смерти последнего титул графа Фалмута прервался, а титул виконта унаследовал его двоюродный брат, Эвелин Боскауэн, 6-й виконт Фалмут (1819—1889). Он был сыном преподобного достопочтенного Джона Эвелина Боскауэна, второго сына 3-го виконта Фалмута. В 1845 году лорд Фалмут женился на Мэри Фрэнсис Элизабет Боскауэн, 17-й баронессе ле Диспенсер (1822—1891). В 1872 году виконт Фалмут указывался как один из десяти крупных землевладельцев в Корнуолле, имея поместье 25,910 акров (104,9 км 2). Им наследовал их сын, Эвелин Эдвард Томас Боскауэн, 7-й виконт и 18-й барон ле Диспенсер (1847—1918), который имел чин генерал-майора британской армии. Он считался фактическим отцом Джона Черчилля (1880—1947), второго сына Рэндольфа Черчилля.

С 1889 года титул барона ле Деспенсера стал вспомогательными титулом виконта Фалмута.

По состоянию на 2014 год, обладателем титулов являлся его внук, Джордж Хью Боскауэн, 9-й виконт Фалмут (род. 1919), который наследовал своему отцу в 1962 году. В 19771994 годах — лорд-лейтенант Корнуолла.

Достопочтенный Роберт Боскауэн (1923—2013), консервативный политик, четвертый сын 8-го виконта и младший брат 9-го виконта Фалмута.

Семейная резиденция — поместье Треготнан в окрестностях города Труро в графстве Корнуолл.

Виконты Фалмут, первая креация (1674)

Виконты Фалмут, вторая креация (1720)

Графы Фалмут (1821)

Виконты Фалмут (1720)

См. также

Напишите отзыв о статье "Виконт Фалмут"

Ссылки

  • Kidd, Charles, Williamson, David (editors). Debrett’s Peerage and Baronetage (1990 edition). New York: St Martin’s Press, 1990.
  • [www.leighrayment.com/ Leigh Rayment’s Peerage Pages]
  • Lundy, Darryl. [www.thepeerage.com/info.htm «FAQ»]. [www.thepeerage.com/ The Peerage].

Отрывок, характеризующий Виконт Фалмут

– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…