Пелевин, Виктор Олегович
Поделись знанием:
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
(перенаправлено с «Виктор Пелевин»)
Запрос «Пелевин» перенаправляется сюда; см. также другие значения.
| Виктор Пелевин | |
| Род деятельности: |
писатель |
|---|---|
| Годы творчества: |
1989 — настоящее время |
| Направление: | |
| Жанр: | |
| Язык произведений: |
русский |
| Дебют: |
«Колдун Игнат и Люди (Сказочка)» 1989 |
| Премии: |
Третья премия «Большая книга» (2010) |
Ви́ктор Оле́гович Пеле́вин (род. 22 ноября 1962, Москва) — русский писатель, автор романов «Омон Ра», «Чапаев и Пустота», «Generation „П“» и «Empire V». Лауреат многочисленных литературных премий, среди которых «Малый Букер» (1993) и «Национальный бестселлер» (2004).
Содержание
Биография
Виктор Олегович Пелевин родился 22 ноября 1962 года в Москве в семье Олега Анатольевича Пелевина (род. в Днепропетровске), преподавателя военной кафедры МГТУ им. Баумана, в прошлом — кадрового офицера ПВО и Зинаиды Семёновны Пелевиной (дев. фамилия — Ефремова, род. в Ленинграде) — работала зав. отделом в одном из центральных гастрономов[1].
Семья Пелевиных вчетвером (вместе с бабушкой) жила в коммунальной квартире, в большой комнате с высокими потолками, в доме на Тверском бульваре. В середине 70-х годов переехала в отдельную 3-комнатную квартиру в районе Северное Чертаново.[2]
В 1979 году Виктор Пелевин окончил среднюю английскую спецшколу № 31 (сейчас гимназия им. Капцовых № 1520). Эта школа находилась в центре Москвы, на улице Станиславского (теперь Леонтьевский переулок), считалась престижной. После школы поступил в Московский энергетический институт (МЭИ) на факультет электрификации и автоматизации промышленности и транспорта, который окончил в 1985 году. В апреле того же года Пелевин был принят на должность инженера кафедры электрического транспорта МЭИ. Упоминалось также, что он служил в армии, в Военно-воздушных силах, однако годы его службы не назывались[3][4][5][6].
В 1987 году (по другим данным — в апреле 1985 года[3]) Пелевин поступил в очную аспирантуру МЭИ, в которой проучился до 1989 года (диссертацию, посвященную проекту электропривода городского троллейбуса с асинхронным двигателем, не защищал[6]).
В 1989 году Пелевин поступил в Литературный институт им. Горького, на заочное отделение (семинар прозы Михаила Лобанова)[3][5][7]. Однако и здесь он проучился недолго: в 1991 году его отчислили[5] с формулировкой «за отрыв от института» (сам Пелевин говорил, что его отчислили с формулировкой «как утратившего связь» с вузом[8]). По признанию самого писателя, учёба в Литературном институте ничего ему не дала[5].
Во время учёбы в Литинституте Пелевин познакомился с молодым прозаиком Альбертом Егазаровым и поэтом (позднее — литературным критиком) Виктором Куллэ. Егазаров и Куллэ основали своё издательство (сначала оно называлось «День», затем «Ворон» и «Миф»), для которого Пелевин как редактор подготовил трёхтомник американского писателя и мистика Карлоса Кастанеды[5].
С 1989 по 1990 год Пелевин работал штатным корреспондентом журнала «Face to Face». Кроме того, в 1989 году он стал работать в журнале «Наука и религия», где готовил публикации по восточному мистицизму. В том же году в «Науке и религии» был опубликован рассказ Пелевина «Колдун Игнат и люди» (в Сети можно найти также информацию, что первый рассказ писателя был опубликован в журнале «Химия и жизнь» и назывался «Дед Игнат и люди»)[3][4][5][7].
В 1992 году Пелевин выпустил первый сборник рассказов «Синий фонарь». Сначала книга не была замечена критиками, однако спустя год Пелевин получил за неё Малую букеровскую премию, а в 1994 году — премии «Интерпресскон» и «Золотая улитка».
В марте 1992 года в журнале «Знамя» был опубликован роман Пелевина «Омон Ра», который привлёк внимание литературных критиков и номинировался на Букеровскую премию. В апреле 1993 года в том же журнале был опубликован следующий роман Пелевина — «Жизнь насекомых»[3][7].
В 1993 году Пелевин опубликовал в «Независимой газете» эссе «Джон Фаулз и трагедия русского либерализма». Это эссе, бывшее ответом писателя на неодобрительную реакцию некоторых критиков на его творчество, впоследствии стало упоминаться в СМИ как «программное»[5]. В том же году Пелевин был принят в Союз журналистов России[7].
В 1996 году в «Знамени» был опубликован роман Пелевина «Чапаев и Пустота». Критики говорили о нём как о первом в России «дзен-буддистском» романе, сам же писатель называл это своё произведение «первым романом, действие которого происходит в абсолютной пустоте»[9]. Роман получил премию «Странник-97», а в 2001 году вошёл в шорт-лист самой большой в мире литературной премии International Impac Dublin Literary Awards[10].
В 1999 году вышел роман Пелевина «Generation П». Во всём мире было продано более 3,5 миллионов экземпляров романа, книга получила ряд премий, в частности, немецкую литературную премию имени Рихарда Шёнфельда, и приобрела статус культовой[3][11].
В 2003 году, после пятилетнего перерыва в публикациях, вышел роман Пелевина «Диалектика переходного периода. Из ниоткуда в никуда» («DПП. NN»), за который писатель получил премию Аполлона Григорьева в 2003 году и премию «Национальный бестселлер» в 2004 году. Кроме того, «DПП (NN)» вошёл в шорт-лист премии Андрея Белого за 2003 год[3][12][13].
В 2006 году издательство «Эксмо» выпустило роман Пелевина «Empire V», который вошёл в шорт-лист премии «Большая книга». Текст «Empire V» появился в Интернете ещё до публикации романа. Представители «Эксмо» утверждали, что это произошло в результате кражи, однако некоторые предполагали, что это был маркетинговый ход издательства[14][15][16].
В октябре 2009 года вышел роман Пелевина «t». Автор книги стал лауреатом пятого сезона Национальной литературной премии «Большая книга» (2009—2010, третий приз) и стал победителем читательского голосования[17].
В декабре 2011 года Пелевин выпустил в издательстве «Эксмо» роман «S.N.U.F.F.». В феврале следующего года это произведение получило премию «Электронная книга» в номинации «Проза года»[18].
Пелевин неоднократно подчёркивал: несмотря на то, что его герои принимают наркотики, сам он наркоманом не является, хотя в молодости и экспериментировал с расширяющими сознание веществами[8].
Пелевин не женат. По данным на начало 2000-х годов, он жил в Москве, в районе Чертаново[5].
Творчество
В числе произведений Пелевина рассказы, повести, романы: «Реконструктор» (1990), «Затворник и Шестипалый» (1990), «Вести из Непала» (1991), «Принц Госплана» (1991), «Жёлтая стрела» (1993), «Бубен верхнего мира» (1993), «Иван Кублаханов» (1994), «Зомбификация» (1994), «Священная книга оборотня» (2004), «Шлем ужаса» (2005), «П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана» (2008), сборник «Ананасная вода для прекрасной дамы» (2010).
Произведения писателя неоднократно ставились в театре. Так, в 2000 году Павел Урсул в здании Театра клоунады им. Терезы Дуровой представил спектакль «Чапаев и Пустота», а в 2001 году киевский театр ДАХ поставил по тому же роману спектакль «…четвёртый лишний…».
В 2005 году в рамках театрального фестиваля NET в Театральном центре на Страстном состоялась премьера интерактивного спектакля Живиле Монтвилайте Shlem.com по роману Пелевина «Шлем ужаса». В 2007 году на сцене филиала московского театра им. Пушкина спектакль «Бубен верхнего мира», поставленный режиссёром Мариной Брусникиной по мотивам рассказов Пелевина открыл новый театральный сезон, а в феврале 2008 года в Театральном центре на Страстном состоялась премьера спектакля «Хрустальный мир» по одноимённому рассказу писателя (режиссёр Сергей Щедрин)[19].
Циклы произведений
Диалектика Переходного Периода из Ниоткуда в Никуда (ДПП (NN))
- Элегия 2 (2003)
- Мощь великого
- Числа (2003)
- Македонская критика французской мысли (2003)
- Один вог (2003)
- Акико (2003)
- Фокус-группа (2003)
- Жизнь замечательных людей
- Гость на празднике Бон (2003)
- Запись о поиске ветра (2003)
Романы
- 1992 — Омон Ра
- 1993 — Жизнь насекомых
- 1996 — Чапаев и Пустота
- 1999 — Generation «П»
- 2003 — Числа (в составе сборника ДПП (NN))
- 2004 — Священная книга оборотня
- 2005 — Шлем ужаса: Креатифф о Тесее и Минотавре
- 2006 — Empire V
- 2009 — t
- 2011 — S.N.U.F.F.
- 2013 — Бэтман Аполло
- 2014 — Любовь к трём цукербринам[20]
- 2015 — Смотритель[21]
- 2016 — Лампа Мафусаила, или Крайняя битва чекистов с масонами[22]
Повести
- 1990 — Затворник и Шестипалый
- 1991 — Принц Госплана
- 1993 — Жёлтая стрела
Рассказы
- 1989 — Колдун Игнат и люди (Сказочка)
- 1990 — Оружие возмездия
- 1990 — Реконструктор (Об исследованиях П. Стецюка)
- 1991 — Вести из Непала
- 1991 — Встроенный напоминатель
- 1991 — Девятый сон Веры Павловны
- 1991 — День бульдозериста
- 1991 — Жизнь и приключения сарая Номер XII
- 1991 — Луноход (отрывок из повести «Омон Ра»)
- 1991 — Мардонги
- 1991 — Миттельшпиль
- 1991 — Музыка со столба
- 1991 — Онтология детства
- 1991 — Откровение Крегера (Комплект документации)
- 1991 — Проблема верволка в средней полосе (Верволки средней полосы)
- 1991 — СССР Тайшоу Чжуань. Китайская народная сказка (Правитель)
- 1991 — Синий фонарь
- 1991 — Спи
- 1991 — Ухряб
- 1991 — Хрустальный мир
- 1992 — Ника
- 1993 — Бубен Нижнего мира (Зелёная коробочка)
- 1993 — Бубен Верхнего мира
- 1993 — Зигмунд в кафе
- 1993 — Полет над гнездом врага (глава из романа «Жизнь насекомых»)
- 1993 — Происхождение видов
- 1994 — Иван Кублаханов
- 1994 — Тарзанка
- 1995 — Папахи на башнях
- 1996 — Водонапорная башня
- 1996 — Святочный киберпанк, или Рождественская Ночь-117.DIR
- 1997 — Греческий вариант
- 1997 — Краткая история пэйнтбола в Москве
- 1999 — Нижняя тундра
- 1999 — Явление героя (отрывок из романа «Generation П»)
- 2001 — Time Out (Тайм-аут, или Вечерняя Москва)
- 2003 — Акико (в составе сборника «ДПП (NN)»)
- 2003 — Гость на празднике Бон (в составе сборника «ДПП (NN)»)
- 2003 — Запись о поиске ветра (в составе сборника «ДПП (NN)»)
- 2003 — Македонская критика французской мысли (в составе сборника «ДПП (NN)»)
- 2003 — Один вог (в составе сборника «ДПП (NN)»)
- 2003 — Фокус-группа (в составе сборника «ДПП (NN)»)
- 2004 — Свет горизонта (дополнение к «Жизни насекомых»)
- 2005 — Who by fire
- 2008 — Ассасин (в составе сборника «П5»)
- 2008 — Зал поющих кариатид (в составе сборника «П5»)
- 2008 — Кормление крокодила Хуфу (в составе сборника «П5»)
- 2008 — Некромент (в составе сборника «П5»)
- 2008 — Пространство Фридмана (в составе сборника «П5»)
- 2010 — Операция «Burning Bush» (в составе сборника «Ананасная вода для прекрасной дамы»)
- 2010 — Зенитные кодексы Аль-Эфесби (в составе сборника «Ананасная вода для прекрасной дамы»)
- 2010 — Созерцатель тени (в составе сборника «Ананасная вода для прекрасной дамы»)
- 2010 — Тхаги (в составе сборника «Ананасная вода для прекрасной дамы»)
- 2010 — Отель хороших воплощений (в составе сборника «Ананасная вода для прекрасной дамы»)
Эссе
- 1990 — Гадание на рунах, или Рунический оракул Ральфа Блума
- 1990 — Зомбификация. Опыт сравнительной антропологии (Зомбификация советского человека)
- 1993 — ГКЧП как Тетраграмматон
- 1993 — Джон Фаулз и трагедия русского либерализма
- 1993 — Икстлан — Петушки
- 1996 — Ultima Тулеев, или Дао выборов
- 1998 — Имена олигархов на карте Родины
- 1998 — Последняя шутка воина
- 2001 — Код Мира (на русском не публиковалось, в сети — перевод с немецкого, выполненный энтузиастами)
- 2001 — Мост, который я хотел перейти
- 2001 — Подземное небо (на русском не публиковалось, в сети — перевод с немецкого, выполненный энтузиастами)
- 2002 — Мой Мескалитовый Трип (на русском не публиковалось, в сети — перевод с английского, выполненный энтузиастами)
Стихи
- 1993 — Осень (стихотворение из романа «Чапаев и Пустота»)
- 2003 — Элегия 2 (в составе сборника «ДПП (NN)»)
- 2005 — Психическая атака. Сонет
Статьи
- 1999 — Виктор Пелевин спрашивает PRов
Сборники
- 1991 — Синий фонарь
- 1996 — Сочинения
- 1998 — Жёлтая стрела
- 2002 — Встроенный напоминатель
- 2003 — Песни царства «Я»
- 2003 — ДПП (NN)
- 2005 — Все повести и эссе
- 2005 — Все рассказы
- 2005 — Relics. Раннее и неизданное
- 2008 — П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана
- 2010 — Ананасная вода для прекрасной дамы
Библиография
- Сочинения в 2-х т. М., Терра, 1996.
- Встроенный напоминатель. М., 2002
- Диалектика переходного периода из ниоткуда в никуда. М., 2003
- Желтая стрела. М., 1998, 2000, 2002, 2003,
- Жизнь насекомых. М., 1997, 1998, 2000, 2001, 2003
- Затворник и шестипалый. М., 2001
- Ника. СПб., 1999, 2003
- Омон Ра. М., 1993, 1999, 2000, 2001, 2003
- Синий фонарь. М., 1991
- Хрустальный мир. М., 2002
- Чапаев и пустота. М., 1996, 1997, 1999, 2000, 2002, 2003
- Generation "П". М., 1999, 2000, 2001, 2003
Экранизации
В 2008 году в СМИ появилась информация о том, что компания «Гарпастум-фильм» снимет фильм «А Хули» по «Священной книге оборотня» Пелевина. В 2009 году стало известно о съемках в Германии фильма «Мизинец Будды» («Buddha’s little finger») по мотивам романа «Чапаев и пустота»[9]. 14 апреля 2011 года в российский прокат вышел фильм «Generation П», снятый Виктором Гинзбургом по одноименному роману Пелевина. Картина снималась с октября 2006 по январь 2011 года, её бюджет составил 7,5 миллионов долларов. Сам писатель в съемках фильма участия не принимал[8]. Фильм оказался успешным, и в мае 2011 года Гинзбург объявил о намерении экранизировать ещё один роман Пелевина — «Empire V»[23].
- «Generation П» (2011)
- «Ничего страшного» (2000), короткометражный фильм, дипломная работа реж. У. Шилкиной, экранизация рассказа «Синий фонарь»
- Немецкий фильм «Мизинец Будды» (2015), экранизация романа «Чапаев и Пустота»[24]
- «Empire V» (в планах)[25]
Награды и премии
- 1990: «Великое Кольцо-90» за рассказ «Реконструктор»[26]
- 1990: «Золотой шар-90» за повесть «Затворник и Шестипалый»[26]
- 1991: «Великое Кольцо-91» за повесть «Принц Госплана»[26]
- 1992: Малая Букеровская премия за сборник «Синий фонарь»[26]
- 1993: «Великое Кольцо-93» за рассказ «Бубен верхнего мира»[26]
- 1993: «Бронзовая улитка-93» за роман «Омон Ра»[26]
- 1993: «Интерпресскон-93» за роман «Омон Ра»[26]
- 1993: «Интерпресскон-93» за повесть «Принц Госплана»[26]
- 1995: «Странник-95» за эссе «Зомбификация»[26]
- 1997: «Странник-97» за роман «Чапаев и Пустота»[26]
- 2000: «Немецкая литературная премия имени Рихарда Шёнфельда» за роман «Generation P».
- 2001: «Нонино-2001» в Зальцбурге как лучшему иностранному писателю
- 2003: «Премия Аполлона Григорьева-2003» за роман «ДПП NN»
- 2004: «Национальный бестселлер-2004» за роман «ДПП NN»[27]
- 2007: Национальная литературная премия «Большая книга»: финалист, один из трёх победителей читательского интернет-голосования (роман «Empire V»)[28]
- 2010: Национальная литературная премия «Большая книга»: третья премия (роман «t»)[29][30].
Отзывы
Литературные критики, помимо буддистских мотивов, отмечали склонность Пелевина к постмодернизму и абсурдизму. Упоминалось также и влияние на творчество писателя эзотерической традиции и сатирической научной фантастики. Книги Пелевина переведены на основные языки мира, включая японский и китайский. French Magazine включил Пелевина в список 1000 самых влиятельных деятелей современной культуры. По результатам опроса на сайте OpenSpace.ru в 2009 году Пелевин был признан самым влиятельным интеллектуалом России[31][32][33].
Как отмечали СМИ, Пелевин известен тем, что не входит в «литературную тусовку», не появляется на публике, очень редко дает интервью и предпочитает общение в Интернете[8]. Всё это стало поводом для разных слухов: утверждалось, например, что писателя вообще не существует, а под именем «Пелевин» работает группа авторов или компьютер. Например, Александр Гордон в программе «Закрытый показ» (эфир 17.02.2012) высказал сомнение в самом существовании такого человека, как писатель Пелевин. В мае 2011 года появилась информация, что Пелевин будет лично присутствовать на церемонии вручения премии «Супер нацбест». Особо отмечалось, что это должно было быть первое появление писателя на публике[34]. Но, вопреки ожиданиям, Пелевин на церемонию не пришёл[35].
СМИ указывали, что Пелевин часто бывает на Востоке: например, он был в Непале, Южной Корее, Китае и Японии. По свидетельствам людей, знающих писателя лично, своё увлечение буддизмом Пелевину удаётся сочетать с практичностью «в денежных вопросах»[36][37].
Напишите отзыв о статье "Пелевин, Виктор Олегович"
Примечания
- ↑ Балуева А. [www.kp.ru/daily/25989.4/2919618/ Виктор Пелевин: «Снимаюсь только 30 секунд и в очках!»] // Комсомольская правда. — 22.11.2012. [www.webcitation.org/6CWX496ob Архивировано] из первоисточника 29 ноября 2012.
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=IzC2acv35HE&t=1m17s Виктор Пелевин в программе «Главный герой» часть 1/2] — YouTube
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7
- [ria.ru/culture/20091020/189750870.html Виктор Олегович Пелевин. Биографическая справка] // РИА Новости. — 20.10.2009.
- [old.rian.ru/culture/20091221/200549513.html Виктор Олегович Пелевин. Биографическая справка] // РИА Новости. — 21.12.2009.
- [ria.ru/spravka/20121122/911476654.html Биография Виктора Пелевина] // РИА Новости. — 22.11.2012.
- ↑ 1 2 Анна Балуева, Мария Мятнова [www.kp.ru/daily/24603/774395/ Ядовитый мальчик Пелевин] // Комсомольская правда. — 07.12.2010.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8
- Григорий Нехорошев [www.ng.ru/style/2001-08-29/8_pelevin.html Настоящий Пелевин] // Независимая газета. — 29.08.2001. ([pelevin.nov.ru/stati/o-nehor/1.html копия])
- Григорий Нехорошев [www.ng.ru/style/2001-08-30/8_pelevin.html Настоящий Пелевин. Окончание] // Независимая газета. — 30.08.2001.
- ↑ 1 2 [www.kp.ru/daily/23106/23029/ Виктор Пелевин: Оргазмы человека и государства совпадают!] // Комсомольская правда. — 02.09.2003.
- ↑ 1 2 3 4 Огрызко В. В. Самый загадочный писатель // Литературная Россия. — 21.10.2005. — № 42.
- ↑ 1 2 3 4 Наталья Кочеткова [izvestia.ru/news/341912 Писатель Виктор Пелевин: «Олигархи работают героями моих книг»] // Известия. — 20.10.2008.
- ↑ 1 2 [www.vesti.ru/doc.html?id=440103 Немцы экранизируют роман Пелевина «Чапаев и пустота»] // Вести.Ru. — 28.03.2011.
- ↑ World’s richest fiction prize reveals shortlist // BBC News. — 05.03.2001.
- ↑ Сусанна Альперина [www.rg.ru/2011/04/13/generetion-p-poln.html Поколение. NET] // Российская газета — Федеральный выпуск. — 14.04.2011. — № 5455 (79).
- ↑ Майя Кучерская [www.rg.ru/2004/05/31/nacbest.html Приземлились в никуда] // Российская газета — Столичный выпуск. — 31.05.2004. — № 3489.
- ↑ Премия Андрея Белого-2003. — Журнальный зал. — Версия от 19.03.2012
- ↑ [www.newsru.com/arch/cinema/16oct2006/pelevin.html Издательство «ЭКСМО» сообщает о краже текста нового романа Виктора Пелевина] // NEWSru.com. — 16.10.2006.
- ↑ Анна Наринская [www.kommersant.ru/doc/713679 Роман Виктора Пелевина вышел из-под печати] // Коммерсантъ. — 17.10.2006. — № 194 (3525).
- ↑ Наталья Кочеткова [izvestia.ru/news/318686 Писатель Виктор Пелевин: «Вампир в России больше чем вампир»] // Известия. — 03.11.2006.
- ↑ Итоги (сезон 2009—2010). — Сайт премии «Большая книга». — Версия от 19.03.2012
- ↑ «Электронная буква» объявила победителей. — Pro-Books.ru, 08.02.2012
- ↑ [thecrystalworld.info/ «Хрустальный мир»]
- ↑ Новая книга Пелевина выйдет в сентябре // The Village. — 31.06.2014.[www.the-village.ru/village/city/city/161509-book Новая книга Пелевина выйдет в сентябре — ]
- ↑ [ria.ru/culture/20150803/1160314214.html Новый роман Пелевина "Смотритель" в двух томах выйдет к сентябрю] // РИА Новости. — 03.08.2015.
- ↑ [tass.ru/kultura/3513704 Новая книга Виктора Пелевина выйдет в сентябре], ТАСС (05.08.2016). Проверено 5 августа 2016.
- ↑ [polit.ru/news/2011/05/14/ginsburg/ Режиссёр «Generation П» экранизирует ещё один роман Пелевина] // Полит.ру. — 14.05.2011.
- ↑ [www.rohfilm.de/films/in-development/buddhas-little-finger/ Сайт кинокомпании Rohfilm]
- ↑ [ria.ru/culture/20110516/375343664.html Режиссёр "Generation П" намерен экранизировать еще одну книгу Пелевина]. РИА Новости. ria.ru. Проверено 29 июня 2012. [www.webcitation.org/69fprdk8S Архивировано из первоисточника 5 августа 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Шаманский Д. В. [pelevin.nov.ru/stati/o-sham/1.html Пустота (Снова о Викторе Пелевине)] // Мир русского слова. — 2001. — № 3.
- ↑ [www.natsbest.ru/laureaty.htm Лауреаты прошлых лет]. «Национальный бестселлер». Проверено 22 февраля 2013. [www.webcitation.org/6Ehus6XgJ Архивировано из первоисточника 26 февраля 2013].
- ↑ [bigbook.ru/win/win2007.php?ID=1805 Итоги Национальной литературной премии «Большая книга»]
- ↑ [bigbook.ru/news/detail.php?ID=10670 «Большая книга» объявила лауреатов]
- ↑ Первая значительная литературная премия составляет 3 миллиона рублей, вторая — 1,5 миллиона рублей, третья — 1 миллион рублей.
- ↑ [os.colta.ru/news/details/15143 Самым влиятельным интеллектуалом России признан Виктор Пелевин] // OpenSpace.ru
- ↑ [www.prospectmagazine.co.uk/2009/12/prospect’s-poll-gains-a-russian-outpost/ Prospect’s poll gains a Russian outpost]. Prospect (20.12.2009). Проверено 21 августа 2011. [www.webcitation.org/65BBe5mlx Архивировано из первоисточника 3 февраля 2012].
- ↑ [ria.ru/culture/20071122/89070321.html Издатели поздравляют Виктора Пелевина с 45-летием] // РИА Новости. — 22.11.2007.
- ↑ [www.gazeta.ru/news/culture/2011/05/18/n_1844237.shtml Виктор Пелевин примет участие в церемонии «Супернацбеста»] // Газета. Ru. — 18.05.2011.
- ↑ Павел Зайцев [www.rg.ru/2011/05/30/prilepin.html Счастье от «Греха»] // Российская газета — Столичный выпуск). — 30.05.2011. — № 5490 (114).
- ↑ Leo Kropywiansky. Victor Pelevin. — BOMB Magazine, 01.03.2002. — № 79/Spring 2002
- ↑ Григорий Нехорошев [www.newsru.com/bc/17dec2001/pelevin.html Пелевин и деньги] // NEWSru.com. — 17.12.2001.
Литература
- Алексеева Л. М. Переводимые и не переводимые писатели // [ifl.uspu.ru/images/stories/books/Sbornik_2014_1.pdf#page=172 Актуальные проблемы германистики, романистики и русистики:материалы ежегодной международной конференции. Екатеринбург, 7 февраля 2014 г. Ч. I]. — Екатеринбург: Урал. гос. пед. ин-т, 2014. — С. 125—134. — 196 с. — 500 экз. — ISBN 978-5-7186-0584-6.
- Генис А. А. [magazines.russ.ru/zvezda/1997/12/genis1.html Беседа десятая: поле чудес. Виктор Пелевин] // Звезда. — 1997. — № 12.
- Генис А. А. [pelevin.nov.ru/stati/o-gen1/1.html Феномен Пелевина] // Общая газета. — 1999. — № 19.
- Дмитриев А. В. Современная мифология как элемент структуры романа В. Пелевина «Generation ‘П’» // Гуманитарные исследования: Журнал фундаментальных и прикладных исследований. — 2002. — № 4. — С. 55-60.
- Евгений Ермолин Медиумы безвременья. М.: Время, 2015. ISBN 978-5-9691-1367-1
- Кедров К. А. [pelevin.nov.ru/stati/o-kedr/1.html Влюблённые числа] // Русский курьер. — 2003. — № 92.
- Корнев С. [pelevin.nov.ru/stati/o-krn2/1.html Столкновение пустот: может ли постмодернизм быть русским и классическим? Об одной авантюре Виктора Пелевин] // Новое литературное обозрение. — 1997. — № 28.
- Минкевич А. [old.russ.ru/krug/99-04-08/minkev.htm Поколение Пелевина] // Русский журнал.
- Нечепуренко Д. В. [www.lib.csu.ru/vch/226/022.pdf О философских предпосылках и цели творчества В. О. Пелевина] // Вестник Челябинского государственного университета. — Челябинск: ЧелГУ, 2011. — Вып. 53. — № 11 (226). — С. 95—98.
- Павлов В. Рецензия на роман В. Пелевина «Generation П”» // Знамя. — 1999. — № 12.
- Полотовский С. А., Козак Р. В. [books.google.ru/books?id=qfqiAAAAQBAJ&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Пелевин и поколение пустоты]. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2012. — 232 с. — ISBN 978-5-91657-304-6.
- Роднянская И. Б. [magazines.russ.ru/novyi_mi/1999/8/rodnyan.html Этот мир придуман не нами] // Новый мир. — 1999. — № 8.
- Ройфе А. М. Душка Пелевин: (Рец. на роман В. Пелевина «Generation “П”») // Книжное обозрение. — 13.04.1999. — С. 7.
- Руднев В. М. «Читал бы сутры, знал бы прикуп» // На посту: Культура /Искусство. — 1998. — № 1.
- Рыклин М. К. [kinoart.ru/archive/1998/05/mikhail-ryklin-prosvetlenie-preparata Просветление препарата] // Искусство кино. — 1998. — № 5.
- Соломина А. Свобода: надтекст вместо подтекста // Литературное обозрение. — 1998. — № 3. — С. 92.
- Сафронова Л. В. [www.philology.nsc.ru/journals/kis/pdf/CS_07/cs07safronova.pdf Мифодизайнерский комментарий к текстам Пелевина] // Критика и семиотика. — 2004. — Вып. 7. — С. 235-236.
- Свердлов М. [magazines.russ.ru/voplit/2003/4/sver.html Технология писательской власти] // Вопросы литературы. — 2003. — № 4.
- Силантьев И. В. [www.nsu.ru/education/virtual/cs8silantev.pdf Риторика дискурсных смешений в романе В. Пелевина «Generation “П”»] // Критика и семиотика. — 2005. — Вып. 8. — С. 239—257.
- Силантьев И. В. [cyberleninka.ru/article/n/diskurs-otkroveniya-v-romane-v-pelevina-generation-p Дискурс откровения в романе В. Пелевина «Generation „П“»] // Новый филологический вестник. — 2007. — Т. 5, № 2.
- Филиппов Л. [magazines.russ.ru/zvezda/1999/5/fillip-pr.html Полёты с затворником] // Звезда. — 1999. — № 5.
Ссылки
|
Виктор Олегович Пелевин в Викицитатнике? |
|---|
- [pelevin.nov.ru/ Сайт творчества Виктора Пелевина]
- [magazines.russ.ru/authors/p/pelevin/ Виктор Пелевин] в «Журнальном зале»
- Пелевин, Виктор — статья в Лентапедии. 2012 год.
- [pelevinlive.ru/ 46 интервью Виктора Пелевина]
- Виктор Пелевин (англ.) на сайте Internet Movie Database
-
— сообщество в ЖЖ, посвящённое творчеству Виктора Пелевина. - — сообщество в ЖЖ, посвящённое фан-арту по пелевинским темам.
- [pelevin.ning.com/ Сообщество Пелевин]
- [www.ncbs.ru/Downloads/pelevin.pdf "Феномен Виктора Пелевина биобиблиографический указатель (50-летию со дня рождения.)]
| ||||||||||||||||||||||
| ||||||||||
- При написании этой статьи использовался [www.lenta.ru/lib/14160292/ материал] (текст в Викитеке) из «Лентапедии», доступный по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].
Отрывок, характеризующий Пелевин, Виктор Олегович
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.
Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Писатели по алфавиту
- Лауреаты премии «Большая книга»
- Лауреаты премии «Национальный бестселлер»
- Русские писатели XX века
- Писатели России XX века
- Писатели-постмодернисты
- Писатели России XXI века
- Писатели Москвы
- Лауреаты премии «Странник»
- Лауреаты премии «Бронзовая улитка»
- Лауреаты премии «Интерпресскон»
- Выпускники МЭИ
- Виктор Пелевин
- Буддийские писатели
- Новеллисты
- Писатели-фантасты России
- Писатели в жанре киберпанк
- Турбореализм
