Виленский край

Ви́ленский край, Вильнюсский край (лит. Vilniaus kraštas, польск. Wileńszczyzna, белор. Віленшчына) — восточная и юго-восточная часть Литвы с Вильнюсом, а также прилегающие к ней районы Беларуси, с 1920 до 1939 года принадлежавшая Польше, отличающаяся особенностями национального состава населения и его политическими и культурными ориентациями.

История

До 1917 года Виленский край входил в состав Виленской губернии Российской империи. Это в основном Свенцянский, Виленский и Трокский уезды. Почти половину населения указанных уездов составляли белорусы, чуть меньше — литовцы, особое место занимал город Вильнюс (Вильна того времени). Согласно Всероссийской переписи населения 1897 г. национальный (языковой) состав губернии:

Уезд	белорусы	литовцы	евреи	поляки	великорусы
Губерния в целом	59,1 %	17,6 %	12,7 %	8,2 %	4,9 %
Вилейский	86,9 %	…	9,5 %	2,5 %	…
Виленский	59,8 %	17,9 %	12,3 %	10,1 %	10,4 %
Дисненский	81,1 %	…	10,1 %	2,4 %	5,9 %
Лидский	73,2 %	8,7 %	12,0 %	4,7 %	1,2 %
Ошмянский	80,0 %	3,7 %	12,1 %	1,7 %	2,3 %
Свенцянский	49,5 %	20,8 %	17,1 %	6,0 %	5,4 %
Трокский	17,7 %	49,1 %	9,5 %	11,3 %	4,6 %

Во время Первой мировой войны и по Брестскому миру территория была занята немецкими войсками. В конце декабря 1918 года немцы оставили Вильну и окрестности.

В начале января эти территории, включая Вильну (5 января), заняла Красная Армия, сопротивление которой слабые местные польские вооруженные формирования оказать не могли. В ходе советско-польской войны польские войска заняли Вильну 19—21 апреля 1919 года. При советском наступлении в июле 1920 года регион вновь занимают красные части.

В советско-литовских переговорах с мая 1920 года условием, определявшим восточные и юго-восточные границы Литвы, было сначала её военное сотрудничество в войне против Польши, затем, при ухудшении военной ситуации, — её нейтралитет. 12 июля 1920 в Москве был подписан договор о мире между РСФСР и Литвой, признающий государственную независимость Литвы в границах прежней Ковенской губернии, части Виленской, Гродненской, Сувалкской губерний, включая Видзы, Вильну, Ошмяны, Лиду, Щучин, Гродно. Договор вступал в действие 14 октября. Однако уже 26 августа 1920 года Вильна была передана властям Литвы. Другие местности, отходящие по советско-литовскому договору Литве, также поспешно передавались под контроль литовской администрации при польском наступлении после «чуда на Висле».

С вторжением в августе 1920 года польских частей на территории, на которые претендовала Литва, польские войска столкнулись с литовскими частями. Совет Лиги Наций 20 сентября приняла рекомендацию, подтверждающую в качестве восточной границы Польши «линию Керзона», к западу от которой лежали земли с преобладанием польского населением, к востоку — территории с преобладанием непольского (литовского, белорусского, украинского) населения, и предложил Польше считаться с нейтралитетом территории Литвы с восточной стороны линии. Литва и Польша официально приняли эту рекомендацию. Под давлением Лиги Наций в последних числах сентября 1920 года в Сувалках начались польско-литовские переговоры. 7 октября был подписан договор, разграничивающий польскую и литовскую зоны (План Гиманса). В соответствии с договором Вильна и прилегающие территории оказывался на литовской стороне демаркационной линии. Договор должен был вступить в действие 10 октября 1920 года.

За два дня до вступления Сувалкского договора в силу по негласному распоряжению Юзефа Пилсудского части польской армии (1-я Литовско-Белорусская дивизия) под командой генерала Люциана Желиговского, имитируя неподчинение верховному командованию, начали наступление и заняли Вильну (9 октября) и Виленский край. Занятые территории были объявлены государством Срединная Литва, временно управляемым Верховным главнокомандующим и Временной правящей комиссией. Выборы, проведённые 8 января 1922 года, сформировали представительный орган населения Срединной Литвы — Виленский сейм. Сейм 20 февраля 1922 года большинством голосов принял резолюцию о включении Виленского края в состав Польши. 22 марта 1922 года Учредительный сейм в Варшаве принял Акт воссоединения Виленского края с Польской Республикой. В апреле 1922 года Виленский край вошёл в состав Польши. В 1926 году на территории края было сформировано Виленское воеводство

Однако Литва не отказывалась от прав на Вильнюсский край и вела за него активную пропагандистскую и дипломатическую борьбу. Только в 1938 году, когда Литва, после вооружённых инцидентов на границе и ультиматума Польши, была вынуждена согласиться с восстановлением дипломатических отношений, были открыты границы и восстановлено сообщение.

Вторая мировая война

В результате вторжения в сентябре 1939 года советских войск на территорию Польши Виленский край был занят советскими войсками. По «Договору о передаче Литовской Республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой» от 10 октября 1939 года часть Виленского края с городом Вильно была передана Литве. Эта часть составляла территорию в 6909 км² с 490 тыс. жителей.

С утра город <Каунас, временная столица> украшен национальными флагами, всюду играла музыка, люди обнимались и поздравляли друг друга. К вечеру готовились праздничные манифестации.

— из донесения временного поверенного в делах США в Литве г-на Норама

После присоединения Литвы к СССР и образования Литовской ССР к новообразованной советской республике в октябре 1940 года дополнительно отошла территория Белоруссии площадью в 2 637 км².

См. также

• Срединная Литва
• Виленское воеводство (II Речь Посполитая)
• Поляки в Литве

Кинохроника

• [www.youtube.com/watch?v=leLwzVlVAZo Советская армия передает Виленский край и Вильнюс Литве - 1939]

Отрывок, характеризующий Виленский край

[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.