Виленский учебный округ

Ви́ленский уче́бный о́круг — территориальная единица управления учебными заведениями ведомства Министерства народного просвещения, охватывавшая несколько губерний на западе Российской империи (на территории современных Белоруссии, Литвы, Украины, а также Латвии) в 1803—1832 и 1850—1917 годах. Административный центр — Вильно.

История

1803—1832 годы

Виленский учебный округ создан в числе первых шести учебных округов указом императора Александра I от 24 января 1803 года. При создании округ объединил учебные заведения восьми губерний: Виленской, Витебской, Волынской, Гродненской, Могилёвской, Минской, Киевской и Подольской. Учебным и административным центром округа был определена Главная виленская школа, преобразованная указом от 4 апреля 1803 года в Императорский Виленский университет. Первым попечителем округа стал князь А. А. Чарторыйский (1803—1823), совмещавший эту должность с постами товарища министра, а потом и министра иностранных дел России и другими государственными делами.

Образование на территории Виленского округа накануне его создания было представлено училищами, находившимися в ведении католического и униатского духовенства (в их число входили в том числе бывшие школы эдукационной комиссии, переданные под управление духовенства после окончательного раздела Речи Посполитой в 1795 году, но остававшиеся светскими учебными заведениями), а также главные и малые народные училища, открытые на землях Восточной Белоруссии по указу 1786 года. В 1803 году, на территории округа в главных и малых народных училищах обучалось 767 учеников, в школах, управляемых католическим и униатским духовенством — 5820.

По уставу 1804 были организованы четырёхклассные уездные училища, одноклассные и двухклассные приходские училища. А. Чарторыйский перевёл на польский язык преподавание в некоторых учебных заведениях округа, бывших изначально русскоязычными. Всемерную поддержку ему оказывал ректор Виленского университета И. Стройновский. В период попечительства Чарторыйского в округе активно развивалось национальное образование, поддерживалось обучение польскому языку. Оборотной стороной стало развитие в учебных заведениях, в первую очередь в университете патриотических организаций, зачастую антироссийских. Дело об одной из таких организаций — обществе филоматов привело к отставке Чарторыйского с поста попечителя и закончилось масштабным судебным процессом. Должность попечителя занял проводивший расследование Н. Н. Новосильцев (1823—1831).

В 1826 году округ был реорганизован. Учебные заведения Витебской и Могилёвской губерний были переданы Санкт-Петербургскому учебному округу (в 1829 году они были переведены во вновь образованный Белорусский учебный округ). Проведенная в 1828 году реформа изменила систему начального и среднего образования. Отныне начальные учебные заведения были представленными приходскими и уездными училищами, а средние — гимназиями.

Польское восстание 1830—1831 годов привело к серьёзному повороту в образовательной политике Российской империи. В волнениях были замешаны многие студенты и даже преподаватели Виленского университета. В этих условиях учебный округ был подвергнут дальнейшей реорганизации. Указом от 12 января 1831 года учебные заведения Минской губернии были переданы Белорусскому, а Волынской и Подольской губерней — Харьковскому учебному округу. 1 мая 1832 года Виленский университет был закрыт и вместе с ним расформирован Виленский учебный округ. Остававшиеся в его ведении учебные заведения были включены в Белорусский учебный округ, центр которого некоторое время продолжал находиться в Витебске, а в 1836 году был перенесен в Вильно.

1850—1917 годы

В 1850 году Белорусский учебный округ был упразднен, а на его месте восстановлен Виленский. В восстановленный Виленский округ были включены учебные заведения Виленской, Гродненской, Минской и Ковенской (выделенной из западной части Виленской губернии в 1846 году) губерний. Учебные заведения Витебской и Могилёвской губерний вновь были присоединены к Санкт-Петербургскому учебному округу.

Еще в 1835 году университеты были освобождены от руководства учебными заведениями, эта функция была передана попечительские советы во главе с попечителями учебных округов, подчиненным непосредственно Министерству народного просвещения. Но при восстановлении Виленского округа, учитывая сложную обстановку с национальным движеним, решили пойти дальше и ликвидировать должность попечителя округа, с передачей обязанностей по управлению учебными заведениями виленскому генерал-губернатору, которым в 1850 году был И. Г. Бибиков. Однако, через несколько лет такой опыт был признан неудачным и Виленский округ вновь возглавил попечитель, которым стал Е. П. Врангель (1855—1861). Далее в XIX веке попечителями были А. П. Ширинский-Шихматов (1861—1864), И. П. Корнилов (1864—1868), П. Н. Батюшков (1868—1869), занимавший эту должность рекордные 30 лет Н. А. Сергиевский (1869—1899) и бывший попечитель Казанского учебного округа В. А. Попов (1899—1908).

В 1855 году в Виленской, Гродненской, Минской, Могилевской и Витебской губерниях насчитывалось 19 пятиклассных и 8 трехклассных уездных училищ, 89 приходских училищ МНП и 89 — Министерства государственных имуществ, 7 училищ при церквах иностранных исповеданий, 3 женские школы. Существовали также школы, подведомственные Святейшему Синоду.

За участие в восстании 1863—1864 в 1864 году попечитель округа в 1864—1868 годах И. П. Корнилов уволил практически всех учителей-поляков и католиков, выплатив им жалование за год вперед. Был закрыт и Виленский дворянский институт, ведший преподавание на польском языке. Попечителем округа И. П. Корниловым при поддержке генерал-губернатора М. Н. Муравьёва на нужды народного образования были выделены 25 000 руб. из общей суммы 10 %- сбора с участвовавших в польском восстании помещиков. Циркуляром от 1 января 1864 года Муравьёв предписал руководству уездов, полиции и мировым посредникам наблюдать за случаями «неразрешенного обучения». Без разрешения администрации не допускались к преподаванию ксендзы и обучение на польском языке. Католикам Закон Божий преподавался отдельно и на «местном наречии».

Кроме поляков, белорусов и литовцев, учащимися являлись и евреи. К 1882 году в средних учебных заведениях округа занималось 1703 еврея, что в среднем составляло 25 % от общего количества учащихся. В Ковенской гимназии количество евреев достигало 44 %.

Территория

1803—1832 годы

Губерния (область)	Ранее входила	Год вхождения	Год выхода	Позднее входила
Киевская губерния	—	1803	1818	Харьковский учебный округ
Витебская губерния	—	1803	1826	Санкт-Петербургский учебный округ
Могилёвская губерния	—	1803	1826	Санкт-Петербургский учебный округ
Волынская губерния	—	1803	1831	Харьковский учебный округ
Подольская губерния	—	1803	1831	Харьковский учебный округ
Минская губерния	—	1803	1831	Белорусский учебный округ
Виленская губерния	—	1803	1832	Белорусский учебный округ
Гродненская губерния	—	1803	1832	Белорусский учебный округ
Белостокская область	вошла в состав России	1807	1832	Белорусский учебный округ

1850—1917 годы

Губерния	Ранее входила	Год вхождения	Год выхода	Позднее входила
Виленская губерния	Белорусский учебный округ	1850	1917	—
Гродненская губерния	Белорусский учебный округ	1850	1917	—
Ковенская губерния	Белорусский учебный округ	1850	1917	—
Минская губерния	Белорусский учебный округ	1850	1917	—
Витебская губерния	Санкт-Петербургский учебный округ	1864	1917	—
Могилевская губерния	Санкт-Петербургский учебный округ	1864	1917	—

Состав учебного округа

В 1803 году на территории Белоруссии 25 средних и неполных средних и около 130 начальных школ. В начале 1820-х годов многих преподавателей-католиков вынудили уйти.

Учебный округ в начале XX века

По состоянию на 1915 год Виленский учебный округ насчитывал 11,967 заведений всех типов, в которых обучалось в общей сложности 685,526 учащихся, в том числе начальных школ 9,636 с числом учащихся 575,272. В распределении по административно-территориальным составляющим округа:

• Виленская губерния: учебных заведений — 1,086, учащихся — 63,039.
• Витебская губерния: учебных заведений — 1,710, учащихся — 91,669.
• Гродненская губерния: учебных заведений — 2,434, учащихся — 130,781.
• Ковенская губерния: учебных заведений — 833, учащихся — 56,269.
• Минская губерния: учебных заведений — 2,919, учащихся — 180,933.
• Могилёвская губерния: учебных заведений — 2,985, учащихся — 162,835.

Распределение учащихся по типам учебных заведений (в числителе — количество учащихся, в знаменателе — число учебных заведений).

Виленский учебный округ в 1915 году

Тип заведения	1	2	3	4	5	6	7
Средние учебные заведения
Гимназии, прогимназии, институты и лицеи	2,975 5	2,510 5	6,299 21	3,410 13	8,837 29	7,144 24
Реальные училища	531 1	464 1	1,179 5	440 1	892 3	796 3
Духовные	689 5	885 5	157 1	246 2	1,074 6	923 6
Педагогические	319 3	147 1	918 12	198 3	664 9	1,235 15
Медицинские			76 1
Военные	540 1	401 1
Лесные и сельскохозяйственные				40 1	93 1	629 6
Технические и ремесленные	388 4	326 5	73 4	78 1	376 5	582 5
Коммерческие, торговые и промышленные	803 2	725 4	927 3	475 2	947 3	611 3
Художественные	91 2		31 1
Межевые, таксаторские и топографические						182 1
Профессиональные	? 1		? 5			160 1
Частные учебные заведения и при церквях иностранных исповеданий	5,130 44	3,919 23	5,372 37	3,753 53	8,935 54
Прочие учебные заведения
Училища слепых и глухонемых		14 1
Религиозные нехристианские	4,726 379	1,560 94	8,957 464	656 6	9,757 476	5,989 458
Начальные учебные заведения
Низшие	46,847 639	80,718 1,570	106,792 1,880	46,973 751	149,358 2,333	144,584 2,463

Примечание. Цифрами в столбцах таблицы обозначены административно-территориальные составляющие учебного округа:

• 1 — Виленская губерния
• 2 — Витебская губерния
• 3 — Гродненская губерния
• 4 — Ковенская губерния
• 5 — Минская губерния
• 6 — Могилёвская губерния
• 7 — Холмская губерния (данные включены в статистику губерний, из частей которых она незадолго до этого образована)

Попечители Виленского учебного округа

1803—1832 годы

• Чарторыйский, Адам Ежи (1770—1861), попечитель с 24 января 1803 года по 1823 год.
• Новосильцев, Николай Николаевич (1761—1838), попечитель в 1824—1831 годах.

1850—1917 годы

• Бибиков, Илья Гаврилович — виленский генерал-губернатор, в 1850—1855 годах обязанности по управлению учебными заведениями округа были возложены на генерал-губернатора, должность попечителя в Виленском учебном округе отсутствовала.
• Врангель, Егор Петрович — с декабря 1855 года по 30 августа 1861 года.
• Ширинский-Шихматов, Александр Прохорович — с 30 августа 1861 года по январь 1864 года.
• Корнилов, Иван Петрович — с января 1864 года по 1868 год.
• Батюшков, Помпей Николаевич — в 1868—1869 годах.
• Сергиевский, Николай Александрович — с 24 октября 1869 года по 25 июня 1899 года.
• Попов, Василий Александрович — в 1899—1906 годах.
• Борис Эдуардович барон фон Вольф — в 1906—1908 годах.
• Левицкий, Григорий Васильевич (1852—1917) — в 1908—1911 годах.
• Остроумов, Алексей Андреевич (1853—?) — в 1911—1914 годах.
• Алексеев, Виссарион Григорьевич (1866—1943) — с 23 сентября 1914 года по 15 июня 1915 года.
• Чечулин, Николай Дмитриевич (1863—1927) — в 1915—1917 годах.

Литература

• Ильюшин И. М., Умрейко С. А. Народное образование в БССР. — Мн., 1961.
• Сборник материалов для истории просвещения. — Вильна, 1893.
• [mirknig.com/knigi/history/1181446137-sbornik-svedeniy-o-srednih-uchebnyh-zavedeniyah-vilenskogo-uchebnogo-okruga.html Сборник сведений о средних учебных заведениях Виленского учебного округа]. — Вильна : Типография Ф. М. Ромма, 1873. — 376 с.
• Русское дело в Северо-Западном крае. Материалы для истории Виленского учебного округа, преимущественно в Муравьевскую эпоху. — СПб., 1901.
• Rukša A. Lietuvos universitetų istorija // Lietuvos Universitetas. 1579—1803 — 1922. — Chicago, 1972.
• История Вильнюсского университета, 1579—1979. — Вильнюс, 1979.
• Aleksandravičius E., Kulakauskas A. Carų valdžioje: XIX amžiaus Lietuva. — Vilnius, 1996.

Ссылки

• [www.ruthenia.ru/document/542913.html Павел Лавринец. Пушкин в сочинениях гимназистов Литвы и Белоруссии (1838) // Пушкинские чтения в Тарту. 4: Пушкинская эпоха: проблемы рефлексии и комментария. Tartu: Tartu Ülikooli Kirjastus, 2007. ISSN 1736—2318. ISBN 978-9949-11-706-2. С. 138—151.]
• [nicolaev.livejournal.com/1423420.html Археографический сборник документов к истории Северо-Западной Руси]

Отрывок, характеризующий Виленский учебный округ

Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.