Виллар, Клод Луи Эктор де

Клод Луи Эктор де Виллар
фр. Claude Louis Hector de Villars
Принадлежность	Королевство Франция Королевство Франция
Годы службы	1671—1734
Звание	Главный маршал Франции
Сражения/войны	Голландская война Война Аугсбургской лиги Война за испанское наследство: Битва при Фридлингене Первое Гохштедтское сражение Битва при Мальплаке Битва при Денене Восстание камизаров Война за польское наследство
Награды и премии

Маркиз, затем герцог Клод Луи Эктор де Виллар (фр. Claude Louis Hector de Villars, 8 мая 1653, Мулен, Франция — 17 июня 1734, Турин) — наиболее успешный французский полководец войны за испанское наследство и дипломат. В 1733 году удостоен высшего на тот момент военного звания — главный маршал Франции.

Ранние годы

Титул графа (затем маркиза) де Виллара носили многие поколения предков маршала, включая Рене Савойского.

Ещё юношей Эктор выказал особенную храбрость во время голландской войны, сражаясь под знаменами Тюренна и Конде. В 1674 году, на 21-м году жизни назначен был командиром конного полка, а по заключении мира вступил на дипломатическое поприще и был посланником в Мюнхене (1683 год) и в Вене (1699 год).

Война за испанское наследство

Безумно храбрый и богато одарённый от природы, он быстро делал карьеру и в 1702 году уже командовал отдельным корпусом в армии маршала Катина, сражавшейся за испанское наследство. В начале войны он 4 октября 1702 года перешёл Рейн и разбил принца Баденского при Фридлингене. Войска, торжествуя победу, провозгласили Виллара маршалом, и король утвердил его в этом звании.

В понимании основ военного дела Виллар далеко опередил своих современников. Так, в 1703 году, переправившись через Рейн вместе с курфюрстом Баварии с 30-тысячной армией снова нанёс поражение баденскому принцу при Гохштете. После этого он поставил себе целью действий наступление прямо в сердце Австрии — к Вене. Обстановка ему благоприятствовала, ибо Австрия в это время боролась с восставшими венграми. Это предположение, не исполненное лишь вследствие нерешительности курфюрста Баварии, с которым Виллар должен был действовать по переходе через Рейн, обнаруживает в нём широту стратегического замысла, совершенно несвойственного той эпохе, когда господствовал методизм 5-и переходной системы. Этот план заслужил впоследствии полное одобрение Наполеона, который в 1805 году подобным же образом разрешил свою задачу.

Восстание кальвинистов в Севеннах Виллар усмирил не столько оружием, сколько благоразумными мерами, обещанием амнистии и свободы вероисповедания.

В 1706 году, когда французы были побеждены при Рамильи и Турине, Виллар восстановил честь их оружия, оттеснив немецкие войска за Рейн. В том же году его имение Во-ле-Виконт было возведено в ранг герцогства с названием Виллар.

В 1707 году он вторично перешёл Рейн и, имея под своим начальством сравнительно ничтожные силы (около 4000 человек), овладел так называемыми Штольгофенскими укреплёнными линиями, тянувшимися от Филиппсбурга до Штольгофен и считавшимися неприступными и оборонявшиеся 30-тысячным гарнизоном, и продвинулся далеко во внутрь страны.

В 1709 году Виллара призвали во Фландрию, где положению французов после боя при Уденаре было очень тяжёлым, и назначили главнокомандующим северной французской армией. Войска были деморализованы и крайне плохо снабжались. Виллар восстановил порядок, организовал тыл и бросил свою армию на союзников при Мальплаке. В самом начале сражения он был ранен, и французы потерпели поражение.

В 1712 году Виллар руководил известной Дененской операцией, когда Франция, истощённая неудачами, выдвинула свою последнюю армию на северный фронт, дабы остановить наступление превосходящих сил австрийцев, руководимых Евгением Савойским. Мастерски проведённая, направленная в самую чувствительную точку расположения принца Евгения — на его коммуникационный путь, отходивший перпендикулярно к пути наступления, — операция эта закончилась победоносным сражением при Денене, где французы впервые, противно основам тогдашней тактики, атаковали противника в колоннах.

Успех при Денене заставил Евгения Савойского отступить к Брюсселю и спас Францию. Победа привела к мирным переговорам в Утрехте и Раштатте, которые завершили войну за испанское наследство. До 1714 года Виллар продолжал военные действия во Фландрии и на Рейне.

Поздние годы

По заключении мира Виллар был назначен генерал-губернатором Прованса, где оставил по себе память прорытием канала.

В 1714 году избран членом Французской академии.

По смерти Людовика XIV он сделан был членом совета регентства; противился влиянию кардинала Дюбуа, принятию финансового проекта Лоу и заключению союза между Францией, Англией, Голландией и императором, но безуспешно.

С началом войны за польское наследство (1733 год) Людовик XV дал ему титул главного маршала и поручил главное командование над франко-испано-сардинскими войсками в Италии. Виллар за три месяца овладел всей долиной реки По и завоевал герцогства Миланское и Мантуанское, но в 1734 году, когда он находился в Турине, смерть прекратила его блестящую деятельность.

Вопреки современным ему воззрениям в тактике и стратегии, Виллар выше всего ставил наступление и всегда говорил, что «гибнут только в обороне». Обожаемый войсками за свою храбрость и доступность, Виллар не был любим людьми, равными ему, за острый язык, критический ум и самомнение.

Людовику XIV он говорил:

Пользуйтесь мною, государь, я единственный генерал в Европе, которому военное счастье никогда не изменяло.

Его обвиняли также в сребролюбии, но впоследствии стало известно, что он часто и щедро помогал своим офицерам из собственных средств, никогда не заботясь о возврате их.

После смерти Виллара были изданы 3 тома его мемуаров. Вольтер только 1-й том считает произведением самого маршала, предполагая, что остальные составлены аббатом Лапоз де Маргон (La Pause de Margon) по ежедневному журналу маршала и его переписке во время походов с военным министром.

Ссылки

• [napoleonistyka.atspace.com/FRENCH_ARMY.htm The French Army 1600—1900]
• [hronos.km.ru/biograf/bio_we/villar_klod.html Сайт "ХРОНОС"]. — Биография Клода Луи Эктора де Виллара. Проверено 13 ноября 2008. [www.webcitation.org/69jkl9UOM Архивировано из первоисточника 7 августа 2012].

Отрывок, характеризующий Виллар, Клод Луи Эктор де

После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]