Вилла Пратолино

Достопримечательность
Вилла Пратолино Villa Medicea di Pratolino
Дж. Утенс. Вилла Пратолино. Ведута конца XVI в. Фрагмент.
Страна	Италия
Местоположение	Коммуна Валья, Пратолино, Виа Флорентина 276, провинция Флоренция, Тоскана
Автор проекта	Бернардо Буонталенти
Строительство	1569—1581 годы
Известные насельники	Бьянка Каппелло, П. П. Демидов
Состояние	парк-музей
Сайт	[www.cultura.toscana.it/architetture/giardini/firenze/parco_villa_demidoff.shtml Официальный сайт]

Вилла Пратолино, Вилла Демидофф, Вилла Медичеа ди Пратолино (итал. Villa Demidoff, Villa Medicea di Pratolino) — загородное имение в Италии, Тоскана, в 12 км к северу от Флоренции на Болонской дороге. Построенное по заказу Франческо Медичи. Затем принадлежала Францу I Стефану, Леопольду II Тосканскому, Фердинанду III, русскому посланнику в Тоскане Павлу Демидову, после смерти его дочери — югославскому принц-регенту Павлу, с 1981 года является собственностью города Флоренция.

Здание, построенное в XVI веке итальянскими архитекторами не сохранилось (снесено в 1821 году). Сохранилась лишь вилла построенная П. Демидовым и часть некогда обширного паркового ансамбля с коллекцией скульптур — большая скульптура «Аллегория Аппенин» Джованни Джамболонья, гроты, лабиринт и каскад малых прудов.

История

Эпоха Медичи

Вилла была построена в местечке под названием Пратолино герцогом Тосканским Франческо I для своей любовницы, прекрасной венецианки Бьянки Каппелло. Архитектором был Бернардо Буонталенти. Строительство продолжалось с 1569 по 1581 год. В своё время вилла являлась прекрасным примером маньеристического сада.

В украшении сада участвовали Джамболонья и Бартоломео Амманати.

Самым знаменитым памятником искусства на этой вилле является скульптура работы Джамболоньи — «Аллегория Апеннин», огромная фигура старика, олицетворяющего Апеннинские горы, в которой мастер пытался достичь органического слияния с природной средой.

После смерти Бьянки вилла оставалась в собственности семьи Медичи, так как к этому времени она уже успела выйти замуж за герцога. Последующие годы оказались для произведения ландшафтных архитекторов XVI века неблагоприятными: хотя само здание и фонтаны поддерживались в порядке и технической исправности, сам сад опустел.

Эпоха Лотарингского дома

После пресечения линии Медичи в 1737 году вилла в числе прочего имущества династии (включая все герцогство) отошла с собственность Габсбург-Лотарингского дома. В 1739 г. её посетил новый владелец Тосканы, император Франц I, и в честь него, вероятно, знаменитый каскад фонтанов был включён в последний раз. Император не проявил интереса к своей собственности, и вилла на 9 лет была сдана в аренду Бернардо Сгрильи (Bernardo Sgrilli). Затем виллу унаследовал следующий герцог Тосканский — император Леопольд II. Он не выделял средств на поддержание виллы, и она постепенно разрушалась. Некоторые из его статуй были сняты для украшения Садов Боболи, в то время как виллу Пратолино оставили в разрухе.

Его сын, новый герцог Тосканский Фердинанд III обратил внимание на виллу Пратолино, но к этому времени водопровод, снабжавший каскады, из-за плохого ухода прохудился и подмыл фундамент особняка. Богемский инженер Иозеф Фикс (Joseph Fiechs) убедил герцога в бесперспективности попыток реконструкции. В 1821 г. здание сносят и начинают разбивку нового парка взамен маньеристического, на манер английского пейзажного. В 1824 г., в связи со смертью Фердинанда III работы приостанавливаются.

Эпоха Демидовых

В 1860 году Павел Павлович Демидов, второй князь Сан-Донато, принадлежавший к ветви семьи, прочно обосновавшейся в Италии, купил эту виллу у наследников герцога Леопольда II.

Демидов занялся восстановлением виллы, поселившись в Paggeria — «доме пажей» (бывшем служебном корпусе), который с помощью архитектора Эмилио де Фабриса (Emilio de Fabris) был превращен в достойное обиталище. Основное здание дворца эпохи Медичи восстановлению не подлежало и до наших дней не дошло.

После его смерти на этой вилле в 1885 г. (тело Демидова было перевезено на Урал и захоронено в Нижнем Тагиле), она по наследству перешла его супруге Елене Трубецкой, передавшей ею в качестве свадебного подарка своей дочери — Марии Павловне Демидовой, вступившей в брак с князем Семеном Семеновичем Абамелек-Лазаревым (ум. 1916 г.).

Княгиня Мария Павловна, последняя из итальянской ветви рода Демидовых прожила на вилле полвека. В 1925 году она получила гражданство Италии. Княгиня заботилась о поддержании виллы: привела в порядок парк, восстановила старинную лестницу у южного фасада, поручила реставрацию статуи Джамболоньи флорентийской Студии поделочных камней.

Во время Второй мировой войны территорию виллы заняли нацисты. Они поселились в здании, выселив владелицу в хозяйственные постройки. Вилла подвергалась бомбежке союзников. Парк служил местом погребения погибших.

Пратолино было во время войны на передней линии. <…> Мой бедный парк очень пострадал от бомбардировок, тысячи деревьев сломаны и повалены, вилла тоже пострадала, стены, которые окружали парк, обрушились. (Из письма Марии Павловны Абамелек-Лазаревой)

В 1955 г. княгиня скончалась. Согласно завещанию, имение отошло к племяннику, сыну её сестры Авроры, князю Павлу Карагеоргиевичу (бывшему регенту Югославии), а затем было продано им, вместе со значительной частью демидовской коллекции, в 1969 году на аукционе «Сотбис» Римскому Генеральному Обществу недвижимости («Сочьета иммобильяре»), которое не проявляло к имению должной заботы. В итоге в 1980 г. виллу выкупило государство и устроило там парк-музей.

Современное состояние

В настоящее время является государственной собственностью — принадлежит провинции Флоренция. В бывшей усадьбе устроен общественный парк-музей с концертно-выставочной деятельностью. Парк открыт для посещения публики с апреля по сентябрь. Каждую субботу в организованном там «Театре Пратолино» устраивается детский спектакль.

В официальных итальянских документах, после того, как в конце XX века по непонятным причинам РФ включила виллу в список имущества, возврат которого она собирается требовать по реституции (хотя имение никогда не было государственной собственностью), вилла больше не именуется Villa Demidoff. С целью избавления её от очевидного «русского духа» она переименована в Вилла Медичеа ди Пратолино (Медичейская вилла в Пратолино), хотя в обиходном языке продолжает использоваться прежнее название.

Описание виллы в XVI веке

Хотя ансамбль XVI века до наших дней не сохранился, благодаря описаниям и зарисовкам о нём можно составить достаточно точное представление. На картине, входящей в серию изображений различных вилл, принадлежавших семье Медичи, выполненной Джусто Утенсом в люнетте, находящейся в топографическом музее Флоренции, парк изображён по состоянию на 1599 г.

Создатель виллы, Бернардо Буонталенти (1536—1608), был не только архитектором, но также крупнейшим паркостроителем, театральным декоратором, инженером и специалистом позднего Ренессанса, что наложило отпечаток на облик ансамбля. Оригинальные, игривые сады итальянского Ренессанса были выполнены с юмором и многочисленными сюрпризами. Скульптурная программа основывалась на «Метаморфозах» Овидия. Постройка роскошного ансамбля обошлась в 782.000 скуди — в два раза дороже, чем возведение Уффици.

Вместе с Буонталенти над парком трудились такие маньеристические архитекторы, как Джамболонья, Бартоломео Амманнати, Валерио Кьоли и Винченцо Данти.

Франческо I, известный своим сложным характером, нашёл на вилле уединение и посвятил себя проектированию и реконструкции каскадов фонтанов, которые описывались как «чудо» (meravigilie). Одним из главных развлечений парка была аллея «Viale degli Zampili», вдоль которой с обеих сторон располагались направленные друг на друга фонтаны, образовывавшие свод своеобразной галереи, отливавшей на солнце всеми цветами радуги и под которой можно было пройти, не замочив одежды. В конце этой аллеи, как следует из записей в дневнике английского путешественника Джона Эвелина, посетившего Пратолино в 1645 г., находилась статуя из белого мрамора, изображавшая прачку, отжимающую бельё. С другой стороны аллеи находился фонтан Юпитера.

В левой части картины Утенса видна цепочка водоёмов, называвшихся «Peschiera della Maschera». Они снабжали водой источник, украшенный бронзовыми статуями сатиров работы Джамболоньи. Множество разнообразных гротов удивляли фантастическими сюрпризами и секретами. В парке был «Грот потопа-грот тритонов», устрашавший громом и молниями, «Грот самаритянки», где каменный слуга держал в готовности воду для охлаждения напитков или мытья рук.

Многие из этих статуй исчезли — были украдены или утеряны. Лишь некоторые из них нашли себе пристанище в других садах, как, например, Сад Боболи, и совсем немногие остались в этом саду, как, например, гигантская статуя Джамболоньи «Аппенин». Эта статуя такая огромная, что в неё можно влезть и смотреть наружу из её глаз.

В 1697 г. архитектор Антонио Ферри создал здесь театр, который в короткие сроки стал популярным местом встреч любителей музыки. Здесь бывали известные музыканты: Алессандро и Доменико Скарлатти, Бернардо Пасквини и Георг Фридрих Гендель.

Сохранившиеся элементы

• «Аллегория Апеннин», скульптор Джамболонья, 1579-80: колосс сидит на скале и рукой прижимает к земле голову монстра, изо рта которого хлещет фонтан.
• Лестница с фонтаном Пана
• Грот Купидона, арх. Б.Буонталенти, 1577
• Рыбный пруд Maschera (используется для плавания и приспособлен для горячих ванн)
• Восьмиугольная капелла с 14 колоннами, арх. Б.Буонталенти, 1580
• Фонтан Юпитера (копия утраченного, поставлена Демидовыми)
• Птичник
• Фазаний домик
• Лоджия Монтили, арх. Луиджи де Камбре-Диньи, 1820

В литературе

• Одно из мест действия романа маркиза де Сада «Жюльетта». С героиней общается хозяин виллы, герцог тосканский Леопольд.

Литература

• Webster Smith, «Pratolino» The Journal of the Society of Architectural Historians 20.4 (December 1961), pp. 155–168
• Isabella Lapi Bini, Le ville medicee. Guida Completa, Giunti, Firenze 2003.
• Daniela Mignani, Le Ville Medicee di Giusto Utens, Arnaud, 1993.

Ссылки

• [www.provincia.fi.it/pratolino/ Официальный сайт виллы «Пратолино» (итал.).]
• [jssgallery.org/Essay/Italy/Demidoff/Villa_Domidoff.htm Фото здания вблизи]
• [his.1september.ru/2003/32/16.htm Мария Павловна Демидова]

Отрывок, характеризующий Вилла Пратолино

– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.