Вилли Вонка

Вилли Вонка
Willy Wonka
Создатель:	Роальд Даль
Произведения:	Чарли и шоколадная фабрика
Пол:	мужской
Национальность:	англичанин
Раса:	белая
Место жительства:	шоколадная фабрика
Место смерти:	шоколадная фабрика
Семья:	Уилбур Вонка (отец)
Звание:	самый лучший производитель сладостей в мире
Род занятий:	директор шоколадной фабрики
Роль исполняет:	Джин Уайлдер (1971), Джонни Депп (2005)

Вилли ВонкаВилли Вонка

Вилли Вонка — герой романа-сказки Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика», фильма «Вилли Вонка и Шоколадная фабрика» Мела Стюарта, где его играет Джин Уайлдер, и одноимённой экранизации Тима Бёртона (играет Джонни Депп).

В 2007 году журнал «Forbes» поставил компанию Wonka Industries на 13 место в списке богатейших вымышленных компаний, оценив её в 21 миллиард долларов.

Вилли Вонка в книге

В книге Даля Вилли Вонка появляется перед победителями своего конкурса в чёрном цилиндре, фраке из тёмно-фиолетового бархата, в бутылочно-зелёных брюках и жемчужно-серых перчатках. Он носит эспаньолку, и у него приятное, открытое лицо и блестящие умные глаза. Человек он очень быстрый и ловкий, но немного смешной. Он бегает так, что все едва поспевают за ним.

Вилли Вонка чрезмерно говорливый, но искренне радуется своим гостям. Впрочем, он ненароком может и обидеть человека некстати вырвавшимся словом — он достаточно бесцеремонен. В других случаях, наоборот, он весьма галантен. Человек он, видимо, непоследовательный и легкомысленный. Мистер Вонка не выносит критики в свой адрес — даже справедливой, и очень не любит, когда кто-то тянет время или задаёт вопросы, кажущиеся ему неуместными.

Вилли Вонка до безумия влюблён в свою фабрику. Когда один из детей, Август Глуп, помешал процессу изготовления шоколада и попал в отводную трубу, у Вилли Вонки проявилось довольно садистское чувство юмора. Впрочем, он тут же уверяет родителей Августа, что с их сыном не произойдет ничего страшного. Но чем дальше, тем более неясной становится судьба наказанных детей — после превращения в чернику Виолетта Бьюргард, по словам Вонки, рискует на всю жизнь остаться фиолетовой.

Веруке Солт даже угрожает опасность быть сожжённой заживо в печи мусоропровода, которая, «может быть, сегодня не работает». Впрочем, все остаются живы, хотя двоим повезло меньше всего: Виолетте-чернике и Майку Тиви, которого сначала уменьшили, а потом растянули в длину. Судьба этих детей не особенно интересна Вилли Вонке, хотя он исполняет обещанное и дарит им столько шоколада, что им хватит до конца жизни. Читатели узнают, что он очень стар, куда старше, чем выглядит, и ищет наследника, так как не женат, и детей у него нет. Он требует немедленно перевезти семью Чарли на фабрику, чтобы те помогали мальчику, пока тот не вырастет.

Вилли Вонка в экранизациях

В фильме «Вилли Вонка и шоколадная фабрика» Вилли Вонку играет Джин Уайлдер, а в фильме Тима Бёртона — Джонни Депп.

В фильме 1971 года

Образ Вилли Вонки здесь подвергся некоторым изменениям. Далю экранизация не понравилась, он прочил на роль Вонки ирландского комика и музыканта Спайка Миллигана, основная же претензия автора заключалась в том, что фильм заметно сместил акцент на персонажа Вонки, в то время как главным героем книги для Даля всегда был Чарли. Также недовольный свободной трактовкой и уровнем режиссуры, Даль заявил, что продюсеры никогда больше не получат возможности экранизировать его книгу, по крайней мере не при его жизни.

В то же время роль Вонки стала для Уайлдера одной из самых узнаваемых и почитаемых его актёрских работ.

В фильме 2005 года

Трактовка образа существенно отличается от книжной, однако это делает экранизацию более психологичной. Впервые Вонка предстаёт перед зрителями в воспоминаниях дедушки главного героя — мальчика Чарли, но он стоит за огромным леденцом, из-за чего чётко виден только глаз. Дедушка Джо называет Вилли Вонку гением и рассказывает, что тот начинал с магазина-фабрики на Вишнёвой улице и был так успешен, что построил самую большую в мире шоколадную фабрику (в 50 раз больше других).

Возможно, он немножко волшебник, так как на его фабрике творятся чудеса, неподвластные другим. Там возможна даже телепортация — правда, только в одну сторону и с уменьшением оригинала. Вилли Вонка предстаёт перед победителями своего конкурса как франтоватый, манерный, несколько инфантильный и довольно нервный человек неопределённого возраста, чрезмерно следящий за своей внешностью. Практически тут же становится понятно — ему явно неприятны все окружающие его люди. Вилли Вонка, как и все гении, немного сумасшедший.

Некоторые его поступки и фразы откровенно безумны — он часто смеётся невпопад. Его «наказания» для избалованных детей чрезмерно жестоки. Ещё в фильме мелькает избиваемая розгами корова, иначе не приготовить взбитых сливок. Потом Чарли (единственный, кто не пострадал) говорит, что, хоть сначала фабрикант и понравился ему, позже ему стало ясно, что тот — не очень хороший человек. Мистер Вонка практически лишён сострадания, и хотя все дети, пострадавшие за свои слабости, живы, но двое из них, возможно, навсегда остались: Виолетта Борегард — фиолетовой, а Майк Тиви — растянутым в почти двухмерную картинку.

Ещё в начале экскурсии по фабрике мистер Соль и компьютерный гений Тиви высказывали предположение, что «несчастные случаи» подстроены. Но Вонка практически не опроверг этого замечания, отговорившись неопредёленной фразой «О, глупости», причём видно, что он всё-таки специально ведёт детей по тем цехам, по которым вёл. Можно ещё вспомнить, что, когда белки тащили Веруку к мусоропроводу, мистер Вонка явно специально путался в ключах и не открывал дверь, внимательно наблюдая за происходящим, пока всё не было кончено.

Пока Вилли Вонка ведёт экскурсантов по своей фабрике, он несколько раз отвлекается, вспоминая детство (чего не было в книге). Его отец работал стоматологом и был очень помешан на работе, из-за чего запрещал сыну есть сладости, сжигая их в камине. Но Вилли случайно обнаружил, что одна конфета уцелела, и тайком попробовал её, после чего решил стать производителем шоколада и ушёл из дому. Он очень быстро вернулся, просто прогулявшись по музею флагов мира, но обнаружил, что его дом исчез, словно его оторвали с места (образ, говорящий о том, что для Вилли больше нет того дома, в котором он жил).

Теперь он абсолютно одинок, не может слышать о семье, считает это самым худшим, что случается с людьми, и даже не может выговорить слово «родители». Увидев у себя седой волос, он задумался о старости и решил подыскать наследника. Когда Чарли отказался стать будущим владельцем фабрики, чтобы не разлучаться с семьёй (таково было условие), мистер Вонка потерял способность придумывать новые сладости, так как у него резко испортилось настроение. Он отказывается понять, как же можно ставить семью выше успеха.

В итоге Чарли помогает ему вернуться к отцу, который всё ещё работает стоматологом. Отец принимает сына, и Вилли понимает, что семья значит для человека многое, и становится совсем другим. Он снимает своё условие, принимает всю семью Чарли вместе с домом в своём конфетно-шоколадном мире внутри фабрики и делает Чарли совладельцем.

Ссылки

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Вилли Вонка

– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?