Вильгельм Аделин
Вильгельм Адели́н (или Вильгельм Этелинг[1]; англ. William Adelin; 1103— 25 ноября 1120) — единственный законный сын и наследник английского короля Генриха I, погибший в 1120 г. в результате крушения «Белого корабля» у берегов Нормандии. Его смерть повлекла неопределённость в вопросе наследования английского престола, что стало одной из причин феодальной анархии в Англии в конце 1130-х — 1140-х гг.
Биография
Вильгельм был сыном Генриха I Боклерка, короля Англии, и его жены Матильды Шотландской. Он родился в 1103 г. в Винчестере. Уже в возрасте пятнадцати лет Вильгельм участвовал в военных походах своего отца в Нормандию, а в июне 1119 года он женился на Матильде Анжуйской (ум. в 1154), старшей дочери Фулька V, графа Анжуйского, одного из крупнейших сеньоров Северной Франции, в союзе с которым был заинтересован король Генрих I для обеспечения безопасности своих владений и Ирменгарды Мэнской, графини Мэна. Свадьба состоялась в Лизье, в Нормандии.
Как единственный законный сын Генриха I, Вильгельм должен был унаследовать престолы Англии и Нормандии после смерти своего отца. К вступлению на престол его готовили ведущие английские государственные деятели, в частности Роджер Солсберийский. Хотя какого-либо влияния на политику страны Вильгельм из-за своей молодости не имел, как наследник англонормандской монархии он находился в центре международных отношений того времени. Уже в 1115 г. в качестве наследника герцогства Нормандия Вильгельм принял оммаж и клятву верности от нормандских баронов. В 1116 г аналогичную клятву ему принесли бароны Англии. В 1119 г. Вильгельм участвовал в подавлении восстания в Нормандии и отражении вторжения французского короля Людовика VI в герцогство. Известно, что после битвы при Бремюле Вильгельм послал коня своему двоюродному брату Вильгельму Клитону, сражавшемуся на стороне французов и потерявшему его в стычке. В следующем году Вильгельм Аделин от имени своего отца принёс оммаж королю Франции за Нормандию.
Однако 25 ноября 1120 г., когда Вильгельм вместе с большой группой англонормандских аристократов и придворных возвращался в Англию, неподалёку от Барфлёра его «Белый корабль» потерпел крушение и затонул. Погибли все находившиеся на борту судна, включая братьев Вильгельма, нескольких графов и баронов. По преданию, сам Вильгельм первоначально выжил, но пытаясь спасти свою сестру, графиню Першскую, утонул. К моменту смерти ему было не более восемнадцати лет. После смерти своего мужа Матильда Анжуйская вернулась во Францию, где ушла в монастырь Фонтевро, в котором позднее стала аббатисой и скончалась в 1154 г.
Смерть Вильгельма, единственного сына короля Генриха I, резко осложнила политическую ситуацию в стране. Согласно правилам наследования престолы Англии и Нормандии должны были теперь перейти либо к старшему брату Генриха I Роберту Куртгёзу, содержавшемуся в английской тюрьме, либо к его сыну Вильгельму Клитону, неоднократно воевавшему с Генрихом на стороне французов. Уже в 1123 г. в Нормандии вспыхнуло новое восстание в поддержку Клитона, которое с трудом было подавлено Генрихом I. Вновь активизировались враги Англии — граф Анжуйский и король Франции, которые поддерживали кандидатуру Клитона до его смерти в 1128 г. Со своей стороны, Генрих I сделал ставку на Стефана Блуаского, сына своей сестры, которого он планировал сделать наследником Англии и Нормандии. Однако уже в 1125 г. в Англию вернулась дочь Генриха I Матильда, которая вскоре под давлением короля была признана наследницей англонормандской монархии. После смерти Генриха I в 1135 г. в стране вспыхнула гражданская война между сторонниками Стефана и Матильды, продолжавшаяся до воцарения Плантагенетов в 1154 г.
Напишите отзыв о статье "Вильгельм Аделин"
Примечания
Литература
- Ордерик Виталий. История Нормандии.
- Штокмар В. В. История Англии в средние века. — СПб., 2001
- Poole, A. L. From Domesday Book to Magna Carta 1087—1216. — Oxford, 1956, ISBN 978-0-19-821707-7
Отрывок, характеризующий Вильгельм Аделин
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
