Стейниц, Вильгельм

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вильгельм Стейниц»)
Перейти к: навигация, поиск
Вильгельм Стейниц
Wilhelm Steinitz
Страны:

Австро-Венгрия Австро-Венгрия
США США

Дата рождения:

14 мая 1836(1836-05-14)

Место рождения:

Прага, Австрийская империя

Дата смерти:

12 августа 1900(1900-08-12) (64 года)

Место смерти:

Нью-Йорк, США

В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Стейниц.

Вильге́льм Сте́йниц (нем. Wilhelm Steinitz, англ. William Steinitz, 14 мая 1836, Прага — 12 августа 1900, Нью-Йорк) — австрийский и американский шахматист, первый официальный чемпион мира по шахматам (1886—1894). На рубеже 1860—1870-х годов, уже получив признание как сильнейший игрок своего времени после победы в матче против Адольфа Андерсена, Стейниц разработал учение о позиционной игре, которое пришло на смену доминировавшей «романтической» комбинационной школе и значительно обогатило шахматы.

В 1883 году Стейниц переехал в США и через несколько лет получил американское гражданство. В 1886 году он победил Иоганна Цукерторта в матче, условия которого включали провозглашение победителя чемпионом мира. Стейниц несколько раз защитил титул, в том числе дважды — против одного из последних представителей комбинационной школы Михаила Чигорина. В 1894 году Стейниц проиграл матч на первенство мира Эмануэлю Ласкеру, который высоко ценил наследие Стейница и стал последовательным пропонентом позиционной школы.

Стейниц был плодовитым литератором, на пике карьеры он на девять лет прекратил турнирные выступления, чтобы сосредоточиться на работе журналиста, а в 1885 году основал «Международный шахматный журнал» (англ. International Chess Magazine). Стейниц публиковал обзоры партий и программные теоретические статьи, его полемика с другими публицистами, которую Стейниц вёл агрессивно и безапелляционно, сама становилась важным событием шахматного мира.





Биография

Детство и юность

Вольф Стейниц (имя Вильгельм он принял впоследствии) родился 14 мая 1836 года в еврейском гетто в Праге[1][2]. Относительно даты рождения Стейница существует путаница, в ряде источников датой рождения указывается 18 мая, сам шахматист даже как-то называл 17 мая[3]. Родителями Вольфа были портной Йозеф-Саломон Стейниц (Штайниц; 1789—1868) и Анна Стейниц, урождённая Торш (1802—1867).[4][5] Всего в семье от обоих браков отца было тринадцать детей: семь мальчиков и шесть девочек. Стейниц впоследствии говорил, что был младшим ребёнком, по данным его биографа Курта Ландсбергера, он был девятым по счёту, при этом четверо родившихся позже братьев и сестёр умерли в раннем детстве[2]. В 12 лет Вольф познакомился с шахматами, увлёкся игрой и быстро проявил заметный шахматный талант[6].

В 1857 году Стейниц официально сменил имя на Вильгельм. В следующем году он поступил в Венский политехнический институт. Во время учёбы Вильгельм зарабатывал себе на жизнь работой репортёра и игрой на ставку в популярном венском кафе «Куропатка» (нем. Rebhuhn). В 1858 году он был принят в Венское шахматное общество. В следующем году Стейниц занял третье место в чемпионате общества, в 1860 году — второе (оба раза побеждал К. Гампе (нем.)русск.), а в 1861 году одержал победу, выиграв 30 партий из 34[7][8]. После года обучения Стейниц был отчислен из Политехнического института: его основным занятием стала игра в шахматы, и он не сдал очередные экзамены[9].

Лондон

В 1862 году в Лондоне был организован международный шахматный турнир, приуроченный к Всемирной выставке (англ.)русск.. Венское шахматное общество получило приглашение делегировать на турнир своего представителя, которым стал Стейниц[10]. Стейниц сыграл скромно и занял шестое (последнее призовое) место, набрав 8 очков из 13, при этом два очка стали следствием неявки вышедших из турнира противников. Однако его победа над Августом Монгредиеном (англ.)русск. была признана красивейшей в турнире[11][12].

abcdefgh
8
8
77
66
55
44
33
22
11
abcdefgh
В. Стейниц — А. Монгредиен, Лондон, 1862.

Стейниц проводит матовую атаку, разрушая защиту чёрного короля: 16.Л:h7! К:e5 17.fe Кр:h7 18.Ф:g4 Лg8 19.Фh5+ Крg7 20.Фh6+ Крf7 21.Фh7+ Крe6 22.Фh3+ Крf7 23.Лf1+ Крe8 24.Фe6 Лg7 25.Сg5 Фd7 26.С:g6+ Л:g6 27.Ф:g6+ с матом в два хода.

После турнира Стейниц провёл матч с пятым призёром Серафино Дюбуа и победил со счётом +5 −3 =1. Стейниц решил обосноваться в Лондоне, где сложилась шахматная инфраструктура, были открыты несколько популярных шахматных клубов и выходили газеты. Первое время он зарабатывал себе на жизнь игрой на ставку со случайными партнёрами в ресторане Simpson's Divan (англ.)русск. и шахматных клубах[13]. В январе 1863 года Стейниц одержал уверенную победу (+7 −1 =2) в матче с Джозефом Генри Блэкберном [14]. Другие матчи с местными мастерами (Монгредиеном, Ф. Диконом (англ.)русск., В. Грином и другими) тоже оканчивались победой Стейница, так что часто он давал своим соперникам фору[15].

В 1866 году в Лондоне был организован матч до восьми побед между Стейницем и немцем Адольфом Андерсеном, который считался сильнейшим действующим шахматистом мира: он победил в лондонских турнирах 1851 и 1862 годов, а американец Пол Морфи, выигравший матч у Андерсена, прекратил выступления[16][17]. Андерсен выиграл первую партию. Стейниц одержал четыре победы подряд, но Андерсен смог ответить такой же серией. Тем не менее Стейниц выиграл четыре из пяти следующих партий, что принесло ему победу в матче со счётом 8:6. Матч был примечателен, во-первых, тем, что ни одна из партий не закончилась вничью, и, во-вторых, дебютным противостоянием. Шесть из семи партий, в которых Андерсен играл белыми, проходили в гамбите Эванса (соперники выиграли по три), а когда белый цвет был у Стейница, то пять раз встречался королевский гамбит и дважды сицилианская защита. При этом, применяя чёрными сицилианскую защиту и избегая острых дебютных вариантов, Андерсен выиграл обе партии, но дух времени требовал принимать вызов (то есть гамбитный вариант) соперника, и Андерсен чаще соглашался на королевский гамбит, в котором Стейниц в итоге одержал четыре победы[18][19]. Как сам Стейниц, так и современная пресса впоследствии часто датировали завоевание австрийским шахматистом титула чемпиона мира 1866 годом, а не 1886 годом, когда Стейниц победил Цукерторта[20][21]. Эту же дату за точку отсчёта берут и некоторые позднейшие авторы[13].

В конце 1866 года Стейниц победил в матче английского шахматиста Генри Бёрда. Матч закончился только с небольшим преимуществом австрийского шахматиста: +7 −5 =5. Ход трудно складывавшегося поединка и едкое замечание Бёрда, который заметил, что Морфи мог бы давать Стейницу вперёд пешку и ход, заставили последнего переосмыслить свой подход к шахматам, но и стали причиной его неприязненного отношения к Бёрду[22][23]. В следующем году Стейниц совершил гастрольную поездку в Шотландию, где занял второе место в турнире в Данди позади Г. Неймана. В международном турнире в Париже Стейниц, в отсутствие Андерсена считавшийся фаворитом, получил третий приз. Первые два места заняли Игнац Колиш и Шимон Винавер. Им, а также четвёртому призёру Нейману Стейниц в двухкруговом соревновании проиграл по одной партии[24][25].

В международном турнире, который в 1870 году состоялся в Баден-Бадене, Стейниц снова не сумел одержать победу. Он на пол-очка отстал от Андерсена, которому проиграл обе личных встречи[26]. В то же время Стейниц выиграл обе партии у разделившего 3-4 места Неймана и у пятого призёра Луи Паульсена. Партии с Паульсеном Я. Нейштадт отмечает особо: если первую из них Стейниц провёл в романтическом гамбитном стиле, то во второй он играл строго позиционно, опережая своё время[27]. Позднее Стейниц писал, что в этот период совершил переоценку своего подхода к шахматам, поставив во главу угла позиционную игру: «На турнирах в Париже (1867) и Баден-Бадене (1870) я рассчитывал взять 1-й приз, — вспоминал потом первый чемпион мира. — Не получив его, я вынужден был призадуматься и пришел к выводу, что комбинационная игра, хотя и даёт иногда красивые результаты, не в состоянии обеспечить прочного успеха. При тщательном изучении такого рода партий я обнаружил в них ряд дефектов. Многие соблазнительные и удавшиеся жертвы оказались неправильными. Я пришёл к убеждению, что надёжная защита требует гораздо меньшей затраты сил, чем атака. Вообще атака имеет шансы на успех только тогда, когда позиция противника уже ослаблена. С тех пор мысль моя была направлена на то, чтобы найти простой и верный способ ослабления неприятельской позиции»[28].

В лондонском гандикап-турнире 1871 года Стейниц выиграл все 12 партий, а в международном турнире в следующем году — семь из семи (в соответствии с правилами турнира закончившаяся вничью партия между Стейницем и Цукертортом была переиграна)[29][12]. В августе — сентябре 1872 года Стейниц с Цукертортом, который до того не был известен за пределами Германии, сыграли в Лондоне матч, и он закончился убедительной победой Стейница: +7 −1 =4[30]. В 1873 году к очередной всемирной выставке был приурочен крупный шахматный турнир в Вене. Он проходил по необычной схеме: двенадцать участников играли микроматчи на большинство из трёх партий, получая по очку за победу в микроматче и пол-очка за ничью. Стейниц выиграл десять из одиннадцати микроматчей и проиграл только Блэкберну, с которым разделил первое место. В дополнительном микроматче он выиграл у Блэкберна 2:0 и получил большой по тем временам первый приз в 2000 гульденов. Кроме того, Стейниц впервые занял в турнире место выше Андерсена[31]. Именно в Вене австрийский шахматист начал строить партию в соответствии с разработанными им принципами позиционной игры. Однако неброская игра Стейница была непонятна публике и не принята ей[32].

В январе 1873 года Стейниц получил предложение стать редактором шахматного отдела в английском спортивном журнале «Филд» (The Field). На следующие девять лет работа в журнале стала основным занятием Стейница и источником постоянного дохода. Он прекратил участие в серьёзных соревнованиях, ограничившись только лёгкими партиями, сеансами одновременной игры, в том числе вслепую — в таких выступлениях Стейниц был исключительно успешен[33], — и матчем против Блэкберна в 1876 году, в котором Стейниц разгромил своего соперника, не сумевшего в семи партиях сделать хотя бы одну ничью. Несколько раз Стейниц посещал крупные шахматные соревнования в качестве корреспондента: турнир в Париже в 1878 году, турнир в Висбадене в 1880-м и шахматный конгресс Немецкого шахматного союза в Берлине в 1881 году. В «Филд» Стейниц не только анализировал шахматные партии, кроме конкретных вариантов отмечая и общее течение игры и переломные моменты, что было в новинку для того времени, но и публиковал теоретические статьи. Как в статьях, так и в комментариях к партиям он постоянно подчёркивал необходимость следования своим принципам ведения позиционной игры и критиковал коллег, уделявших основное внимание комбинационной игре и не придававших значение новациям Стейница[34][35]. В 1881 году Стейниц в печати критически отозвался об аннотации партий Цукерторта с берлинского турнира в журнале «Chess Monthly», который редактировали журналист Леопольд Гоффер (англ.)русск. и сам Цукерторт[36]. Между двумя журналами развернулась ожесточённая полемика с язвительными личными выпадами с обеих сторон. Стейниц в частности предлагал разрешить спор в шахматном матче, в котором одна из сторон даёт другой фору, но такого матча не состоялось[37]. Это противостояние, получившее название «чернильной войны» (англ. Ink war), закончилось отстранением Стейница от работы в шахматной отделе «Филд» в конце 1882 года[38][39].

В 1882 году в Вене прошёл международный турнир в честь 25-летия Венского шахматного общества, в котором участвовали 18 мастеров, в том числе Стейниц, Цукерторт, Блэкберн и Винавер. Стейниц потерпел несколько поражений на старте турнира, в том числе в принципиальной встрече с Цукертортом, но сильно провёл второй круг и завершил соревнование с 24 очками из 34. Столько же набрал Винавер, третий призёр Мэзон — на очко меньше[40]. В конце 1882 года Стейниц прибыл с турне в США. Он посетил Филадельфию, Нью-Йорк, Балтимор и Новый Орлеан и выступал с сеансами одновременной игры и показательными партиями против местных мастеров. После США Стейниц посетил Гавану, с разгромным счётом выиграв матч у кубинского чемпиона Селсо Гольмайо Зупиде[41]. Весной 1883 года он вернулся в Лондон. Там в апреле начался очередной международный турнир, где кроме Стейница и его соперника Цукерторта участвовало большинство сильнейших шахматистов того времени. Этот турнир окончился триумфом Цукерторта, набравшего 22 очка из 26 (при семи переигранных ничьих) и опередившего Стейница на три очка. Австрийский шахматист проиграл по две партии Чигорину и Розенталю — видным представителям «романтической школы». Так как результат турнира ставил под сомнение безоговорочные притязания Стейница на мировое лидерство, он вызвал на матч Цукерторта, но матч не состоялся: Цукерторт желал играть в Лондоне, с чем не был согласен Стейниц[42][43].

США. Чемпион мира

В сентябре 1883 года Стейниц отправился в США и поселился в Нью-Йорке. В 1888 году он получил американское гражданство[44][45]. В октябре 1884 года он объявил о начале подписки на новый шахматный журнал «Интернешнл Чесс Мэгэзин» (International Chess Magazine). Его первый номер вышел в январе следующего года. Как раньше «Филд», новый журнал стал рупором Стейница-теоретика[46].

В течение 1884 и 1885 года шли переговоры о матче между Стейницем и Цукертортом. Соглашение об условиях матча было подписано в конце 1885 года[47]. В нём отдельно оговаривалось, что матч играется за звание чемпиона мира[21]. По условиям матча, победителем объявлялся тот, кто первым выиграет десять партий. Игры проходили в трёх американских городах: Нью-Йорке, Сент-Луисе и Новом Орлеане. Первую партию 11 января 1886 года выиграл Стейниц. Однако во второй партии Цукерторт сравнял счёт, в третьей Стейниц достиг значительного позиционного преимущества, но допустил тактический удар и потерпел поражение, а затем проиграл и две следующие партии. После пяти партий Цукерторт повёл со счётом 4:1[48]. Однако уже в девятой партии Стейниц догнал своего соперника, а затем матч уже полностью проходил под диктовку Стейница. Десятую победу он добыл в двадцатой партии матча, который закончился со счётом +10 −5 =5[49][50]. Второй чемпион мира Эмануэль Ласкер впоследствии подвёл следующий итог матчу, в котором более искусный в позиционной игре Стейниц переиграл превосходившего его в комбинационном даровании противника: «Цукерторт верил в комбинацию, был одарён творческой изобретательностью в этой области. Однако в большей части партий матча он не мог использовать свою силу, так как Стейниц, казалось, обладал даром предвидеть комбинацию задолго до её появления и при желании — препятствовать её осуществлению»[51].

Вскоре после победы Стейниц начал получать вызовы на матч от претендентов на звание чемпиона мира. Он отклонил предложение Бёрда, который не побеждал в международных турнирах, а матч против Паульсена не состоялся из-за финансовых трудностей. Когда в 1888 году Стейниц снова посетил Гавану, он получил предложение от местных меценатов провести матч на Кубе, выбрав достойного претендента по своему усмотрению. Стейниц назвал русского мастера Михаила Чигорина, своего идеологического противника, имевшего против Стейница положительный счёт в турнирных встречах[52]. Матч из 20 партий состоялся зимой следующего года. Стейниц одержал победу со счётом 11½:6½[53]. Также в 1888 году Стейниц принял участие в выработке условий Шестого Американского шахматного конгресса — турнира, который должен был, по замыслу организаторов, упорядочить определение нового соперника чемпиона мира и стать чем-то вроде современных претендентских турниров. Также Стейниц стал автором турнирного сборника. В турнире, который состоялся в Нью-Йорке в 1889 году, первое и второе место разделили Чигорин и Макс Вейс, но оба они отказались от матча со Стейницем. Вызов чемпиону мира направил третий призёр Исидор Гунсберг. После того как в начале 1890 года Гунсберг свёл вничью матч с Чигориным (11½:11½), Стейниц согласился играть против Гунсберга[54]. Этот матч, сыгранный зимой 1890/1891 годов, закончился победой чемпиона 10½:8½, однако эта победа была гораздо менее уверенной, чем ждали от Стейница. Его соперник сам был силён в вязкой позиционной игре и наказывал Стейница за рискованные эксперименты в первых партиях[55][56].

После того как Стейниц проиграл Чигорину две партии, сыгранные по телеграфу в продолжение теоретической дискуссии о гамбите Эванса, петербургский и гаванский шахматный клубы выдвинули предложение о новом матче между чемпионом мира и русским шахматистом. Стейниц согласился снова провести матч в Гаване. На этот раз он игрался до десяти побед; при счёте 9:9 должны были играться дополнительные партии до трёх побед одного из соперников[57][58]. Матч проходил ровно, соперники обменивались победами, и после 22 партий Стейниц вёл со счётом +9 −8. В 23-й партии Чигорин добился решающего перевеса, Стейниц в поисках контригры отдал фигуру, и здесь Чигорин допустил грубый просмотр, зевнув мат в два хода. Стейниц одержал десятую победу, закончив матч в свою пользу[59].

Выиграв второй матч у Чигорина, Стейниц неоднократно говорил, что не планирует больше играть матчи. Однако когда гаванский клуб предложил организовать матч с молодой — к началу матча ему было 26 лет против 58 лет чемпиона — восходящей звездой Эмануэлем Ласкером, Стейниц ответил согласием[60]. Первая партия матча, игравшегося до десяти побед, прошла в Нью-Йорке 15 марта 1894 года, и в ней выиграл Ласкер. После нью-йоркской части Ласкер лидировал 4:2 по результативным партиям. В Филадельфии соперники должны были играть до третьей победы одного из них, и для этого Ласкеру понадобилось всего три партии. После переезда в Монреаль Стейниц одержал две победы, но в дальнейшем Ласкер продолжил наращивать преимущество; последней партией матча стала девятнадцатая[61].

Последние годы

Потеряв высшее звание, Стейниц начал часто выступать в соревнованиях. Он выиграл турнир в Нью-Йорке (1894), опередив А. Альбина и ряд американских мастеров. В 1895 году на сильнейшем по составу международном турнире в Гастингсе Стейниц стал только пятым (13 очков из 20) — позади Чигорина, Ласкера, Тарраша и сенсационного победителя Гарри Пильсбери, который годом ранее в том же нью-йорском турнире набрал только 5 очков в десяти партиях[62]. В Гастингсе Стейниц провёл партию против немецкого шахматиста К. Барделебена, которая считается его высшим творческим достижением и одной из глубочайших шахматных комбинаций в истории[63][64][65].

Зимой 1895/1896 годов в Санкт-Петербурге был организован матч-турнир сильнейших шахматистов мира, который многими рассматривался как соревнование, по результатам которого будет выявлен претендент на матч за шахматную корону с Ласкером. Тарраш не приехал, сославшись на занятость по врачебной практике, и в итоге играли четверо: Ласкер, Стейниц, Чигорин и Пильсбери. После первой половины лидировал Пильсбери, Стейниц шёл третьим. Во второй половине Пильсбери из-за болезни набрал только полтора очка в 9 партиях, и Стейниц вышел на второе место — вслед за Ласкером[68][69].

Переговоры с Ласкером завершились успешно: начало матч-реванша было назначено на ноябрь 1896 года в Москве. Готовясь к этому поединку, экс-чемпион в начале нового года приехал в Ростов-на-Дону, чтобы провести матч с Эммануилом Шифферсом. Стейниц победил, но без явного преимущества: +6 −4 =1. Летом он занял лишь шестое место в нюрнбергском турнире, в котором победил Ласкер. Матч-реванш обернулся уверенной победой Ласкера: 10 побед при только 2 поражениях[70]. После матча, когда Стейниц ещё оставался в московской гостинице, у него были обнаружены симптомы психического расстройства (позже сам шахматист утверждал, что первые его симптомы проявились ещё в 1876 году, после матча с Блэкберном, и повторялись при особенном переутомлении). Примерно на месяц он был помещён в психиатрическую клинику в Москве, где его навестил знаменитый психиатр Корсаков[71]. В марте экс-чемпиона выписали из больницы, и он отправился в Вену[72]. В том же году на пароходе «Пенсильвания» он вернулся в Штаты[73].

Бедность — сбор средств, объявленный Нью-Йоркским шахматным клубом, не дал достаточных результатов, — вынудила Стейница снова отправиться в Европу[74]. Несмотря на возраст и болезнь, Стейниц тем не менее достойно выступил на очередном турнире в Вене (1898): он взял четвёртый приз с 23½ очками из 36 позади Тарраша, Пильсбери и Яновского, но выше Шлехтера, Мароци, Чигорина, Шифферса и других[75]. Однако последующие соревнования показывали очевидный спад в игре стареющего и больного экс-чемпиона: он занял 5-е место в более слабом XI конгрессе Германского шахматного союза (Кёльн, 1898) и всего лишь десятое-одиннадцатое места в Лондоне (1899), где триумфально победил Ласкер. Лондонский турнир стал последним соревнованием в жизни Стейница[76].

В 1899 году Стейниц вернулся в Нью-Йорк, где жил вместе с женой и двумя детьми в глубокой нищете. 11 февраля 1900 года он был госпитализирован в психиатрическую больницу на острове Уорда в Манхэттене: ему чудилось, что из него исходит электрический ток, который передвигает шахматные фигуры по доске. В апреле его состояние улучшилось, и его выписали, однако вскоре его снова поместили в ту же больницу. 12 августа Стейниц умер от сердечного приступа[77][45]. Он был похоронен на бруклинском кладбище Evergreens Cemetery на средства Немецкого союза журналистов, в котором состоял Стейниц[78].

Личность и семья

В официальном сборнике, выпущенном к турниру в Гастингсе 1895 года, Стейницу был дан следующий портрет: «Шахматы — это его жизнь и душа, смысл его существования. Имея блестящий интеллект и редкую любовь к игре, он может забывать обо всём прочем, о людях и вещах. <…> Внешность его необычна и поразительна: красивая и большая голова со значительным лбом, седыми волосами и кирпичного цвета бородой, довольно полон, страдает от лёгкой хромоты, которая естественным образом усилилась с возрастом, он ходит с тростью. Его называют хорошим пловцом, в любом случае его запас плавучести огромен, и он может быть занимательным и учтивым»[79]. Евгений Зноско-Боровский описывал его так: «Таким, глубоко ушедшим в свои думы, с огромным выпуклым лбом, его и изображают сохранившиеся портреты. Однако они, по-видимому, дают лишь отдалённое представление о том, каким был Стейниц в действительности. Это опять-таки канон, иконопись, перед нами философ, а не боец. Между тем достаточно было посмотреть в глаза Стейница, необычайно живые, острые, насмешливые, глядящие жадно, иногда вызывающе и задирающе, чтобы понять, что это не бесстрастный мыслитель, а пылкий и самолюбивый игрок. Это только снаружи он казался таким благовоспитанным, успокоенным старцем: внутри — клокотало пламя». Зноско-Боровский сравнивал Стейница с гномами из немецких преданий, хранившими огонь и золото, которых часто описывали как сварливых рыжеволосых карликов[80].

Сложившееся представление о дурном характере Стейница во многом стало следствием его манеры вести полемику в печати, сочетавшую безапелляционность теоретических суждений и персональные выпады в адрес оппонентов, в том числе — с броскими эпитетами[81][82]. По словам Михаила Левидова, «его упрямый и властный характер не выносил никаких компромиссов, его авторитарная психика не умещалась в рамках „хорошего тона“. То, что он хотел сказать, говорил он полным голосом, игнорируя профессиональные приличия и не щадя самолюбий»[82].

В быту Стейниц мог быть очень приятным собеседником, весёлым и остроумным, знатоком анекдотов и стихов, которые он легко запоминал с первого прочтения. Он также любил музыку и был большим поклонником Рихарда Вагнера[80].

В 1865 году, когда ему было 29 лет, Стейниц женился на 18-летней Каролине Голдер из Великобритании (родилась 22 ноября 1847 года). 7 августа 1866 года у них родилась дочь Флора. В 1888 году, в возрасте 22 лет, Флора умерла от эндокардита[83]; Стейниц тяжело переживал смерть единственной дочери, а через 4 года, 27 мая 1892, в возрасте 45 лет от Брайтовой болезни (нефрита) умерла Каролина[84][85]. Стейниц скоро женился повторно, его новая избранница Элизабет происходила из Шотландии и была моложе мужа на 28 лет. Она родила Вильгельму сына Уильяма (1894 год) и дочь Джулию (1897 год). После смерти Стейница следы его жены и детей теряются. Курт Ландсбергер высказывал гипотезу, что при переписи 1900 года Элизабет указала другую фамилию[86].

На протяжении своей жизни Стейниц высказывался в прессе по «еврейскому вопросу» и выступал против антисемитизма. Так, в 1891 году Стейниц опубликовал в своей колонке в «New-York Tribune» полученное от Чигорина опровержение сообщений о проявлении антисемитизма в Санкт-Петербургском шахматном обществе[87]. В конце жизни он работал над фундаментальным трудом «Еврейство в шахматах», но не закончил его[88][89]. Незадолго до смерти Стейниц опубликовал статью против антисемитизма «Мой ответ антисемитам в Вене и где бы то ни было…»[88].

Творчество и наследие

Общая характеристика и оценки

Стейниц рассматривается как первый официальный чемпион мира и как новатор, оказавший колоссальное влияние на последующее развитие шахмат. Ройбен Файн пишет, что Стейниц был уникальной фигурой сразу по нескольким причинам: «Он был первым, кто официально завоевал титул чемпиона мира; он был первым, кто создал какое-то осмысленное теоретическое учение. Он разработал принципы позиционной игры, которые с тех пор стали азбучными истинами для шахмат. Он был первым полностью профессиональным шахматным мастером, который посвятил игре всю свою жизнь. И он первым показал, что шахматная публицистика может быть хорошей литературой»[13]. Гарри Каспаров начинает отсчёт эры современных шахмат именно со Стейница и сравнивает его вклад с ролью открытий XIX века для современной науки[91].

Репутация Стейница как сильнейшего игрока своего времени сложилась в первую очередь благодаря его матчевым победам. Это объясняется как тем, что во времена Стейница крупные турниры проходили раз в несколько лет[81], так и тем, что в матчевых соревнованиях Стейниц был гораздо более убедителен. Если в наиболее представительных турнирах Стейниц в лучшем случае делил первое место (в Вене в 1873 году — с Блэкберном, которого он победил в дополнительном миниматче, и в Вене в 1882 году — с Винавером), то в матчах до встречи с Ласкером он оставался практически непобедимым: единственные два поражения пришлись на матч-гандикап против де Вера (1865) и матч из двух партий по телеграфу против Чигорина (1891)[92][80]. Всего за карьеру Стейниц сыграл 33 матча и победил в 29 из них[92]. Зноско-Боровский также объясняет этот феномен тем, что матчи гораздо лучше подходили и темпераменту Стейница: он на старте соревнований нередко терял очки, играя не в полную силу или позволяя себе эксперименты, но затем «ускорялся» и выигрывал партии сериями. Это не всегда позволяло наверстать упущенное в турнире, но работало в матчах, где нужно долгое время бороться с одним и тем же соперником[80]. Стейниц ревниво относился к своей славе сильнейшего и стремился постоянно её подтверждать. Он без колебаний принимал вызовы на матчи и особенно искал встречи с теми, кому раньше удавалось в чём-то превзойти Стейница (так, Цукерторт опередил его в Лондоне в 1883 году, а Чигорин неоднократно побеждал Стейница в личных встречах), что отличало его от последующих чемпионов мира[80][81].

Теоретические взгляды. Позиционная школа

В начале творческого пути Стейниц был поклонником и последователем мастеров комбинации «романтического» периода, в первую очередь Андерсена[93]. На рубеже 1860-х и 1870-х годов Стейниц произвёл переоценку своих представлений о шахматах. Он убедился, что многие комбинации привели к успеху только из-за слабой защиты проигравшей стороны[94]. Изучение партий шахматистов прошлого и своих современников привело его к системе взглядов, сейчас известных как позиционная школа. Одним из важнейших источников для Стейница стало творчество Пола Морфи. Хотя Стейниц рассматривал его как представителя «комбинационной» школы, то есть прошлого, сейчас принято считать, что многие идеи Стейница уже нашли отражение в партиях Морфи: хотя он часто заканчивал партии эффектными комбинациями, это было следствием быстрого и гармоничного развития фигур и создания слабых мест в позиции соперника, то есть комбинации Морфи имели под собой прочную позиционную основу[93][95]. Но, по замечанию Фишера, если Морфи «обычно довольствовался разыгрыванием дебютов „по-книжному“», Стейниц был крупным мыслителем и оригинальным исследователем[96]. Также Стейниц испытал влияние Луи Паульсена, которого он называл «пионером новой школы»[24] и который играл матч с Андерсеном, компенсируя меньшее комбинационное дарование высококлассной защитой[93]. В общих чертах Стейниц изложил свою концепцию позиционной школы в статьях «Современная школа и её тенденции» и «Морфи и шахматная игра его времени» (1885).

Ключевым понятием теории Стейница стала оценка позиции, которая определяет последующий план действий. По Стейницу, партия начинается в равновесном состоянии, но разнообразные факторы — например, лучшее развитие фигур, пешечная структура, владение открытыми линиями — могут сместить равновесие в сторону одного из игроков. В этом случае на стороне игрока образуется преимущество, которые может быть реализовано разными способами — как комбинацией, так и длительным маневрированием, давлением на слабость в позиции противника, выигрышем материала. И напротив, если игрок не использует преимущества своей позиции, которые по природе своей временны, он может утратить инициативу и растерять перевес[97][98]. Под защитой Стейниц понимал игру в ситуации, когда равновесие смещено в пользу противника. Основной принцип защиты Стейница — экономия сил; защищаясь, следует идти лишь на такие уступки, которые совершенно необходимы, и по возможности избегать ослаблений пешечного расположения. Если позиция лишена слабостей, защищаться легче, чем атаковать. Таким образом, план действий диктуется самим характером позиции[99].

Стейниц много и подробно писал о пешечной структуре, которую он относил к наиболее устойчивым характеристикам позиции, следуя в этом идеям Франсуа Филидора. В зависимости от расположения пешки могли быть силой позиции или её слабостью, усиливать или наоборот ослаблять роль тех или иных фигур. Пешечная структура может определять план игры: так, если в расположении противника есть слабая пешка, она может быть объектом давления. Стейниц предпочитал закрытые и полузакрытые позиции, где пешечная структура надёжно фиксируется и определяет долговременные планы сторон[100].

В учении Стейница было немало противоречивого и просто ошибочного. Например, с позиции современной теории очень спорно выглядит его утверждение о том, что короля следует активно использовать в игре по всей доске: «Мы считаем за установленный факт, что на короля должно смотреть как на сильную фигуру и для защиты, и для нападения». Вообще, многие позиции сейчас оценивают иначе, чем их оценивал Стейниц, однако основные положения его учения выдержали проверку временем.

Стейниц был известен принципиальностью и упорством, с которыми отстаивал за доской свои идеи, в том числе и сомнительные или ошибочные, что часто стоило ему турнирных очков[101][65]. Например, играя за чёрных гамбит Эванса, он стремился доказать жизнеспособность позиции после 1.e4 e5. 2.Кf3 Кc6 3.Сc4 Сc5 4.b4 С:b4 5.c3 Сa5 6.0-0 Фf6?! В первом матче против Чигорина Стейниц применил этот ход во всех восьми партиях, в которых его соперник избирал гамбит Эванса, в матче против Гунсберга — во всех четырёх. Чигорин регулярно получал лучшую позицию, и только благодаря изобретательной защите чемпион выиграл три партии и ещё одну свёл вничью[102]. Гунсберг тоже выиграл эту тематическую дуэль (на его счету две победы и одна ничья)[103].

Хотя современники соглашались с первенством Стейница как шахматиста-практика, его учение о позиционной игре было по достоинству оценено уже после его смерти. Последователями Стейница признавали себя Зигберт Тарраш и Ласкер, последний считал Стейница не просто шахматным теоретиком, но и крупным философом. В 1930 году будущий чемпион мира Макс Эйве в своём учебнике шахматной игры описал учение Стейница как основу шахматной стратегии[104].

Вклад в дебютную теорию

Именем Стейница названы несколько дебютных вариантов и систем, которые он подробно разработал. Обычно эти варианты возникали как иллюстрации и логические продолжения взглядов Стейница на позиционную игру[65].

В испанской партии вариант 1.e4 e5 2.Кf3 Кc6 3.Сb5 d6 получил название «защита Стейница» (в XX веке также была разработана «улучшенная защита Стейница» 1.e4 e5 2.Кf3 Кc6 3.Сb5 a6 4.Са4 d6)[105]. «Системой Стейница» называют продолжение 1.e4 e5 2.Кf3 Кc6 3.d4 ed 4.К:d4 Фh4 в шотландской партии. Со временем Стейниц сам разочаровался в этом ходе, но в 1990-х годах на фоне возобновления интереса к шотландской партии были найдены новые ресурсы как за белых, так и за чёрных. В 1999 году отдельную книгу о системе Стейница выпустил гроссмейстер Л. Гутман[106]. Во французской защите есть вариант Стейница 1.e4 e6 2.d4 d5 3.Кc3 Кf6 4.e5[107]. В принятом ферзевом гамбите Стейниц, в том числе в матче против Цукерторта, применил за чёрных продолжение 1.d4 d5 2.c4 dc 3.Кf3 Кf6 4.e3 e6 5.С:c4 c5 6.0-0 cd. План чёрных состоит в создании изолированной пешки d4 и использовании поля d5[108]. Одно из двух основных продолжений в русской партии — 1.e4 e5 2.Кf3 Кf6 3.d4 — также называют «системой Стейница» [109].

В венской партии Стейницу принадлежит идея оригинального гамбита, сейчас известного как гамбит Стейница: 1.e4 e5 2.Кc3 Кc6 3.f4 ef 4.d4 Фh4+ 5.Крe2. Впервые он применил его в 1867 году на турнире в Данди против Г. Неймана. Этот гамбит по замыслу автора иллюстрировал его идею о том, что король в миттельшпиле может успешно оставаться в центре без надёжного убежища. Стейниц считал, что попытки чёрных провести атаку повлекут ослабление их позиции, а ранний вывод ферзя делает его уязвимым для удобно развивающихся белых фигур[110]. Среди побед Стейница в гамбите его имени выделяется партия против Луи Паульсена в Баден-Бадене в 1870 году: в ней Стейниц уверенно и последовательно переиграл мастера позиционной игры, которого высоко ценил[111]. Сейчас гамбит Стейница считается невыгодным для белых[112].

Стейниц и шахматная композиция

Стейниц нередко писал о важности решения шахматных задач и этюдов, сам блестяще их решал и много лет поддерживал дружеские отношения со знаменитым американским проблемистом Сэмюэлем Лойдом. Известны несколько этюдов авторства Стейница[113].

abcdefgh
8
8
77
66
55
44
33
22
11
abcdefgh
Вильгельм Стейниц. «Deutsche Schachzeitung», 1862. Ход белых, выигрыш

1.h6-h7+ Крg8-g7 2.h7-h8Ф+! Крg7:h8
3.Кре7-f7 Лh1-f1+ 4.Сh4-f6+ Лf1:f6+
5.Крf7:f6 Крh8-g8 6.g6-g7 Крg8-h7 7.Крf6-f7 с победой.

Статистика выступлений

Турнирные и матчевые результаты приводятся по источнику: Линдер, В. И., Линдер, И. М. Вильгельм Стейниц: Жизнь и игра. — М.: Астрель: АСТ: Люкс, 2005. — С. 253-254. — 255 с. — (Энциклопедия шахматного олимпа). — ISBN 5-17-025663-9..

Турниры

Год Город Турнир + − = Результат Место Примечания
1859 Вена Чемпионат Венского шахматного общества 3
1860 Вена Чемпионат Венского шахматного общества 2
1861 Вена Чемпионат Венского шахматного общества 30 1 3 31½ из 34 1
1862 Лондон Международный турнир 6 5 3 6 из 11 6 Ничьи переигрывались. Ещё две партии не были сыграны из-за выбытия из турнира Дикона и Лёвенталя.
1865 Дублин Международный турнир 4 - 1 4½ из 5 1 Ничьи переигрывались.
1866 Лондон 8 - 3 9½ из 11 1
1867 Париж Международный турнир 18 3 3 18 из 24 3 Ничьи засчитывались как поражения обоим соперникам.
Данди Международный турнир 7 2 - 7 из 9 2
Данди 3 - 2 3 из 3 1-2 Ничьи переигрывались.
1868/1869 Лондон 5 - - 5 из 5 1
1870 Баден-Баден Международный турнир 9 4 3 10½ из 16 2 Также Стейниц выиграл обе партии у А. Штерна, который выбыл из турнира и результаты которого были аннулированы.
1871/1872 Лондон Гандикап-турнир 12 - - 12 из 12 1
1872 Лондон Международный турнир 7 - 1 7 из 7 1 Ничьи переигрывались.
Лондон 2 2 2 Турнир проходил по олимпийской системе, Стейниц проиграл во втором круге Цукерторту.
1873 Вена Международный турнир 18 2 5 22½ из 27 1 Также Стейниц выиграл обе партии против Блэкберна в дополнительном матче за первое место.
1882 Вена Международный турнир 21 7 8 25 из 36 1-2 Поделил с Винавером.
1883 Лондон Международный турнир 19 7 7 19 из 26 2 Ничьи переигрывались.
1894 Нью-Йорк Чемпионат города 8 1 1 8½ из 10 1
1895 Гастингс Международный турнир 11 6 4 15 из 21 5
1895/1896 Санкт-Петербург Международный турнир 7 6 5 9½ из 18 2 Турнир игрался в 6 кругов.
1895 Нюрнберг Международный турнир 10 6 2 11 из 18 6
1897 Нью-Йорк 2 1 1 2½ из 4 1-2 Дополнительная партия закончилась вничью.
1898 Вена Международный турнир 18 7 11 23½ из 36 4 Турнир игрался в 2 круга.
Кёльн Международный турнир 8 4 3 9½ из 15 5
1899 Лондон Международный турнир 8 12 7 11½ из 27 10-11 Стейниц впервые с 1859 года не получил денежного приза.

Матчи

Год Город Соревнование + − = Результат
1862 Лондон Матч с С. Дюбуа 5 3 1 5½:3½
1862/1863 Лондон Матч с Дж. Блэкберном 7 1 2 8:2
1863 Лондон Матч с Ф. Диконом 5 1 1 5½:1½
Лондон Матч с А. Монгредиеном 7 0 0 7:0
1863/1864 Лондон Матч с В. Грином 7 0 2 8:1
1865 Лондон Матч с Дж. Робеем 4 1 0 4:1
Лондон Матч с С. де Вером; Стейниц давал вперёд пешку и ход 3 7 2 4:8
1866 Лондон Матч с Адольфом Андерсеном 8 6 0 8:6
Лондон Матч с Г. Бёрдом 7 5 5 9½:7½
1867 Данди Матч с Дж. Фрэзером; Стейниц давал вперёд пешку и ход 7 1 1 7½:1½
Данди Матч с Дж. Фрэзером 3 1 2 4:2
1870 Лондон Матч с Дж. Блэкберном 1 0 1 1½:0½
1872 Лондон Матч с И. Цукертортом 7 1 4 9:3
1876 Лондон Матч с Дж. Блэкберном 7 0 0 7:0
1882 Филадельфия Матч с Д. Мартинесом 7 0 0 7:0
Филадельфия Матч с Д. Мартинесом 3 1 3 4½:1½
Балтимор Матч с А. Селлманом 2 0 3 3½:1½
1883 Нью-Йорк Матч с Дж. Макензи 3 1 2 4:2
Гавана Матч с С. Гольмайо 8 1 1 8½:1½
Филадельфия Матч с Д. Мартинесом 9 0 2 10:1
1885 Балтимор Матч с А. Селлманом 3 0 0 3:0
1886 Нью-Йорк, Сент-Луис, Новый Орлеан Матч на первенство мира с И. Цукертортом 10 5 5 12½:7½
1888 Гавана Матч с А. Понсе; Стейниц давал вперёд пешку и ход 4 1 0 4:1
Гавана Матч с А. Васкесом 5 0 0 5:0
Гавана Матч с С. Гольмайо 5 0 0 5:0
1889 Гавана Матч на первенство мира с М. Чигориным 10 6 1 10½:6½
Гавана Матч с В. Карвахалом 4 1 0 4½:½
1890/1891 Нью-Йорк Матч на первенство мира с И. Гунсбергом 6 4 9 10½:8½
Гавана Матч с М. Чигориным по телеграфу 0 2 0 0:2
1892 Гавана Матч на первенство мира с М. Чигориным 10 8 5 12½:10½
1894 Нью-Йорк, Филадельфия, Монреаль Матч на первенство мира с Э. Ласкером 5 10 4 7:12
1896 Ростов-на-Дону Матч с Э. Шифферсом 6 4 1 6½:4½
1896/1897 Москва Матч на первенство мира с Э. Ласкером 2 10 5 4½:12½

Напишите отзыв о статье "Стейниц, Вильгельм"

Примечания

  1. ↑ Landsberger, 2002, p. 257.
  2. ↑ 1 2 Линдер, 2005, с. 21.
  3. ↑ Нейштадт, 1971, с. 9.
  4. ↑ [www.geni.com/people/Anna-Steinitz/6000000014568034379 Anna Steinitz (Thorsch)]
  5. ↑ [www.ajedrezconmaestros.com/biografiaypartidasdesteinitz/ Biografía y Partidas de Steinitz]
  6. ↑ Линдер, 2005, с. 22.
  7. ↑ Линдер, 2005, с. 25.
  8. ↑ Нейштадт, 1971, с. 11.
  9. ↑ Линдер, 2005, с. 24.
  10. ↑ Нейштадт, 1971, с. 27.
  11. ↑ Нейштадт, 1971, с. 28.
  12. ↑ 1 2 Линдер, 2005, с. 96.
  13. ↑ 1 2 3 Fine, R. The World's Great Chess Games. — Courier Dover Publications, 1976. — P. 30. — 397 p. — ISBN 9780486245126.
  14. ↑ Нейштадт, 1971, с. 37.
  15. ↑ Нейштадт, 1971, с. 45.
  16. ↑ Линдер, 2005, с. 44-45.
  17. ↑ Нейштадт, 1971, с. 52.
  18. ↑ Линдер, 2005, с. 48.
  19. ↑ Нейштадт, 1971, с. 62.
  20. ↑ Линдер, 2005, с. 51-52.
  21. ↑ 1 2 Winter, E. [www.chesshistory.com/winter/extra/champion.html Early Uses of ‘World Chess Champion]. chesshistory.com. Проверено 22 декабря 2013.
  22. ↑ Линдер, 2005, с. 57-58.
  23. ↑ Нейштадт, 1971, с. 65.
  24. ↑ 1 2 Линдер, 2005, с. 129.
  25. ↑ Нейштадт, 1971, с. 73.
  26. ↑ Линдер, 2005, с. 52.
  27. ↑ Нейштадт, 1971, с. 76-82.
  28. ↑ Линдер, 2005, с. 54.
  29. ↑ Нейштадт, 1971, с. 82.
  30. ↑ Нейштадт, 1971, с. 83.
  31. ↑ Линдер, 2005, с. 64.
  32. ↑ Нейштадт, 1971, с. 97.
  33. ↑ Каспаров, 2005, с. 67.
  34. ↑ Нейштадт, 1971, с. 98-102.
  35. ↑ Линдер, 2005, с. 226-228.
  36. ↑ Landsberger, 2002, p. 28.
  37. ↑ Нейштадт, 1971, с. 102-103.
  38. ↑ Нейштадт, 1971, с. 106.
  39. ↑ Линдер, 2005, с. 229.
  40. ↑ Нейштадт, 1971, с. 105.
  41. ↑ Нейштадт, 1971, с. 106-108.
  42. ↑ Нейштадт, 1971, с. 109.
  43. ↑ Линдер, 2005, с. 97.
  44. ↑ Landsberger, 2002, p. 256.
  45. ↑ 1 2 [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=9E06E4DC1039E733A25757C1A96E9C946197D6CF William Steinitz Dead]. The New York Times (14 августа 1900). Проверено 14 января 2014.
  46. ↑ Линдер, 2005, с. 222.
  47. ↑ Линдер, 2005, с. 105.
  48. ↑ Нейштадт, 1971, с. 130.
  49. ↑ Линдер, 2005, с. 106-107.
  50. ↑ Нейштадт, 1971, с. 150.
  51. ↑ Нейштадт, 1971, с. 154.
  52. ↑ Нейштадт, 1971, с. 157-158.
  53. ↑ Линдер, 2005, с. 110.
  54. ↑ van Reek, J. [www.endgame.nl/newyork.htm New York 1889 and 1924]. endgame.nl. Проверено 11 мая 2014.
  55. ↑ Линдер, 2005, с. 112-113.
  56. ↑ Нейштадт, 1971, с. 170-171.
  57. ↑ Линдер, 2005, с. 114.
  58. ↑ Нейштадт, 1971, с. 185-186.
  59. ↑ Линдер, 2005, с. 116.
  60. ↑ Нейштадт, 1971, с. 205.
  61. ↑ Линдер, 2005, с. 118-119.
  62. ↑ Нейштадт, 1971, с. 241.
  63. ↑ Нейштадт, 1971, с. 242.
  64. ↑ Fine, R. The World's Great Chess Games. — Courier Dover Publications, 1976. — P. 35. — 397 p. — ISBN 9780486245126.
  65. ↑ 1 2 3 4 Шипов, С. Ю. [www.chesspro.ru/statistic/steinitz.shtml Вильгельм Стейниц]. ChessPro. Проверено 19 января 2014.
  66. ↑ [www.chessgames.com/perl/chessgame?gid=1132699 Wilhelm Steinitz vs Curt von Bardeleben Hastings (1895) · Italian Game: Classical Variation. Greco Gambit Traditional Line (C54) · 1-0 ]
  67. ↑ Нейштадт, 1971, с. 242-249.
  68. ↑ Нейштадт, 1971, с. 250.
  69. ↑ Линдер, 2005, с. 132-133.
  70. ↑ Нейштадт, 1971, с. 260.
  71. ↑ Нейштадт, 1971, с. 266-267.
  72. ↑ Нейштадт, 1971, с. 268.
  73. ↑ Линдер, 2005, с. 230.
  74. ↑ Линдер, 2005, с. 236.
  75. ↑ Нейштадт, 1971, с. 269.
  76. ↑ Нейштадт, 1971, с. 273.
  77. ↑ Нейштадт, 1971, с. 273-274.
  78. ↑ Линдер, 2005, с. 237.
  79. ↑ Landsberger, 2006, p. 309.
  80. ↑ 1 2 3 4 5 Зноско-Боровский, Е. [proint.narod.ru/oldj/fromcp/znosko_n.htm Стейниц] // Последние новости. — Париж, 6 и 8 августа 1936.
  81. ↑ 1 2 3 Fine, R. The World's Great Chess Games. — Courier Dover Publications, 1976. — P. 31. — 397 p. — ISBN 9780486245126.
  82. ↑ 1 2 Линдер, 2005, с. 228.
  83. ↑ Landsberger, 2002, p. 308.
  84. ↑ [www.vuse.vanderbilt.edu/~spin/nytrib.html Chess Chronology]
  85. ↑ Линдер, 2005, с. 26.
  86. ↑ Линдер, 2005, с. 27.
  87. ↑ Winter, E. [www.chesshistory.com/winter/extra/jews.html Chess and Jews]. chesshistory.com (2003). Проверено 11 мая 2014.
  88. ↑ 1 2 [www.eleven.co.il/article/13945 Стейниц Вильгельм] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  89. ↑ Landsberger, 2002, p. 231.
  90. ↑ [www.hrad.cz/cs/pro-media/tiskove-zpravy/archiv/1381.shtml Prezident odhalí desku Wilhelma Steinitze]. Pražský hrad (30 июня 2004). Проверено 11 мая 2014.
  91. ↑ Каспаров, 2005, с. 51.
  92. ↑ 1 2 Линдер, 2005, с. 104.
  93. ↑ 1 2 3 Нейштадт, 1971, с. 276.
  94. ↑ Нейштадт, 1971, с. 277.
  95. ↑ Линдер, 2005, с. 182.
  96. ↑ Каспаров, 2005, с. 124.
  97. ↑ Нейштадт, 1971, с. 277-278.
  98. ↑ Линдер, 2005, с. 211-212.
  99. ↑ Нейштадт, 1971, с. 281.
  100. ↑ Нейштадт, 1971, с. 278-279.
  101. ↑ Нейштадт, 1971, с. 286.
  102. ↑ Нейштадт, 1971, с. 160.
  103. ↑ Линдер, 2005, с. 194.
  104. ↑ Нейштадт, 1971, с. 274-275.
  105. ↑ Линдер, 2005, с. 187-188.
  106. ↑ Линдер, 2005, с. 191-193.
  107. ↑ Линдер, 2005, с. 195.
  108. ↑ Линдер, 2005, с. 197.
  109. ↑ Линдер, 2005, с. 193.
  110. ↑ Линдер, 2005, с. 189.
  111. ↑ Каспаров, 2005, с. 61.
  112. ↑ Нейштадт, 1971, с. 281-282.
  113. ↑ Линдер, 2005, с. 207-208.

Литература

  • Левидов М. Ю. [www.belousenko.com/books/bio/levidov_steinitz.htm Стейниц. Ласкер]. — М.: Жургазоб'единение, 1936. — 304 с. — (Жизнь замечательных людей).
  • Линдер, В. И., Линдер, И. М. Вильгельм Стейниц: Жизнь и игра. — М.: Астрель: АСТ: Люкс, 2005. — 255 с. — (Энциклопедия шахматного олимпа). — ISBN 5-17-025663-9.
  • Нейштадт, Я. И. Первый чемпион мира. — М.: Физкультура и спорт, 1971. — 288 с. — (Выдающиеся шахматисты мира).
  • Каспаров Г. К. От Стейница до Алехина // Мои великие предшественники. — М.: РИПОЛ классик, 2005. — Т. 1. — С. 51-126. — 512 с. — ISBN 5790519970.
  • Линдер В. И., Линдер И. М. Короли шахматного мира: Жизнь и игра — сквозь призму энциклопедии. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2001. 973 с.
  • Landsberger, K. William Steinitz, Chess Champion: A Biography of the Bohemian Caesar. — McFarland & Co Inc Pub, 2006. — 487 p. — ISBN 9780786428465.
  • Landsberger, K. The Steinitz Papers: Letters and Documents of the First World Chess Champion. — McFarland & Co Inc Pub, 2002. — 325 p. — ISBN 9780786411931.

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Стейниц, Вильгельм
  • [www.chessgames.com/perl/chessplayer?pid=10421 Партии Вильгельма Стейница] в базе Chessgames.com (англ.)
  • [www.365chess.com/players/William_Steinitz Личная карточка Вильгельма Стейница] на сайте 365chess.com
  • Шипов, С. Ю. [www.chesspro.ru/statistic/steinitz.shtml Вильгельм Стейниц]. ChessPro. Проверено 19 января 2014.
  • [www.wtharvey.com/stei.html 30 шахматных задач, основанных на партиях Стейница англ. ]
Предшественник:
звания не существовало 		Чемпион мира по шахматам
1886 — 1894 		Преемник:
Эммануил Ласкер
До раскола (1886—1993)

Вильгельм Стейниц • Эмануэль Ласкер • Хосе Рауль Капабланка • Александр Алехин • Макс Эйве • Михаил Ботвинник • Василий Смыслов • Михаил Таль • Тигран Петросян • Борис Спасский • Роберт Фишер • Анатолий Карпов • Гарри Каспаров

Время раскола (1993—2006)
По версии ФИДЕ
По версии ПША / по «классическим шахматам»

Анатолий Карпов • Александр Халифман • Вишванатан Ананд
Руслан Пономарёв • Рустам Касымджанов • Веселин Топалов

Гарри Каспаров • Владимир Крамник

После объединения (с 2006)
Владимир Крамник • Вишванатан Ананд • Магнус Карлсен

Отрывок, характеризующий Стейниц, Вильгельм

– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Стейниц,_Вильгельм&oldid=80433518»