Вильгельм I (граф Апулии)
| Вильгельм Железная Рука фр. Guillaume Bras-de-Fer<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Вильгельм Железная Рука. Кафедральная статуя 1875 г.</td></tr> | |||
| |||
|---|---|---|---|
| сентябрь 1042 года — 1046 | |||
| Предшественник: | нет | ||
| Преемник: | Дрого | ||
| Вероисповедание: | Христианство | ||
| Рождение: | около 1010 | ||
| Смерть: | 1046 | ||
| Место погребения: | Монастырская церковь Святой Троицы, Веноза, в XVI в. перезахронен в безымянной могиле | ||
| Род: | Отвили | ||
| Отец: | Танкред Отвиль | ||
| Мать: | Мюриэлла | ||
| Супруга: | Гвида Соррентская, плмемянница Гвемара IV Салернского | ||
| Дети: | нет | ||
Вильгельм Железная Рука (фр. Guillaume Bras-de-Fer) (около 1010—1046) — избранный нормандцами граф Апулии (с 1042 года), первый известный представитель Отвилей в Южной Италии.
Содержание
Биография
Первые шаги в Италии
Вильгельм был старшим сыном нормандского барона Танкреда Отвиля и его первой жены Мюриэллы. Около 1035 года Вильгельм совместно с младшим братом Дрого, а также, возможно, и с ещё одним братом Хэмфри, прибыл в Южную Италию и присоединился к нормандской группировке, возглавляемой Райнульфом Дренго. Первоначально служил капуанскому князю Пандульфу IV, затем переметнулся к Гвемару IV Салернскому. В 1038 году в числе 300 нормандских воинов, оставшихся не у дел после изгнания Пандульфа, присоединился к сицилийской экспедиции византийцев под командованием Георгия Маниака. В ходе военной кампании 1038—1040 года Вильгельм отличился множеством подвигов, из которых самым известным стала убийство в поединке сиракузского эмира Абдуллы. За этот подвиг Вильгельм удостоился прозвища Железная Рука.
Избрание графом Апулии
В 1040 году норманны и их лангобардский командир Ардуин рассорились с Георгием Маниаком и вернулись на континент, где в это время началось восстание апулийских лангобардов против Византии. Ардуйн вошёл в доверие к византийскому наместнику и получил от него в командование горную крепость Мельфи. В скором времени Ардуйн, окружённый норманнским гарнизоном, перешёл на сторону восставших (март 1041 года).
В течение 1041-1042 годов норманны нанесли византийцам три поражения: при Каннах, Монтемаджоре и Монтепелозо, причём в последнем сражении в плен был взят катапан. Благодаря победам норманнов все города Апулии, за исключением Трани и «пятки» Апулии, перешли на сторону восставших. В скором времени от лангобардов к норманнам перешла руководящая роль в восстании. Первый лидер повстанцев Атенульф Беневентский оказался замешан в закулисных сделках с врагом (освободил из плена катапана и присвоил себе выкуп), следующий — Аргир, сын Мелуса, через полгода после своей коронации в Бари (февраль 1042 года) перешёл на сторону Византии. Наступление византийцев под командованием Георгия Маниака внесло смятение в среду восставших лангобардов, большинство апулийских городов вновь вернулись под власть Византии. В этот момент, в сентябре 1042 года норманны на собрании в Мельфи избрали своим предводителем Вильгельма Отвиля и присвоили ему титул графа Апулии.
Граф Апулии
Чтобы самочинное присвоение графского титула не выглядело узурпацией, Вильгельм обратился к салернскому князю Гвемару IV с просьбой принять верховную власть над освобождёнными от византийцев областями. В конце 1042 года Гвемар IV прибыл в Мельфи и с согласия норманнов принял титул герцога Апулии и Калабрии. Вильгельму Отвилю новоиспечённый герцог Апулии даровал титул графа с правом основывать баронства на землях, которые впоследствии будут отбиты у Византии. Уже освобожденные и удерживаемые норманнами земли были поделены на двенадцать бароний, сам Вильгельм удержал за собой Асколи, а его брат Дрого — Венозу. Вильгельм женился на Гвиде Соррентской, племяннице Гвемара IV, породнившись, тем самым, с лангобардской знатью.
В последующие 1044—1045 годы война Вильгельма Апулийского с Византией шла с попеременным успехом. В 1044 году Вильгельм и Гвемар IV основали в Калабрии замок Стридула, ставший впоследствии опорным пунктом при норманнском завоевании Калабрии. В 1045 году Вильгельм потерпел поражение от византийского катапана Аргира. В начале 1046 года Вильгельм умер, и его брат Дрого был признан в качестве наследника и норманнскими баронами, и Гвемаром IV. Вильгельм был похоронен в церкви Святой Троицы в Венозе.
В следующем 1047 году Дрого принёс вассальную присягу императору Генриху III в качестве «графа норманнов Апулии и Калабрии». Тем самым, Дрого стал непосредственным вассалом империи, узаконив задним числом принятие Вильгельмом графского титула.
Напишите отзыв о статье "Вильгельм I (граф Апулии)"
Литература
- Норвич Дж. [ulfdalir.ru/literature/881 Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016—1130] / Перевод с английского Л. А. Игоревского. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2005. — 367 с. — 5 000 экз. — ISBN 5-9524-1751-5.
Ссылки
- Вильгельм Железная Рука // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
|
||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Вильгельм I (граф Апулии)
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.
Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
