Вильгельм I (курфюрст Гессена)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вильгельм I
нем. Wilhelm I. von Hessen-Kassel<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
граф Ганау[1]
1 февраля 176031 октября 1785
(под именем Вильгельм IX;</br>с 1803 – Вильгельм I)
Регент: Мария Ганноверская (1 февраля 1760 — 13 октября 1764)
Предшественник: Вильгельм VIII (ландграф Гессен-Касселя) (до 1760);</br>Карл Теодор фон Дальберг (до 1813)
Преемник: Французское военное управление (в 1806);</br>Вильгельм II (курфюрст Гессен-Касселя) (в 1821)
Наследник: Вильгельм II (курфюрст Гессен-Касселя)
ландграф Гессен-Касселя
31 октября 178515 мая 1803
(под именем Вильгельм IX)
Предшественник: Фридрих II
Преемник: преобразовано в курфюршество
курфюрст Гессена
15 мая 180327 февраля 1821</br>(в 1806–1814 курфюршество входило в наполеоновское королевство Вестфалия)
(под именем Вильгельм I)
Преемник: Вильгельм II
Наследник: Вильгельм II
 
Рождение: 3 июня 1743(1743-06-03)
Кассель
Смерть: 27 февраля 1821(1821-02-27) (77 лет)
Кассель
Род: Гессенский дом
Отец: Фридрих II
Мать: Мария Ганноверская
Супруга: Вильгельмина Каролина Датская
Дети: Мария Фридерика, Каролина Амалия, Фридрих, Вильгельм II
Образование: Гёттингенский университет
 
Награды:

Вильгельм I (нем. Wilhelm I. von Hessen-Kassel; 3 июня 1743, Кассель — 27 февраля 1821, там же) — германский монарх. Под именем Вильгельм IX был графом Ганау c 1 февраля 1760 по 31 октября 1785 (регентом в Ганау при Вильгельме с 1 февраля 1760 до 13 октября 1764 была его мать — Мария Ганноверская), с 13 октября 1764 года — регент, а с 31 октября 1785 года — ландграф Гессен-Кассельский (также как Вильгельм IX), с 15 мая 1803 года — под именем Вильгельм I — курфюрст Гессенский.





Биография

Родился в семье кронпринца Гессен-Касселя Фридриха и принцессы Марии Ганноверской, сестры английского короля Георга III. Образование получил в Гёттингенском университете, позднее учился в Дании.

После того, как отец Вильгельма, кронпринц Фридрих перешёл в католичество, отец Фридриха, ландграф Вильгельм VIII постарался как можно сильнее ограничить власть своего сына после того, как правление в Гессене перейдёт к тому в руки. Для этого Вильгельм VIII вновь выделяет из Гессен-Касселя старое графство Ганау-Мюнценберг, бывшее ранее самостоятельным, и перешедшее к Гессен-Касселю лишь в 1736 году, после смерти там последнего графа Ганау, Иоганна-Рейнгарда III. Правителем и своим наследником в этом графстве Ганау Вильгельм VIII делает своего внука-тёзку. Таким образом, после смерти деда 1 февраля 1760 года Вильгельм IX получает графство Ганау. До его совершеннолетия, объявленного 13 октября 1764, регентом при принце была его мать Мария.

Вильгельм IX был правителем, придерживавшимся в своей политике положений княжеского абсолютизма. Широко практиковал торговлю гессенскими солдатами за пределами своего государства, что приносило ему колоссальные доходы и сделало одним из богатейших немецких князей своего времени. Своё громадное состояние, которым управлял франкфуртский банкир Майер Амшель Ротшильд, Вильгельм сумел сохранить даже в коллизиях наполеоновских войн.

В 1803 году Вильгельм IX удостаивается титула курфюрста (под именем Вильгельма I).

Отказавшись вступать в образованный Наполеоном Рейнский союз, в 1806 году, с началом франко-русско-прусской войны 1806—1807 годов, Вильгельм I объявил свою страну нейтральной и частично мобилизовал армию, после чего Наполеон оккупировал Кургессен. Курфюрст вынужден был покинуть родину и отправиться и изгнание — сперва в Гольштейн, затем в Прагу. Большая часть Гессен-Касселя французами была включёна в новообразованное королевство Вестфалия, его южные районы (Ганау-Мюнценберг) в 1806—1810 управлялись напрямую французскими военными властями, а в 1810—1813 входили в Великое герцогство Франкфуртское.

В 1813 году Кургессен как государство было восстановлено. На Венском конгрессе Вильгельм I попытался превратить Гессен в королевство, а себя признать «королём хаттов», однако за ним был только признан титул курфюрста, правда, с личным обращением «королевское высочество».

В политическом отношении Вильгельм I следовал реакционной, консервативной политике, выступал противником назревших в государстве реформ, что распространялось даже на мелочи. Так, в армии и при дворе были возвращено ношение мужчинами напудренных париков. Такое положение дел вызывало недовольство многих его подданных.

Личная жизнь

В 1764 году Вильгельм IX женится на принцессе Вильгельмине Каролине Датской (1747—1820). В этом браке родились 5 детей:

Кроме супруги, Вильгельм I сожительствовал с многочисленными любовницами, от которых имел несколько десятков детей:

  • от Шарлотты Кристины Буссине — 4 детей
  • от Розы Доротеи Риттер. возведённой в баронское звание — 8 детей
  • от Каролины Шлотхейм — 10 детей.

Напишите отзыв о статье "Вильгельм I (курфюрст Гессена)"

Литература

  • Eckhart F. G. Das Haus Hessen. Eine europäische Familie. — Stuttgart: Kohlhammer, 2005. — ISBN 3-17-018919-0.
  • Wir Wilhelm von Gottes Gnaden. Die Lebenserinnerungen Kurfürst Wilhelms I. von Hessen 1743—1821 / Hrsg. von Rainer von Hessen. — Frankfurt/M.: Campus-Verlag, 1996. — ISBN 3-593-35555-8.
  • Losch P. Kurfürst Wilhelm I., Landgraf von Hessen. Ein Fürstenbild aus der Zopfzeit. — Marburg: Elwert, 1923.
  • Schwennicke D. Europäische Stammtafeln (tammtafeln zur Geschichte der europäischen Staaten / Neue Folge; 3). — Frankfurt/M.: Klostermann, 2000. — ISBN Tafel 255ff..
  • Suchier R. Die Grabmonumente und Särge der in Hanau bestatteten Personen aus den Häusern Hanau und Hessen. В: Programm des Königlichen Gymnasiums zu Hanau. — Hanau, 1879. — С. 1 – 56.
  • Bott G. Heilübung und Amüsement. Das Wilhelmsbad des Erbprinzen. — Hanau: CoCon-Verlag, 2007. — ISBN 978-3-937774-00-8.

Примечания

Отрывок, характеризующий Вильгельм I (курфюрст Гессена)

Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.