Вильев, Михаил Анатольевич

Михаил Анатольевич Вильев
Дата рождения:	20 августа (1 сентября) 1893(1893-09-01)
Дата смерти:	1 декабря 1919(1919-12-01) (26 лет)
Место смерти:	Петроград
Страна:	Россия
Научная сфера:	Небесная механика, история астрономии
Место работы:	СПбГУ
Альма-матер:	СПбГУ

Михаи́л Анато́льевич Ви́льев (20 августа [1 сентября] 1893 — 1 декабря 1919, Петроград) — русский астроном.

Биография

Окончил Петроградский университет в 1915 году и был оставлен на кафедре астрономии для подготовки к профессорскому званию. Читал в университете лекции по хронологии, математической теории календаря и истории астрономии. Принимал участие в экспедициях для наблюдений солнечных затмений (1912, 1914). В 1916—1919 годах работал в Пулковской обсерватории, в 1919 г. в астрономическом отделении Научного института имени П. Ф. Лесгафта.

Специалист в области небесной механики и истории астрономии. Разрабатывал теорию абсолютных возмущений малых планет, вычислил орбиты многих комет и малых планет. Посмертно (1938) была издана его монография, посвящённая исследованию основной задачи теоретической астрономии — определению орбит.

Проявлял особый интерес к предвычислению затмений и проблемам хронологии. Разработал приближенную теорию движения Луны, Солнца и больших планет для датировок исторических событий древности, описания которых в летописях связывались с астрономическими явлениями. В его «Каноне русских солнечных затмений», составленном для книги Д. О. Святского (1915) рассчитаны все солнечные затмения, видимые на территории Руси с XI по XVIII век.

Владел, кроме ряда современных иностранных языков, латинским, древнегреческим и древнееврейским. Читал египетские иероглифы, владел арабским языком, переводил эфиопские летописи.

В возрасте 26 лет умер от испанки, но всего за 7 лет активной деятельности успел написать более 120 статей по фундаментальной астрономии и истории науки.

Память

Именем Вильева назван кратер на Луне и малая планета (2553 Viljev), открытая Н. С. Черных 29 марта 1979 года в Крымской астрофизической обсерватории.

Литература

• Бронштэн В. А. Михаил Анатольевич Вильев, 1893—1919 / Отв. ред. Т. М. Энеев. — М.: Наука, 1995. — 128 с. — (Научно-биографическая литература). — 250 экз.
• Колчинский И.Г., Корсунь А.А., Родригес М.Г. Астрономы: Биографический справочник. — 2-е изд., перераб. и доп.. — Киев: Наукова думка, 1986. — 512 с.
• Михаил Анатольевич Вильев. Некролог // Природа. — 1921. — № 1-3.
• История астрономической обсерватории Ленинградского ун-та.: Сб. статей. — Труды астрономической обсерватории Ленинградского ун-та, 1981.
• Земля и Вселенная, № 5 (1989); № 4 (1990).

Отрывок, характеризующий Вильев, Михаил Анатольевич

– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.