Вилькицкий, Борис Андреевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Борис Андреевич Вилькицкий
Б. А. Вилькицкий — начальник гидрографической экспедиции, 1913 г.
Род деятельности:

гидрограф, геодезист,
полярный исследователь

Место рождения:

Пулково (Санкт-Петербург)

Место смерти:

Брюссель

Отец:

Андрей Ипполитович Вилькицкий

Супруга:

Надежда Валериановна Тихменева

Дети:

Татьяна (р. 1913),
Андрей (р. 1916)

Награды и премии:
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Борис Андреевич Вилькицкий (22 марта [3 апреля1885, Пулково — 6 марта 1961, Брюссель) — русский морской офицер, гидрограф, геодезист, исследователь Арктики, первооткрыватель Северной Земли.





Биография

Родился в семье гидрографа, капитана Андрея Ипполитовича Вилькицкого (впоследствии генерал-лейтенант Корпуса гидрографов, начальник Гидрографического управления). Закончил Морской кадетский корпус (1904), в чине мичмана участвовал в русско-японской войне 1904—1905 гг. на кораблях эскадры Тихого океана.

В 1908 г. окончил Николаевскую морскую академию по гидрографическому отделу (штурманская специализация) и 20 декабря того же года произведен в чин старшего лейтенанта. В 1908—1912 гг. выполнял ответственные гидрографические и геодезические работы на Балтийском море и на Дальнем Востоке.

В начале 1913 г. капитан 2-го ранга Вилькицкий назначен командиром ледокольного парохода «Таймыр» и помощником начальника гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана. Ледокольным пароходам «Таймыр» и «Вайгач» (командир — П. А. Новопашенный) предстояло выполнить съемку побережья и островов Северного Ледовитого океана, выявить возможности мореплавания по Северному морскому пути. Из-за внезапной болезни начальника экспедиции, полковника корпуса флотских штурманов И. С. Сергеева, морской министр в июле 1913 г. возложил руководство на Вилькицкого. В 1913 году экспедиция открыла Землю Императора Николая II (Северную Землю), остров Цесаревича Алексея (Малый Таймыр) и Остров Старокадомского. В 1914—1915 годах совершил первое сквозное плавание по Северному морскому пути из Владивостока в Архангельск, открыв новый остров Новопашенного (ныне — Остров Жохова). Экспедиция прибыла в Архангельск 16 сентября 1915 года.

Материалы и документы этой экспедиции были эвакуированы в Ярославль во время Первой мировой войны и почти все погибли при артиллерийском обстреле города частями Красной армии во время подавления антибольшевистского восстания в Ярославле[1].

Вилькицкий был назначен командиром достраивавшегося в Петрограде эсминца «Летун». После достройки эсминца с июня 1916 принимал участие в операциях флота на Балтийском море и 30 июля был произведен «за отличие» в чин капитана 1-го ранга. За удачную постановку минного заграждения 17 октября 1916 года у неприятельских берегов Вилькицкий был награждён Георгиевским оружием.

В 1917—1918 годах капитан 1-го ранга Вилькицкий — дежурный офицер оперативного отделения Службы связи Балтийского флота. В июне 1918 г. он был назначен начальником советской гидрографической экспедиции Западно-Сибирского района Северного Ледовитого океана для обеспечения вывоза хлебных грузов в европейскую часть России. Выехал в Архангельск, и в августе перешёл на сторону Северного правительства.

Находился в распоряжении правительства Верховного управления Северной области, которое в 1919 году произвело Вилькицкого в чин контр-адмирала.

Возглавлял Карскую экспедицию 1919 года, преследовавшую как военные и торговые (доставку оружия, сопровождение английских и шведских пароходов), так и гидрографические цели — специальным отрядом экспедиции Западно-Сибирского района Северного ледовитого океана командовал К. К. Неупокоев[2].

При эвакуации войск Северной армии генерала Миллера из Архангельска 19—21 февраля 1920 г. руководил этой операцией, одновременно командуя ледокольным пароходом «Косьма Минин» с пассажирами на борту и буксируя яхту «Ярославна» в сопровождении ледокола «Канада». По пути в Норвегию в районе полуострова Рыбачий, приняв под свою команду ещё пароходы «Кильдин» и «Ломоносов», которые вышли из Мурманска, 26 февраля 1920 г. адмирал Вилькицкий привел корабли с военнослужащими Северной армии и беженцами в Норвегию. Преодолев при выходе из Архангельска ледовые поля и длительное преследование (с артиллерийским обстрелом) кораблями Красного флота, отряд адмирала Вилькицкого 26 февраля 1920 г. вошёл в фиорд порта Тромсё. После доставки генерала Миллера и пассажиров в Норвегию привел свой ледокольный пароход «Косьма Минин» и сопровождавшие его пароходы на Чёрное море, передав их в Крыму в состав Черноморского флота Русской армии генерала Врангеля.

В феврале 1920 г. эмигрировал в Англию, где жил и работал до 1922 г. Именем Вилькицкого были названы острова в море Лаптевых, открытые экспедицией Амундсена в 1919 году. Находясь за рубежом, Вилькицкий продолжал интересоваться проблемами русского Севера, высказал ряд конструктивных предложений по организации судоходства по так называемому Карскому морскому пути. В 1923 и 1924 годах по приглашению внешнеторговых организаций СССР участвовал в подготовке и проведении 3-й и 4-й Карских товарообменных экспедиций, был начальником морской части этих предприятий, обеспечил успешный переход больших групп транспортных судов и грузовые операции.

С 1925 года — вновь в Англии, где состоял на службе в частных судовладельческих компаниях.

С 1926 по 1928 год работал гидрографом в Бельгийском Конго в качестве начальника бригады по гидрографическому изучению нижнего Конго. Такие бригады обычно состояли из трех европейцев и тридцати африканцев и имели специально оборудованный пароход и несколько моторных лодок.[3] Вернувшись в Брюссель, вел скромную жизнь бухгалтера и преподавателя русского языка. Скончался в Брюсселе в 1961 году.

20 ноября 1996 года прах Бориса Андреевича Вилькицкого был перезахоронен на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга рядом с могилами его отца Андрея Ипполитовича (18581913) и младшего брата Юрия Андреевича (18881905)[4][5].

Награды

За участие в русско-японской войне

За труды по исследованию Арктики

  • 6 декабря 1914 года Орден Святой Анны 2-й степени
  • 19 октября 1915 года подарок с вензелелевым изображением Высочайшего Имени
  • 12 ноября 1915 года знак в память Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана
  • в 1926 году золотая медаль «Вега» Шведского общества антропологии и этнографии

За участие в Первой мировой войне

Адреса в Санкт-Петербурге — Петрограде

  • 1900—1912 — набережная Екатерининского канала (Грибоедова с кон. 1920-х), 96;[6]
  • 1912—1913 — Преображенская улица (Рылеева с кон. 1920-х), 27;
  • 1913—1917 — 8-я Рождественская (Советская с 1923) улица, 38.

Память

Напишите отзыв о статье "Вилькицкий, Борис Андреевич"

Примечания

  1. [books.posev.ru/ Ярославское восстание. Июль 1918] / Под ред. В. Ж. Цветкова. — 1-е. — Москва: Посев, 1998. — 112 с. — (Библиотечка россиеведения. Выпуск № 2).
  2. Синюков, В. В. Александр Васильевич Колчак : Учёный и патриот : в 2 ч. / В. В. Синюков; отв. ред. А. П. Лисицын ; Ин-т истории естествознания и техники им. С. И. Вавилова РАН. — М.: Наука, 2009. — ISBN 978-5-02-035761-7 (ч. 2), С. 34
  3. Д. И. Ососов. Морские офицеры в Бельгийском Конго 1920—1960 // Морские записки. 1965 No 1.
  4. [magazines.russ.ru/neva/2005/8/vi26.html Гидрографы Вилькицкие]
  5. [old.vladnews.ru/magazin.php?id=13&idnews=17282&current_magazin=1421 Репрессированная экспедиция]
  6. [www.nlr.ru/cont/ Весь Петербург - Весь Петроград (1894 - 1917), интерактивное оглавление].

Ссылки

  • [oldvladivostok.ru/articles/?a=209&s=123&p=1 Русские Колумбы на Дальнем Востоке]
  • [magazines.russ.ru/neva/2005/8/vi26.html Гидрографы Вилькицкие]
  • [www.polarpost.ru/forum/viewtopic.php?f=52&t=1666 М. Аджиев, «Пионер Арктики Борис Вилькицкий»]
  • В. Смирнов, Судь[www.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10265581@SV_Articles ба «Российского Колумба»](недоступная ссылка с 16-09-2016 (2751 день))

Литература

  • Вилькицкий Б. А. Земля Императора Николая II // Возрождение. — Париж, 1934. — № 3140.
  • Солодков Ю. Н. Контр-адмирал Б. А. Вилькицкий. // Архивы русской эмиграции. Под ред. А. Г. Пронина и А. А. Геринга. Т. 5. Fresno, CA, 1972—1974.
  • Вилькицкий Б. А. [doykov.com/books/vilkitskiy2.pdf Когда, как и кому я служил под большевиками.] // Архивы русской эмиграции. Под ред. А. Г. Пронина и А. А. Геринга. Т. 5. Fresno, CA, 1972—1974.
  • П. А. Варнек. Контр-адмирал Б. А. Вилькицкий 1885—1961. // Морские Записки 1961. № 1/2 (54)
  • Д. Дараган. Памяти Бориса Андреевича Вилькицкого. // Морские Записки 1961. № 3/4 (55)
  • Мурад Аджиев. Строки одной биографии. (Борис Вилькицкий). Очерк. // На суше и на море : Художественно-географическая книга.. — М., 1979. — Т. 19. — С. 247-259
  • Атлас реки Енисея от г. Енисейска до Енисейского залива / Сост. Гидрограф. эксп. под начальством подполк. Вилькицкого. Масшт.: 5 вер. в дюйме. — [СПб.:] Изд. Гл. гидрогр. упр. Морск. М-ва, 1910.
  • Вейнберг Б. П., Трубятчинский Н. Н. Магнитные определения А. И. Вилькицкого и его сотрудников 1882—1901 гг. // Записки по гидрографии. — 1928. — Т.LIV. — С.37-58.
  • Вилькицкий А. И. О работах гидрографической экспедиции в 1895 г. в реках Енисее, Оби и Ледовитом океане // Известия РГО. — 1896. — Т.32.
  • Вилькицкий А. И. Наблюдения над качанием поворотных маятников Репсольда, произведенные в Енисейске, сел. Гольчихе, г. Березове, Обдорске и в Югорском шаре в 1894—1896 гг. // Записки РГО по общей географии. — 1903. — Т.XXX, N 4. — С.1-84.
  • Вилькицкий А. И. Предварительный отчет о работах гидрографической экспедиции в 1894 г. в реке Енисее и Ледовитом океане // Известия РГО. — 1895. — Т.31. — С.136-152.
  • Иванов К., Вилькицкий А. Определение по телеграфу разности долгот Енисейска и Красноярска // Записки по гидрографии. — 1897. — Вып. XVIII. — С. 92-148..

Отрывок, характеризующий Вилькицкий, Борис Андреевич

Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.