Вильнюсская астрономическая обсерватория

Вильнюсская астрономическая обсерватория

Вильнюсский университет. Старая астрономическая обсерватория
Оригинал названия	Vilniaus universiteto astronomijos observatorija
Тип	астрономическая обсерватория
Код	070 ([newton.dm.unipi.it/neodys/index.php?pc=2.1.2&o=070&ab=0 наблюдения])
Расположение	Вильнюсский университет, Вильнюс, Литва
Координаты	54°40′59″ с. ш. 25°17′11″ в. д.54.683111° с. ш. 25.286500° в. д. / 54.683111; 25.286500
Высота	101 м
Дата открытия	1753 год
Сайт:	www.astro.ff.vu.lt/

Ви́льнюсская астрономи́ческая обсервато́рия (код обсерватории «070» - до 1939 года, после 1939 года «570») — астрономическая обсерватория Вильнюсского университета, действующая в Вильнюсе. Основана в 1753 году в центральном здании Академии и университета виленского Общества Иисуса, четвёртая по счёту в Европе и старейшая в Восточной Европе; впоследствии заново начала свою деятельность у парка Вингис в Вильнюсе.

Первая обсерватория: XVIII—XIX века

Обсерватория сооружена по инициативе и по проекту Томаша Жебровского (1752, по другим сведениям 1742), хорошо знакомого с устройством астрономических обсерваторий в Праге и Вене. Его проект изображён виленским художником второй половины XVIII века Игнатием Эггенфельдером на портретах Жебровского и Елизаветы Огинской-Пузыны, на средства которой обсерватория сооружалась.

Обсерватория была возведена поверх прежнего трёхэтажного северного корпуса здания коллегии, откуда в XVIII веке ничто не заслоняло горизонт. Её составили два сооружённых один над другим зала, образовавшие четвёртый и пятый этажи, а также две трёхэтажных четырёхгранных башни. Четвёртый этаж занимал большой зал (ныне Белый зал Библиотеки Вильнюсского университета), в котором хранились приборы для астрономических наблюдений и физических опытов, экспонировались научные коллекции, проводились учебные занятия. Возведённая над сводом большого зала надстройка пятого этажа предназначалась для астрономических наблюдений. Необходимые для них приборы поднимались из большого зала через люк в своде.

Башни по углам обсерватории своими формами напоминали барочные башни виленских костёлов. Они должны были быть одинаковыми и своим архитектурным образом представлять астрономическую науку. По проекту вершину восточной башни должна была украсить земная сфера, западную — небесная. Возведение западной башни затянулось и до смерти Жебровского так и не было завершено. Построенная по его проекту восточная башня была украшена вместо глобуса флюгером. Во время ремонта в 1825 году архитектор Кароль Подчашинский придал башне классицистические черты. В 1837 году западная башня была разрушена, а у восточной башни был разобран верхний третий этаж; на ней была оборудована смотровая площадка.

Как позднее утверждал Мартин Почобут-Одляницкий, здание, спроектированное его учителем Жебровским, внешним величием превосходило Гринвичскую королевскую обсерваторию.

Возглавлявший обсерваторию в 1765—1807 годах Мартин Почобут-Одляницкий завершил её строительство. По его указаниям архитектор Мартин Кнакфус возвёл пристройку у южного фасада с двумя симметричными боковыми башнями, предназначенными для астрономических наблюдений. Почобут заботился о приобретении для обсерватории новейшего астрономического оборудования. Под его руководством на протяжении тридцати лет велись практические наблюдения. Они отражались в специальных рукописных журналах, в которых ежедневно фиксировались расположения небесных тел и их движение. При Почобуте велись наблюдения за солнечными пятнами и разрабатывались способы определения расстояния между Землёй и Солнцем.

После упразднения Виленского университета (1832) обсерватория до 1881 года принадлежала Петербургской Академии наук, затем с 1883 года была закрыта:

8 декабря 1876 г. случившийся в здании пожар значительно повредил как самое помещение обсерватории, так и некоторые из её инструментов, так что оказалось затруднительным производить дальнейшие наблюдения. Кроме того, положение её среди города делало невозможным точные астрономические наблюдения, вследствие сотрясения инструментов от уличного движения. Поэтому обсерватория 1 января 1883 года закрыта, библиотека обсерватории выслана в Петербург в Академию наук, часть инструментов, годных в дело, отправлена в Варшавскую обсерваторию, а инструменты старые, имеющие историческое значение, частью пересланы в Пулковскую обсерваторию, а частью переданы в Виленский Музей древностей. Само здание передано в ведение Учебного округа, под помещение Виленской Публичной Библиотеки.

За время своего существования обсерватория приобрела свыше ста различных астрономических инструментов. Из них сохранилось двенадцать; они хранятся в Музее истории науки Вильнюсского университета, часть их экспонируется в Белом зале Библиотеки Вильнюсского университета. Среди них — первый телескоп, подаренный в 1753 году князем Михалом Казимиром Радзивиллом «Рыбонькой», виленским воеводой. Это телескоп зеркальной оптической системы Грегори с рефлектором в 13,5 см. Телескоп длиной в 4 фута был изготовлен в Германии, был обшит кожей, с надписью, вытесненной золотыми буквами:

Dono celsissimi principis Michaelis Radziwill palat: Viln. supr: ducis exerc: M.D.L. cessit Acad: Viln: S. J. ad usum astronomicos.

Среди других инструментов самые важные:

• пассажный инструмент Рамсдена (приобретён в 1765 году)
• секстант Каниве (1765)
• стенной квадрант Рамсдена (1777)
• визуальный фотометр Шверда (1896)

Заведовали старой обсерваторией Томаш Жебровский (1753—1758), Якуб Накцянович (1758—1764), Мартин Почобут-Одляницкий (1764—1807), Ян Снядецкий (1807—1825), П. Славинский (1825—1843), М. О. Глушневич (1843—1848), Е. Н. Фусс (1848—1854), Е. Е. Саблер (1854—1865), М. М. Гусев (1865—1866), П. М. Смыслов (1866—1881).

Новая обсерватория в XX веке

В 1922 году астрономическая обсерватория виленского Университета Стефана Батория была открыта на территории бывшего юнкерского училища у Закретского парка (ныне парк Вингис). Координаты обсерватории 54°40′58″ с. ш. 25°15′11″ в. д.54.68278° с. ш. 25.25306° в. д. / 54.68278; 25.25306   . Обсерватория выпускала бюллетень научных трудов (1921—1939). Руководил обсерваторией Владислав Дзевульский (1922—1941). С 1939 года данной обсерватории присвоен код Центра малых планет «570».

Там же после Второй мировой войны начала работать обсерватория Вильнюсского государственного университета. Её основные инструменты — рефлекторы диаметром 63 см (совместно с Молетской астрономической обсерваторией Института физики) и 48 см, двойной астрограф диаметром 16 см. Обсерватория занималась исследованием звёзд II типа населения Галактики и микропеременности звёзд, совершенствованием методов регистрации слабых потоков света. Директорами и заведующими обсерватории были Б. Кодатис (1941—1944), П. Славенас (1944—1952 и 1956—1969), Б. Воронков (1952—1956), А. Мисюкас-Мисюнас (1969—1978), Р. Калитис (1978—1992), Й. Суджюс (1992—2008), В. Вансевичюс (с 2008 года).

Основные инструменты обсерватории в ХХ - XXI веках

• 63-см рефлектор (D = 630 мм, F = 10080 мм, в 1974 году установлен в Молетской астрономической обсерватории Института физики)
• 48-см рефлектор (D = 480 мм, F = 9540 мм, в 2005 году установлен в астрономической обсерватории Самаркандского Университета, Узбекистан)
• 28-см Celestron Шмидт-Кассегрен (D = 280 мм, F = 2800 мм, в 2004 году установлен в Вильнюсской астрономической обсерватории)
• 16-см астрограф Carl Zeiss (D = 160 мм, F = 1500 мм, рефрактор; в 1931 году установлен в Вильнюсской астрономической обсерватории)

См. также

• Список астрономических инструментов
• Молетская астрономическая обсерватория

Литература

• Вильнюсская астрономическая обсерватория // Литва. Краткая энциклопедия. — Вильнюс: Главная редакция энциклопедий, 1989. — С. 181. — 672 с. — 50 000 экз.

Ссылки

• [www.astro.ff.vu.lt/ Observatory of the Vilnius University] (англ.)
• Шлевис, Герман. [ricolor.org/europe/litva/lir/cult/3/ На пыльных тропинках далеких планет... Имена в истории: Матвей Гусев, Петр Смыслов, астрономы]. Россия в красках. Educational Orthodox Society "Russia in colors" in Jerusalem. Проверено 3 июля 2009. [www.webcitation.org/67tN6iskB Архивировано из первоисточника 24 мая 2012].

Публикации в базе данных NASA ADS:

• [adsabs.harvard.edu/cgi-bin/basic_connect?qsearch=Vilnius+observatory&version=1 Поиск по слову «Vilnius observatory»]

Отрывок, характеризующий Вильнюсская астрономическая обсерватория

Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.