Вильнюсская картинная галерея
| Вильнюсская картинная галерея | |
|---|---|
| |
| Дата основания | 1933 |
| Местонахождение | Вильнюс, Didžioji g. 4 |
| Сайт | [www.ldm.lt/VPG/ www.ldm.lt/VPG/] |
Ви́льнюсская карти́нная галере́я лит. Vilniaus paveikslų galerija — подразделение Литовского художественного музея, располагающееся в Вильнюсе, на улице Диджёйи 4 (Didžioji g. 4).
Галерея размещается в просторном дворце графов Ходкевичей. Заслуживает внимания интерьер позднего классицизма. Постоянная экспозиция знакомит с развитием изобразительного искусства Литвы с XVI века по начало XX века.
В галерее проводятся временные привозные и сменные выставки, музыкально-поэтические и другие вечера, концерты классической музыки.
Галерея открыта со вторника до субботы с 11:00 до 18:00. По воскресеньям с 12:00 до 17:00. Накануне государственных праздников время работы на час короче[прояснить]. Не работает по понедельникам и в дни государственных праздников. Цена билета 6 литов, для школьников и студентов — 3 лита (для детей до 7 лет, людей с ограниченными возможностями, членов ICOM бесплатно). Экскурсии на литовском языке 30 литов, на иностранном языке — 50 литов.
Содержание
История
Картинная галерея в Вильнюсе была учреждена в 1956 году. Её экспозиция до 1989 года располагалась в здании вильнюсского Кафедральном соборе. Экспозиция представляла литовское искусство XVI — начала XX веков и западноевропейское искусство XV—XIX веков[1].
В 1989 году Кафедральный собор был возвращён верующим. В 1989—1994 годах Картинная галерея располагалась во Дворце работников искусств (Menininkų rūmai), который после ремонтных и реставрационных работ в 1997 году стал официальной резиденцией президента Литвы.
В 1994 году галерея разместилась в отреставрированном дворце литовских вельмож Ходкевичей.
История здания
Здание датируется первой половиной XVII века. Оно не раз перестраивалось и расширялось. В 1834 году дворец Ходкевичей реставрировался по проекту и под руководством архитектора Фомы Тышецкого (Томаша Тышецкого), приобретя черты позднего классицизма (ампира).
Здание представляет собой один из наиболее интересных архитектурных ансамблей в стиле классицизма в Вильнюсе. В залах второго этажа сохранились свойственные этому стилю элементы декора и интерьера (лепнина, печь), дополненные мебелью и произведениями прикладного искусства.
Экспозиция
Постоянная экспозиция знакомит с развитием изобразительного искусства Литвы, начиная с XVI века.
В I, II и IV залах второго этажа экспонируются портреты талантливого финансиста, организатора торговли и промышленности Антония Тизенгауза (художник Ян Рустем), профессоров Виленского университета Яна Снядецкого, Томаша Жицкого (художник Анджей Валинович), Йозефа Франка (художник Я. Рустем), жены Франка, певицы Кристины Франк (урождённой Герхарди; художник Ян Рустем), поэта Владислава Сырокомли, композитора Михала Клеофаса Огинского (художник Франсуа-Ксавье Фабр), поэта Адама Мицкевича (художник Валентий Ванькович) и других выдающихся виленчан и тесно связанных с культурной и общественной жизнью Вильно личностей. Помимо портретов, в экспозиции имеются пейзажи Канута Русецкого и других художников.
Искусство Великого княжества Литовского представлено портретами в залах третьего этажа, написанными местными и иноземными мастерами.
Широко представлена Вильнюсская художественная школа — творчество профессоров и воспитанников кафедр живописи и рисунка, ваяния и других, действовавших в Виленском университете в 1793—1832 годах.
В XIV, XV, XVI, XVIII залах третьего этажа экспонируются произведения основателя школы Франциска Смуглевича, а также Яна Рустема, Юзефа Пешки, Юзефа Олешкевича, Яна Дамеля, Канута Русецкого.
Не менее полно представлено творчество художников Литвы, во второй половине XIX века получавших образование в Германии, Италии, Польше, России, Франции, а также литографии из «Виленского альбома» Яна Казимира Вильчинского. В XIX зале экспонируются картины Александра Слендзинского, Кароля Рипинского, Анджея Валиновича, Михала Кулеши, Антония Белькевича и других. XX зал знакомит с произведениями Винцентия Смоковского и Валентия Ваньковича.
В галерее можно также познакомиться с проектами вильнюсской Ратуши (архитектор Лауринас Стуока-Гуцявичюс).
Напишите отзыв о статье "Вильнюсская картинная галерея"
Примечания
- ↑ Касперавичюс, Юозас. Музеи Литовской ССР. — Вильнюс: Минтис, 1972. — С. 44—48. — 128 с. — 10 000 экз.
Ссылки
- [www.muziejai.lt/Vilnius/Vilniaus_paveikslu_gal.ru.htm Вильнюсская картинная галерея]
- [www.vilnius-tourism.lt/ru/tourism/places-to-visit/museums/vilnius-picture-gallery/ Вильнюсская картинная галерея]
- [www.ldm.lt/VPG/Index_en.htm Vilnius Picture Gallery]
Отрывок, характеризующий Вильнюсская картинная галерея
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
