События в Вильнюсе (1991)

Январские события лит. Sausio įvykiai
Основной конфликт: Поющая революция, Распад СССР
Один из протестующих с флагом около советского танка. Ночь 13 января 1991 года
Дата	11 — 13 января 1991 года
Место	Литва Литва
Итог	Вывод советских войск из Литвы
Противники
Литва Литва Повстанцы СССР СССР Советская армия Псковская дивизия ВДВ 7-я гвардейская десантно-штурмовая (горная) дивизия КГБ Группа «Альфа» Комитет национального спасения Литовской ССР
Командующие
неизвестно неизвестно
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
14 погибших 140 раненых 1 погибший

Январские события (лит. Sausio įvykiai) — столкновения в период с 11 по 13 января 1991 года, менее чем через год после провозглашения выхода Литвы из состава СССР. Происходили как в столице республики Вильнюсе, так и в городах Каунас, Алитус, Шяуляй, Варена.

С начала января подобные беспорядки происходили и в Риге (правда, без применения войсковых частей и тяжёлой техники), где также имелось несколько жертв.

Предыстория

В ночь на 11 марта 1990 года Верховный Совет Литовской ССР во главе с Витаутасом Ландсбергисом провозгласил независимость Литвы. Литва стала первой из союзных республик, объявившей независимость. На территории республики было прекращено действие Конституции СССР и возобновлено действие литовской конституции 1938 года. Независимость Литвы тогда не была признана центральным правительством СССР.

22 марта был опубликован президентский Указ «О дополнительных мерах по обеспечению прав советских граждан, охране суверенитета Союза ССР на территории Литовской ССР», в котором предписывалось провести изъятие оружия у населения и организаций Литвы. В ответ Верховный Совет Литовской Республики принял обращение «К народам, правительствам и людям доброй воли мира» с констатацией подготовки насилия «против Литовской Республики и её граждан другим государством» и просьбой «своими протестами противодействовать возможному использованию силы».

В тот же день советские десантники взяли здание горкома. 24 марта они заняли Высшую партийную школу, а наутро — дом Политпросвета.

С 18 апреля началась частичная энергетическая блокада Литвы.

27 апреля у здания Верховного Совета Литвы прошёл митинг протеста против «оккупации Литвы Советским Союзом», на котором 500 юношей сожгли свои военные билеты «в знак отказа от службы в оккупационной армии».

Хроника событий

7 января 1991 года правительство Литвы, возглавляемое К. Прунскене, значительно (в среднем по республике в 3,2 раза) повысило розничные цены на продукты питания (то есть провело «либерализацию цен»). На следующий день Гражданский комитет Вильнюса и просоветская коммунистическая организация «Единство» организовали митинг у здания Верховного Совета Литвы, участники которого потребовали отмены повышения цен на основные продукты питания, отставки литовского правительства и даже предприняли попытку ворваться в здание. В выступлении по радио и телевидению председатель Верховного Совета Витаутас Ландсбергис призвал сторонников независимости не допустить захвата парламента, правительственных зданий и важнейших объектов инфраструктуры.

Выступая 8 января на сессии Верховного Совета СССР, председатель палаты Национальностей союзного парламента Рафик Нишанов «выразил обеспокоенность» сложившейся в Литве ситуацией, заявив, что в адрес ВС СССР приходят «многочисленные телеграммы жителей Литвы с призывом к союзному руководству навести в республике порядок». Одновременно, 8-9 января в Литву были переброшены бойцы спецподразделения «Альфа», Псковской дивизии ВДВ и других частей.

В 16 часов 9 января у здания Верховного Совета Литовской Республики собралась многотысячная толпа, состоящая преимущественно из представителей русскоязычного населения, с лозунгами: «Долой парламент! Да здравствует Союз ССР!» 10 января Президент СССР Михаил Горбачёв потребовал отмены антиконституционных актов и восстановления действия союзной Конституции. В течение дня 11 января советскими частями были заняты Дом печати в Вильнюсе, ретрансляционный телевизионный узел в Неменчине, другие общественные здания («партийная собственность») в Вильнюсе, Алитусе, Шяуляе. Руководство Верховного Совета Литовской Республики призвало население выйти на улицы и принять участие в охране зданий Верховного Совета, радиоцентра, телебашни, телефонных станций, а МИД Литовской Республики в свою очередь направил в адрес Министерства иностранных дел СССР ноту протеста в связи с «оккупационными действиями на территории республики советских военнослужащих». В тот же день на пресс-конференции в ЦК КПЛ Юозас Ермалавичюс объявил о создании Комитета национального спасения Литовской ССР, провозглашавшегося единственным легитимным органом власти в Литве. В связи с этим Ландсбергис заявил, что «любая марионеточная просоветская власть не имеет никакого законного основания, и любые её решения абсолютно необязательны для граждан Литвы». Заведующий отделом национальной политики ЦК КПСС В. Михайлов проинформировал руководство ЦК КПСС о происходившем в Литве:

«По сообщению ответственных работников ЦК КПСС (тт. Казюлин, Удовиченко), находящихся в Литве, 11 января с. г. в г. Вильнюсе взяты под контроль десантников здания Дома печати и ДОСААФ (в нём размещался департамент охраны края), в г. Каунасе — здание офицерских курсов. Эта операция прошла в целом без сильных столкновений. […] В 17 часов по местному времени в ЦК КПЛ состоялась пресс-конференция, на которой заведующий идеологическим отделом ЦК т. Ермолавичюс Ю. Ю. сообщил, что в республике создан Комитет национального спасения Литвы. Этот Комитет берёт на себя всю полноту власти. Размещается он на заводе радиоизмерительных приборов (директор т. Бурденко О. О.). […]»

В 20:00 было прервано железнодорожное сообщение с Вильнюсом, в 1:00 час ночи 12 января группа вооружённых солдат захватила штаб-квартиру Департамента охраны края на улице Костюшко, а десантники взяли под охрану телефонный усилительный узел Вильнюса, в результате чего на полчаса была прервана связь города с внешним миром. В ночь с 12 на 13 января две колонны советской бронетехники (десантники 7-й гв.вдд при поддержке группы «Альфа») из места своей постоянной дислокации (т. н. «Северного городка») направились в центр Вильнюса, осуществляя движение по всем полосам дороги. Одна, как предполагалось, направлялась к окружённому многотысячной толпой парламенту, другая — к телевизионной башне, где также собралось много народа.

Той ночью, при штурме телевизионной башни советскими войсками, погибло 13 человек и, как минимум, 140 были ранены (среди погибших — лейтенант группы «Альфа» В. В. Шатских). Атака на здание Верховного Совета (парламент Литвы) не состоялась.

Впоследствии никто из должностных лиц СССР не захотел взять на себя ответственность. Министры внутренних дел и обороны также уверяли в своей непричастности. Президент СССР М. С. Горбачёв заявил, что он ничего не знал об этой акции ВС СССР, и что о ней ему доложили лишь утром. Позже Горбачёв утверждал, что бойцам из Альфы показали написанный от руки карандашом приказ от его имени, который потом разорвали. В [www.alphagroup.ru/press-service/news_association/3587 Заявлении ветеранов «Альфы» от 18 июля 2011], сделанном по поводу задержания в Австрии бывшего замкома группы, говорится, что «…сотрудники „Альфы“ не использовали при штурме здания вильнюсского радиотелекомитета и телебашни ни одного боевого патрона. Их действия ночью 13 января 1991 года не стали причиной гибели ни одного литовского гражданина».

Жертвы

Погибло 15 человек, 900 человек было ранено.

Реакция в мире

Действия силовых структур СССР в Литве осудили парламенты России, Украины, Белоруссии, Казахстана, а также Моссовет и Ленсовет.

Запад, занятый в то время кувейтским кризисом, также сделал резкие заявления в адрес Михаила Горбачёва, однако тот заявил, что «ничего не знал» о событиях той ночью.

Версии гибели людей

Официальная версия Литвы

Согласно официальной версии властей Литвы, все раненые и погибшие пострадали от действий советских войск.

13 ноября 2014 в литовской генеральной прокуратурой завершено досудебное расследование по делу о штурме 13 января 1991 года телебашни в Вильнюсе. Участники процесса, то есть подозреваемые, их защитники, пострадавшие, гражданские истцы и их представители смогут ознакомиться с материалами досудебного расследования до 12 мая 2015 года. После этого дело из более 700 томов с обвинительным актом будет передано в суд. Всего по делу проходят 69 граждан России, Белоруссии и Украины, служивших тогда в советской армии. Все они подозреваются в военных преступлениях и преступлениях против человечности. Большинство из них проживают за границей, и на их задержание выданы специальные — европейские ордера.

Уголовное преследование

После штурма Вильнюсской телебашни прокуратура Литвы возбудила уголовное дело по ст. 88, ч. 2 УК Литовской ССР (попытка совершения госпереворота). Следствие установило виновность 23 человек, среди которых министр обороны СССР Дмитрий Язов, председатель КГБ СССР Владимир Крючков и член ЦК и Политбюро ЦК КПСС, Секретарь ЦК КПСС Олег Шенин, а также секретари ЦК КП Литовской ССР Миколас Бурокявичюс, Юозас Ермалавичюс, Альгимантас Науджюнас, бывший командующий вильнюсского гарнизона генерал-майор Владимир Усхопчик, командир Вильнюсского ОМОНа Болеслав Макутынович. 17 декабря 1991 года Президиум ВС Литвы отправил письмо Президенту РСФСР Борису Ельцину с просьбой посодействовать в выдаче подозреваемых в руки литовского правосудия.

В июне 1996 года уголовное дело, по которому обвинялись 48 лиц, было передано Вильнюсскому окружному суду, но уже в октябре того же года суд отделил и вернул прокуратуре досудебное расследование в отношении 42 лиц, так как они скрывались.

В конце октября 1996 года над М. Бурокявичусом и рядом лидеров литовской компартии был организован суд по делу о гибели людей у вильнюсской телебашни 13 января 1991 года. Им вменялись в вину «попытка изменения государственного строя» и организация выступлений частей ВДВ, КГБ и МВД с целью захвата зданий радио и телевидения.

23 августа 1999 года были объявлены приговоры по этому делу Миколасу Бурокявичюсу, Юозасу Ермалавичюсу, Юозасу Куолялису, Ляонасу Бартошявичюсу, Станисловасу Мицкявичюсу и Ярославу Прокоповичу.

С 1992 года и по настоящее время Генпрокуратура Литвы выдвигает Республике Беларусь требования о выдаче генерала Владимира Усхопчика (командующий Вильнюсским гарнизоном в то время) и майора Станиславы Юонене (тогдашний главный редактор газеты «Советская Литва»), ныне являющихся белорусскими гражданами.

По данным Генпрокуратуры Литвы, за весь период расследования было отправлено 94 ходатайства о правовой помощи в Белоруссию, Россию и Германию, но получены только отрицательные ответы.

В 2010 году в Белоруссии был допрошен Владимир Усхопчик, хотя он и отказался принять присланное ему сообщение о подозрениях в совершении преступлений в Литве.

В настоящее время подозреваемые объявлены в розыск на всём пространстве ЕС, выданы европейские ордеры на арест. Всего по делу проходят 23 подозреваемых, 21 из них — граждане России, и двое — граждане Белоруссии. Четверо подозреваемых умерли. В отношении пятнадцати подозреваемых истек срок давности.

В июле 2011 года в аэропорту столицы Австрии был задержан бывший заместитель командира группы «А» Михаил Головатов, находившийся, по запросу Литвы, в связи с вильнюсскими событиями, в общеевропейском розыске. Вскоре он, однако, был освобождён, что вызвало возмущение литовских властей и правой общественности. Австрийские власти дали достаточное обоснование своим действиям, поставив в итоге МИД Литвы в неловкое положение.

В марте 2014 года один из подозреваемых, Юрий Мель — гражданин России, бывший советский офицер (по версии следствия, Мель находился в танке, который штурмовал телебашню и здание телевизионного комитета), был задержан на границе Литвы и Калининградской области, он помещен под арест.

После того, как нормы уголовного кодекса Литвы были изменены, инкриминируемые 23 подозреваемым (21 из них граждане РФ) преступные деяния были переквалифицированы в преступления против человечества и военные преступления. В отношении таких преступлений не применяется срок давности, а максимальное установленное наказание — пожизненное лишение свободы.

4 июня 2015 года окружной суд Вильнюса заочно оправдал двух бывших командиров вильнюсского ОМОНа Болеслава Макутыновича и Владимира Разводова, постановив, что обвинение в военных преступлениях и преступлениях против человечества было сформулировано заведомо неправильно.

31 августа 2015 года прокуратура Литвы передала дело о штурме вильнюсского телецентра в суд. 27 января 2016 года окружной суд Вильнюса начал рассмотрение дела. Потерпевшими по делу признаны около 500 человек, обвиняемыми — 65, на скамье подсудимых лишь двое — граждане России Юрий Мель и Геннадий Иванов (экс-начальник службы ракетно-артиллерийского вооружения 107-ой мотострелковой дивизии ВС СССР).

Иные версии

Ленинградский журналист А. Г. Невзоров (ведущий популярной передачи «600 секунд») в это время приехал освещать события в республике (и, по его словам — изначально с либеральных, антицентристских позиций) и находился в рядах атакующих. Впоследствии, 15 января 1991 года, по Первой программе Центрального телевидения был показан его телефильм-репортаж об этих событиях, под названием «Наши», идущий вразрез с трактовкой в зарубежных, а также в советских либеральных СМИ. В этом репортаже Невзоров героизировал верный Москве Вильнюсский ОМОН и советские войска, находившиеся на территории Литвы. Сюжет вызвал общественный резонанс, ряд советских политиков назвали его фальшивкой, ставящей целью оправдать применение войск против мирных граждан.

В материалах серии интервью местному еженедельнику «Обзор» за апрель-июль 2000 года бывший в 1990—1991 гг. начальником Департамента охраны края Литвы (фактически — министр обороны) А. Буткявичус говорит о том, что сторонники независимости Литвы хоть и сознательно шли на возможные жертвы, но он вместе с В. Ландсбергисом подготавливал провокации, организуя мирных жителей идти против войск, для того чтобы оплатить свободу Литвы «малой кровью». При этом, рассуждая шире о Саюдисе и агентах КГБ в его рядах, Буткявичус подчеркивал, что «Ни у кого из моих людей оружия не было. Его не могло быть, потому что именно на это опиралась вся наша стратегия: показать, как военная машина Центра нападает на невооружённых людей». Лидер литовских коммунистов Бурокявичус также утверждает, что в толпе людей работали «боевики-провокаторы Буткявичюса», близкого соратника В. Ландсбергиса, а также «прибывшие из Польши американские специалисты по боям в городских условиях».

Эти же сведения^{[уточнить]} подтверждал литовский писатель и общественный деятель Витаутас Петкявичюс, в качестве главы Комитета по национальной безопасности литовского Сейма (1993—1998), лично знакомившийся с материалами уголовного дела по факту гибели людей у телебашни.

По сведениям, собранным газетой «Советская Россия», гибель всех людей в ту ночь именно от рук советских военнослужащих — не была доказана. По данным газеты, один из погибших якобы был застрелен из винтовки Мосина образца 1891 года, давно снятой с вооружения советской армии (но имевшейся в некотором количестве на вооружении у повстанцев), а некоторые жертвы погибли от наезда автомобиля. Газета также отмечает, что прокуратура Литвы проигнорировала заявление бывшего председателя Комитета по национальной безопасности литовского Сейма В. Пяткявичюса о том, что в ночь на 13 января 1991 года около 20 боевиков литовской организации «Саюдис» с крыш соседних домов стреляли по собравшимся людям.

Дело Палецкиса

Альгирдас Палецкис распространил выписку судмедэкспертизы погибших 13 января 1991 года, она стала возможна после публикации сборника судебных документов Валерия Иванова, бывшего лидера «Единства», отсидевшего в тюрьме.

См. также

• Восстановление независимости Литвы
• Нападение на таможенный пункт под Мядининкаем
• Декабрьские события 1986 года (Казахстан)
• Тбилисские события (1989)
• События в Баку (1990)
• Массовые беспорядки в Душанбе (1990)
• События в Риге (1991)
• Крестный путь (фильм)

Ссылки

• Гущин В. И. [www.fondsk.ru/news/2010/12/29/kto-stojal-za-sobytijami-v-litve-i-latvii.html Кто стоял за событиями декабря 1990-го — января 1991 года в Литве и Латвии?]
• [krasnoe.tv/node/8478 1991 год в Литве: взгляд коммуниста] Интервью с Ю. Ю. Ермалавичюсом
• [www3.lrs.lt/pls/inter/dba_intra.w5_show?p_r=4073&p_k=2&p_b=4030 Сборник фотографий и материалов]  (англ.)
• [www.kp.ru/daily/25816.4/2794758/ Неужели в 1991-м в Вильнюсе «свои стреляли в своих»? Часть 1-я и 2-я. Комсомольская правда 12-13 января 2012]
• [2000.net.ua/2000/forum/vera/24380 Витаутас Плечкайтис: «Не надо заставлять с собой дружить»]
• [www.youtube.com/watch?v=2SFnU4qDHDw 14 передача «Исторический процесс»] (обсуждение исторических параллелей между твиттерными революциями и Перестройкой, возможность повторения «вильнюсского» сценария, принимает участие А. Палецкис), РТР, 25.01.2012 (видео)
• Владислав Швед. [www.specnaz.ru/articles/196/1/1771.htm Литва обвиняет «Альфу»] // «Спецназ России» от 31 января 2013
• [www.amic.ru/news/206534/ МИД РФ обвинил Литву в фальсификации событий 1991 года в Вильнюсе] // 26 января 2013
• [www.rbc.ru/rbcfreenews/20130507192407.shtml Литва хочет судить 20 граждан РФ и Белоруссии] // РБК, 07 мая 2013
• [www.laisve15.lt/ laisve15.lt] — портал 15-й годовщины событий  (лит.)
• [www.youtube.com/watch?v=ALahu5khABw События 12-13 января в Вильнюсе] (видеохроника)
• д/ф «Приговоренные. Капкан для группы „Альфа“»

Литература

• Михаил Пустобаев. Хроника агрессии — Вильнюс : Amzius, 1994. — 239 с., илл., 10000 экз.

Отрывок, характеризующий События в Вильнюсе (1991)

– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.