Вильсонс-Промонтори (национальный парк)

Вильсонс-Промонтори (национальный парк)Вильсонс-Промонтори (национальный парк)

</tt>

</tt> </tt>

</tt>

</tt>

</tt>

Национальный парк Вильсонс-Промонтори англ. Wilsons Promontory National Park
39°00′48″ ю. ш. 146°23′37″ в. д.39.01333° ю. ш. 146.39361° в. д. / -39.01333; 146.39361
Страна	Австралия Австралия
Площадь	490,49 км²
Дата основания	1898
Управляющая организация	Парки Виктории
Национальный парк Вильсонс-Промонтори

Ви́льсонс-Про́монтори, Уи́лсонс-Про́монтори (англ. Wilsons Promontory National Park) — национальный парк в штате Виктория, Австралия. Парк, который также часто называют the Prom, является старейшим национальным парком Виктории.

Физико-географическая характеристика

Национальный парк расположен на одноимённом полуострове в водах пролива Басса, отделяющего материковую Австралию от Тасмании, в 200 км восточнее Мельбурна и в 90 км юго-восточнее Леонгата. В базе данных Международного союза охраны природы (МСОП) указана площадь 490,49 км².

Национальный парк Вильсонс-Промонтори, расположенный рядом национальный морской парк, а также ряд других природоохранных зон входят в состав биосферного резервата Вильсонс-Промонтори.

Рельеф

Парк находится в южной части Южно-Викторианской возвышенности (South Victorian Uplands). Полуостров Вильсонс-Промонтори является остатком древнего хребта Bunurong, который соединял континент с Тасманией. После того, как хребет ушёл под воду, от него остался только остров Вильсонс-Промонтори и ряд островов вокруг него в проливе Басса. Со временем, благодаря приливам, ветрам и эрозии остров соединился с материком. Низменная область перешейка Янаки (Yanakie Isthmus), включая Шелоу-Инлет (Shallow Inlet) на западе и Корнер-Инлет (Corner Inlet) (можно встретить также название котловина Корнер (Corner Basin)) на востоке, отделяют парк от возвышенности Южный Гипсленд (South Gippsland Uplands). Ещё одна низменная область расположена в южной части полуострова и проходит между заливом Оберон на западе и заливом Уотерлу на востоке. Возвышенность Южный Гипсленд и северо-восточная Тасмания соединены подводным хребтом (Bassian Rise), который делит пролив Басса на две котловины: котловина Гиппсленд расположена восточнее хребта, котловина Басса — западнее.

Перешеек Янаки имеет ширину около 8 км, он протянулся с севера на юг на 20 км, гранитный горный массив протянулся на 40 км и включает ряд вершин свыше 500 метров. В центральной части парка расположены вершины Латроуб (Mt Latrobe, 754 м), Рамсэй (Mt Ramsay, 679 м), Уилсон (Mt Wilson, 705 м), Оберон (Mt Oberon, 558 м), в южной — Норгейт (Mt Norgate, 419 м), Боулдер (Mt Boulder, 501 м), в северо-восточной — Сингапур (Mt Singapore, 147 м), Маргарет (Mt Margaret, 218 м), Раундбэк (Mt Roundback, 316 м), Хантер (Mt Hunter, 347 м).

На западном берегу перешейка Янаки расположена топь Коттерс-Лейк. Трясина имеет около 1 км в диаметре и окружена обломочным известняком с трёх сторон. Четвёртая, западная сторона, представляет собой пляж. Поверхность топи находится в 4 м над уровнем моря, глубина может составлять до 1 метра. К юго-западу от неё находится пляж Дарби, отделённый от озера дюнами известняка. В 10 км южнее озера протекает река Тидал. Она стекает с холмов в центре полуострова и впадает в залив Норман, образуя широкую болотистую дельту.

Геология

Основную часть парка занимает композитный батолит, состоящий из девонского гранита, в то время как в северной части парка, на перешейке Янаки представлены осадочные породы ордовикского периода. В топографическом рельефе заметны серии трещин и разломов, протекающие в северо-восточном — юго-западном или в северо-западном — юго-восточном направлениях. Предположительно, эти структуры имеют схожую тектоническую историю с аналогичными образованиями котловин Гиппсленд и Басс. Структуры, протекающие в восточно-западном и северо-южном направлениях также весьма заметны. В основном они представляют мезозойские и кайнозойские отложения: вулканические отложения позднего юрского и раннего мелового периода характерны для Strzelecki Group, кварцевые и каолинитовые речные отложения позднего мелового периода и кайнозоя — для долины Латроуб (Latrobe Valley Group), шельфовые карбонаты позднего палеогенового и неогенового периодов — для Сиспрей (Seaspray Group), терригеновые отложения неогена — для Хаунтед-Хилл (Haunted Hill Formation)..

Геологические и геоморфологические формы на территории парка очень разнообразны, среди них пляжи Дарби, Сквики, Файв-Майл, острова Грейт-Гленни и Клефт, дельта Чинамен-Крик. Парк находится в северной части гранитного массива, который простирается до северо-восточной Тасмании и приобрёл причудливые формы в результате эрозии. Различные виды и формы гранита в парке лучше всего смотреть в заливе Норман. В северной части парка граниты переходят в осадочные породы и дюны. Для береговой линии характерны затопляемые приливами равнины, песчаные пляжи и пещеры.

Климат

Для территории национального парка характерен умеренный морской климат. Средний годовой уровень осадков составляет около 1000 мм на побережье, около 1500 мм на холмах и 700 мм вдоль перешейка. Летние засухи бывают редко, в зимние месяцы осадков больше. Средняя температура в летние месяцы составляет 17С, в зимние — 11С, на побережье возможны редкие заморозки. Основным сезоном для туристов является позднее лето и осень.

На побережье обычно дуют сильные западные или юго-восточные ветры. Порывы ветра могут достигать 40-50 м/с.

Ниже представлена климатическая таблица для маяка Вильсонс-Промонтори, расположенного на территории национального парка.

Климат Вильсонс-Промонтори
Показатель	Янв.	Фев.	Март	Апр.	Май	Июнь	Июль	Авг.	Сен.	Окт.	Нояб.	Дек.	Год
Абсолютный максимум, °C	0,0	1,1	−2,2	−0,2	7,8	18,2	20,0	19,5	11,2	4,4	0,6	3,2	20,0
Средний максимум, °C	20,3	20,5	19,4	17,3	14,9	13,0	12,2	12,8	14,2	15,8	17,2	18,8	16,4
Средний минимум, °C	14,0	14,8	14,1	12,7	11,1	9,3	8,4	8,3	9,0	10,0	11,2	12,6	11,3
Абсолютный минимум, °C	5,6	7,2	5,4	3,3	3,3	−0,6	0,0	0,6	0,6	2,3	1,7	2,8	−0,6
Норма осадков, мм	50,5	46,8	69,6	84,8	112,8	120,1	122,1	122,6	99,1	92,5	71,4	63,8	1056,1
Источник: Бюро метеорологии Австралии

Флора и фауна

Растительный мир

Растительный мир парка очень разнообразен и включает в себя тёплые и холодные умеренные дождевые леса, горные леса, редколесья, болота и береговую зону. На территории парка произрастает более 700 видов растений, включая растения, характерные для Тасмании. В парке встречаются самые южные белые мангровые леса.

На полуострове в основном произрастают эвкалиптовые леса.

Для перешейка характерно открытое редколесье. Преобладающим видом является Casuarina stricta, эвкалипты не характерны для перешейка. В прибрежных дюнах произрастает Leptospermum laevigatum, высота которых достигает 5 метров, и Myoporutn insulare. В глубине перешейка можно встретить кусты Leptospermum laevigatum, Leucopogon parvifolium и Acacia, над которыми возвышается Banksia integrifolia. Для заболоченной местности в районе Коттерс-Лейк характерны Cladium (Machaerina) junceum, высотой 20 см, на более сухих участках произрастает Juncus maritimus, высотой до 1 м. По краю болота можно встретить кустарники Acacia longifolia и Leptospermum lanigerum, а также Gahnia filum, Melaleuca squarro, Melfleuca ericifolia и Leptospermum juniperinum, высота некоторых растений достигает 8 метров.

В эстуариях, на песчаных дюнах и в каменистых районах парка преобладает Leptospermum, Melaleuca и Casuarina. На пляже Дарби, близлежащий дюнах и клифах произрастают Calocephalus brozvnii, Olearia axillaris и Helichrysum spp. с Leptospermum laevigatum.

В 1907, 1941, 1951 годы в парке произошли крупные лесные пожары, после которого многие участки леса восстанавливаются до сих пор. Последний крупный пожар случился в 2009 году.

Животный мир

На территории парка обитает около 30 видов млекопитающих, включая трёхпалый крысиный потору (Potorous tridactylus), малая сумчатая мышь, белоногая сумчатая мышь, широкозубая крыса (Mastacomys fuscus), карликовый летучий кускус и толстохвостый поссум (Cercartetus nanus), а также кенгуру, коалы и вомбаты, 180 видов птиц.

История

В 1790-х годах на территории парка появились европейцы. До этого территория принадлежала аборигенам племени Brataualung, которое прекратило своё существование. Поначалу территория представляла интерес для китобоев и охотников на тюленей, которые за 40 лет почти полностью исстребили тюленей в регионе. В 1840-е годы люди проявили интерес к высоким лесам региона. Лесозаготовка продолжалась вплоть до 1906 года, когда поселение заготовителей было уничтожено пожаром. Несколько раз животноводы пытались построить на полуострове фермы. Особо успешной была ферма Янаки (Yanakie), на которой разные хозяева занимались разведением овец, а затем крупного рогатого скота с 1850 по 1992 год, то есть даже после присоединения территории к национальному парку.

В марте-апреле 1853 года парк посетил натуралист доктор Фердинанд вон Мюллер, который исселдовал восточное и северо-восточное побережье. В 1884 году команда натуралистов совершила путешествие к маяку на полуострове. Руководитель группы, Джон Грегори, предложил устроить на этом месте национальный парк. Предложение поддержал клуб натуралистов Виктории (Field Naturalists Club of Victoria) и местные компании речных перевозок, которые осуществляли водные экскурсии и предлагали места для пикников на берегу. В результате 8 июля 1898 года было объявлено о временной резервации 368,42 км2 земли для создания национального парка.

В 1904 году было высказано предложение об уменьшении зарезервированной территории. Предложение было отклонено кабинетом министров штата. В то же время клуб натуралистов развергул более гирокую публичную компанию по созданию национального парка, к которой в этот раз присоединились Royal Society, the Royal Geographic Society, the Zoological and Acclimatisation Society, and the Australian Natives Association. В результате в марте 1905 года было объявлено о постоянной резервации площадью 303,63 км2. Поначалу парк не включал в себя береговую зону, она была добавлена в 1908 году, за исключением 10 участков общей протяжённостью 200 метров, которые оставались для рыболовства. Дальнейшее расширение парка происходило в 1928, 1947, 1969 годы.

В 1908 году для управления парком был создан комитет. Первым рейнджером стал Чарльз Масленнан, в 1910 году к нему присоединился Гордон Матиесон. Позднее комитет получил возможность нанимать служащих, а также поддерживать парк. Основным источником дохода при этом оставалась аренда пастбищ для скота на территории парка и несколько ферм. В 1975 году управление парком перешло к службе национальных парков.

Исследования

Полуостров интересен для исследователей в силу своего местоположения. Для него характерны черты как материковой Австралии, так и близлежащего острова Тасмания. Сбор наблюдений начал проводится ещё до основания национального парка. Бюро метеорологи Австралии собирает статистику метеонаблюдений на маяке Вильсонс-Промонтори с 1872 года, в … году проводились первые натуралистические наблюдения на полуострове. Ряд исследований конца XX века посвящены растительному миру полуострова, его геологии, истории.

Исследования растительного мира парка и полуострова проводились в 1960 годы Хоупом. Он брал образцы растений на восточном и западном берегах топи Коттерс-Лейк, а также около реки Дарби.

Секретарь и один из основателей Ассоциации национальных парков Виктории Рос Гарнет побывал в парке в студенческие годы и на протяжении нескольких десятилетий собирал информацию об истории парка. Книга «A History of Wilsons Promontory» была написана в начале 1980-х годов, но не была опубликована. Только в 2009 году агентство Парки Виктории опубликовало её в Интернете. Другая книга Гарнета «The Wildflowers of WIlsons Promontory» была опубликована в … году.

Туризм

Ранней статистики о туристической активности в регионе не сохранилось, но известно, что в период 1912—1916 годы парк посетило 66 человек. Долгое время доступ к парку был затруднён, так как не было дороги через перешеек Янаки. Добраться до шале на реке Дарби, построенного для туристов можно было двумя маршрутами: либо на машине во время отлива, включая 10 км участок вдоль пляжа Waratah Bay, рискуя быть смытым волнами, затем от Winchester’s camp до Buckley’s Rocks, а потом вдоль реки вглубь полуострова через Коттерс-Лейк; либо на лодке через котловину Корнер от Port Franklin или Port Welshpool до Vereker Landing, а затем пешком или на лошади. Центральный вход открылся только в 1930-е годы и сейчас до парка можно добраться по шоссе Саут-Гипсленд, свернув с него на юг в районе Meeniyan or Foster, пересекая реку Дарби по мосту, а затем Darby Saddle, с которого открывается вид на море и за которым расположен современный туристический городок, в 10 км от прежнего места.

Во время Второй мировой войны на территории парка тренировалась армия Австралии и он был закрыт для публики. Построенные в это время строения на реке Тидал стали новой туристической деревней, что привело к росту посещаемости парка в послевоенные годы, который продолжился после того как заасфальтировали основные дороги парка в 1970—1971 годы.

Литература

• Garnet J. R. [historyofwilsonspromontory.wordpress.com/ A History of Wilsons Promontory]. — Victorian National Parks Association, 2009. — 400 с.

Отрывок, характеризующий Вильсонс-Промонтори (национальный парк)

– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.