Вильтон, Роберт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Роберт Арчибальд Вильтон
англ. Robert Archibald Wilton

Фотография из книги «Агония России»
Род деятельности:

журналист, писатель

Дата рождения:

31 июля 1868(1868-07-31)

Место рождения:

Норфолк

Подданство:

Великобритания Великобритания

Дата смерти:

18 января 1925(1925-01-18) (56 лет)

Место смерти:

Париж

Награды и премии:

[1]

Роберт Арчибальд Вильтон (англ. Robert Archibald Wilton; 18681925) — английский журналист, работавший в России в годы Первой мировой войны, Октябрьской революции и Гражданской войны. Автор книг «Агония России» и «Последние дни Романовых».





Биография

Отец Роберта, будучи горным инженером, работал в России на шахтах. Роберт с детства жил в России и хорошо говорил по-русски[1]. С 1889 года в течение 14 лет работал европейским корреспондентом газеты New York Herald, освещая для ней события в России и Германии. Затем начал работать петербургским корреспондентом The Times, заслужив репутацию одного из самых влиятельных обозревателей событий в России тех лет. После начала Первой мировой войны добровольно отправился на фронт, став военным корреспондентом. Во время боёв за Барановичи Вильтон показал такое мужество, что был награждён солдатским Георгиевским крестом.[2]

Вечером 7 июля на позиции 67-пехотной диизии прибыл из Петрограда английский корреспондент газеты «Таймс» Роберт Уилтон. ...В русском документе говорилось, что награждён Георгиевским крестом 4-й степени «Роберт Вильтон за проявленную в бою 25 июня 1916 г. храбрость. Во время атаки 267-го Духовщинского полка Скробовского мыса находился при командире 4 батальона штабс-капитане Рауне, исполнял его поручения и зная русский язык, ободрял нижних чинов. Когда же штабс-капитан Раун был смертельно ранен, то Роберт Вильтон, рискуя своей жизнью вынес его из боя и оказал медицинскую помощь»

— И.И. Дубейко «Забытая война» Минск, 2014 г. Стр. 53

В дни Корниловского выступления Вильтон поддержал его. После восстания чехословацкого корпуса Вильтон последовал в Сибирь, чтобы присоединиться к антибольшевистским и антигерманским силам. После поражения антибольшевистских сил в Сибири Вильтон сумел добраться до Владивостока, покинул Россию и в 1920 году приехал в Париж, где возобновил свою работу на New York Herald. В 1924 году он вошёл в состав новообразованной англоязычной газеты The Paris Times, издававшейся в Париже.

Умер от рака в Париже в 1925 году.

Участие в расследовании обстоятельств убийства царской семьи

Вильтон приехал в Екатеринбург в апреле 1919 года и, близко сойдясь со следователем Н. А. Соколовым, стал одним из активнейших участников расследования обстоятельств убийства, совершённого в доме Ипатьева. Соколов допускал Вильтона к таким деталям следствия, к которым доступ был только у особо доверенных лиц: Вильтон осматривал комнату, где произошло убийство, присутствовал при осмотре и исследовании мест в лесу, где, как предполагалось, были уничтожены тела убитых — подпись Вильтона стоит на акте этого осмотра; Вильтон лично повторил путь грузовика, перевозившего тела убитых; им были сделаны многие фотографические снимки мест и вещей, касающихся преступления, в том числе знаменитый снимок «мостика из шпал», под которым впоследствии были обнаружены тела девяти убитых[3].

Из-за наступления большевиков расследование Соколова так и не было окончено. Соколов поручил Вильтону хранить один из экземпляров следственного дела, что Вильтону удалось сделать, зачастую с опасностью для собственной жизни. Все материалы следствия были эвакуированы из Екатеринбурга в Сибирь в железнодорожном вагоне. В феврале 1920 года они прибыли в Харбин. Возникла возможность утраты всех материалов уголовного дела. Спас материалы Вильтон, который, как британский подданный, взял материалы под свою защиту, вывесив на вагоне британский флаг. Материалы дела, а также реликвии, оставшиеся от царской семьи, были доставлены во Владивосток и погружены на торговое судно, направлявшееся в Европу[3].

В 1920 году Вильтон первым из числа лиц, имевших доступ к материалам следствия, издал на английском языке книгу «Последние дни Романовых» (англ. The Last Days of the Romanovs), базирующуюся на этих материалах (две другие книги, написанные лицами, также имевшими доступ к материалам следствия Соколова — «Убийство царской семьи» самого следователя Соколова и «Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале» генерала Дитерихса — были изданы позднее)[3].

Все три упомянутых книги, написанные лицами, принимавшими участие в расследовании Соколова и имеющими доступ к материалам этого расследования, одинаково описывали причины и обстоятельства убийства царской семьи. По их мнению, свержение династии Романовых и убийство семьи последнего русского императора задолго до революции в России было задумано евреями, которые были связаны с врагами России в Германии. Решение об убийстве семьи принимали лично руководители большевистской партии и советского государства. Убийство было совершено с использованием древних еврейских ритуальных традиций[уточнить]. После расстрела тела вывезли за город, разрубили на куски и сожгли, таким образом безвозвратно уничтожив останки. Никакого захоронения останков убийцы не делали[3].

Вскоре после появления самого первого издания книги «Последние дни Романовых» Вильтон был уволен из газеты «Таймс» — как полагал сам Вильтон, из-за того, что его книга носила яркий антисемитский характер[4].

Сочинения

  • [www.archive.org/details/russiasagony00wiltgoog Russia's Agony]. — 1-е. — London: Edward Arnold, 1918.
  • [www.archive.org/details/lastdaysromanov00sokogoog The Last Days of the Romanovs]. — 1-е. — London: Thornton Butterwith, 1920.
Переводы
  • Французский язык: в 1921 году в Париже.
  • Русский язык: Вильтон Р. [rummuseum.ru/portal/node/595 Последние дни Романовых] / в переводе князя А. Волконского. — 1-е. — Берлин: Град Китеж, 1923. — русское издание имело большие купюры в сравнении с оригинальной англоязычной книгой
Приписываемые Вильтону
  • Злодеяние над царской семьей, совершенное большевиками и немцами. — 1-е. — Париж, 2005. — 244 с. — книга издана русским эмигрантом Шота Чиковани. По его словам русскоязычная рукопись книги, написанная Р. Вильтоном, после его смерти хранилась у знакомой Вильтона Татьяны Кроун, которая спустя ¾ века после смерти Вильтона передала рукопись Чиковани[5]. Кроме текста Вильтона в книге приведены многочисленные, ранее недоступные русскому читателю, воззвания, манифесты, призывы и другие редкие документы представителей русской эмиграции[6].

Источники

  • Чиковани Ш. По поводу «крапленных карт» и «недобросовестных историков» // Родина : журнал. — 2006. — № 5. — С. 81.
  • Чиковани Ш. [www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=1833&n=26 «Я сделал нужную книгу». Неопубликованное интервью с издателем бестселлера] // Родина : журнал. — 2006. — № 3. — С. 43—46. [archive.is/tXeKb Архивировано] из первоисточника 15 января 2014.
  • Соловьёв В. Н. [istrodina.com/rodina_articul.php3?id=1834&n=95 Краплёные карты] // Родина : журнал. — 2006. — № 3. — С. 47—50.

Напишите отзыв о статье "Вильтон, Роберт"

Примечания

  1. 1 2 Севастьянов А. [old.lgz.ru/archives/html_arch/lg282006/Polosy/3_1.htm Правда об убийстве царя?] // Литературная газета : еженедельная газета. — 2005.
  2. [medalirus.ru/stati/intervju-shabanova-patrikeeva-stranaru.php Учрежденный 200 лет назад Георгиевский крест был самой демократичной наградой России]
  3. 1 2 3 4 Интервью следователя В. Н. Соловьёва и Л. А. Аннинского [www.dostoinstvo.zolt.ru/index.php?module=articles&c=articles&b=1&a=16 Расстрельный дом] (рус.) // Достоинство : Общественно-политический журнал. — 2008. — № 1.
  4. Вильтон Р. Предисловие переводчика // [rummuseum.ru/portal/node/595 Последние дни Романовых] / в переводе князя А. Волконского. — 1-е. — Берлин: Град Китеж, 1923.
  5. Чиковани Ш. [www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=1833&n=26 «Я сделал нужную книгу». Неопубликованное интервью с издателем бестселлера] // Родина : журнал. — 2006. — № 3. — С. 43—46. [archive.is/tXeKb Архивировано] из первоисточника 15 января 2014.
  6. Соловьёв В. Н. [istrodina.com/rodina_articul.php3?id=1834&n=95 Краплёные карты] // Родина : журнал. — 2006. — № 3. — С. 47—50.

Ссылки

  • bookz.ru/authors/vil_ton-r/viltonr01/1-viltonr01.html Последние дни Романовых. От переводчика

Отрывок, характеризующий Вильтон, Роберт

– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.