Вильчинский, Ян Казимир
| Ян Казимир Вильчинский | |
| Jan Kazimierz Wilczyński | |
 | |
| врач и меценат | |
|---|---|
| Имя при рождении: |
Jan Kazimierz Maciej Longin Ildefons Wilczyński |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Ян Кази́мир Вильчи́нский (польск. Jan Kazimierz Maciej Longin Ildefons Wilczyński, лит. Jonas Kazimieras Vilčinskis; 26 февраля 1806, Ясонис близ Утены — 18 февраля (2 марта) 1885, Вильно) — врач, коллекционер, деятель культуры, издатель «Виленского альбома».
Биография
Родился в Ясонисе[lt] (ныне — Утенского района Литвы). Окончив гимназию в Трошкунах (1822), поступил в Виленский университет и окончил медицинский факультет (1827), но экзамены по состоянию здоровья не сдавал. Совершенствовался за границей. С 1831 года был практикующим врачом в Варшаве. Вернулся в Вильну в 1835 году. Сдал экзамены в Виленской медико-хирургической академии и получил диплом врача (1842).
Работал врачом. Увлекался коллекционированием предметов старины и произведений искусства. По инициативе и при поддержке Вильчинского в 1843 году реставрировалась часовня Святого Гиацинта на Погулянке, для которой была изготовлена новая деревянная статуя. С 1840-х годов, заручившись поддержкой коллег и меценатов, занимался изданием сборника эстампов «Виленский альбом». Состоял членом-сотрудником Виленской археологической комиссии. Похоронен на кладбище Росса в Вильне.
Виленский альбом
Известен главным образом как составитель и издатель «Виленского альбома» („Album de Wilna“) — серии альбомов литографий, посвящённых Вильне: виды города и его окрестностей, достопримечательности и памятники культуры, отдельные здания, портреты деятелей истории и культуры. Альбомы печатались в Париже, в типографии Лемерсье, в 1842—1875 годах в шести выпусках, неодинаковых по объёму и формату, в двух вариантах — более дорогие цветные литографии и более дешёвые монохромные. Оригиналами служили свыше 350 произведений известных художников, работавших в Литве — Альберт Жамет, Василий Садовников, Михал Эльвиро Андриолли, Марцина Залесского и других. Эстампы делали лучшие французские художники-литографисты того времени Адольф Байо, Филипп Бенуа, Франсуа Гренье, Адольф Лафосс и другие.
Среди первых эстампов была литография по картине Яна Дамеля «Отступление французской армии по Ратушной площади в 1812 году» (1846), выполненная Виктором Адамом (стаффаж) и Луи Бишебуа (архитектурный пейзаж). В альбом вошли панорамные лирико-романтические пейзажи «Вильно с северо-запада» и «Костёл миссионеров» по рисунку М. Э. Андриолли, «Калвария» и «Пригород Снипишки» И. Ф. Хруцкого, изображения интерьеров — Вяркяйского дворца и бернардинского костёла по рисункам Садовникова, костёла тринитариев на Антоколе по акварели Садовникова (литография И. Деруа, 1847).
Третья серия «Виленского альбома» (1850) представляла старинную графику, девять новых эстампов с медных гравюр по рисункам Франциска Смуглевича на темы польской истории.
Значительное место в альбоме заняли репрезентационные портреты исторических личностей (Стефан Баторий, Варвара Радзивилл) и крупных учёных, меценатов, культурных и общественных деятелей Литвы (эстампы Адольфа Лафосса с портретами епископа Мотеюса Валанчюса, графа Евстахия Тышкевича, композитора Станислава Монюшко, портреты Сырокомли, Киркора и других).
Помимо высокой художественной ценности, «Виленский альбом» представляет собой важный источник иконографической информации о несохранившихся зданиях и памятниках архитектуры, облик которых существенно изменился.
Фрагменты «Виленского альбома»
- Jan Kazimierz Wilczyński Album Wileńskie.jpg
Обложка одного из выпусков
- Wilno Katedra.jpg
- Ostra brama.jpg
- GreatCourtyard.jpg
- MatkaBoskaOstrobramska.jpg
Икона Остробрамской Божией Матери
- JanSniadecki.jpg
- Bonifacy Jundzill.jpg
- Marian Chapski.jpg
- Adolf Lafoss. Vladimir Nazimov.jpg
Напишите отзыв о статье "Вильчинский, Ян Казимир"
Литература
- Гасюнас В. Из художественных хранилищ // Вильнюс : журнал. — Вильнюс, 1996. — № 6. — С. 98—114. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0236-2203&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0236-2203].
Ссылки
- [www.unesco.org/webworld/mdm/visite/vilnius/grafika/vilcinskis/mvilcinskis.htm Album de Vilna. 1845—1875]:
- [www.unesco.org/webworld/mdm/visite/vilnius/grafika/vilcinskis/avilcinskis3.htm A View of Vilnius from the Northwest]
- [www.unesco.org/webworld/mdm/visite/vilnius/grafika/vilcinskis/avilcinskis6.htm Dominikonu St. in Vilnius]
- [www.unesco.org/webworld/mdm/visite/vilnius/grafika/vilcinskis/avilcinskis5.htm Gates of Dawn St]
- [www.unesco.org/webworld/mdm/visite/vilnius/grafika/vilcinskis/avilcinskis2.htm Governor General’s Residence, and Astronomic Observatory in Vilnius]
- [www.unesco.org/webworld/mdm/visite/vilnius/grafika/vilcinskis/avilcinskis4.htm The French Army in the Town Hall Square]
- [www.unesco.org/webworld/mdm/visite/vilnius/grafika/vilcinskis/avilcinskis8.htm Verkiai]
- [www.unesco.org/webworld/mdm/visite/vilnius/grafika/vilcinskis/avilcinskis7.htm Vilnius Cathedral]
- [www.unesco.org/webworld/mdm/visite/vilnius/grafika/vilcinskis/avilcinskis1.htm Vilnius University]
Отрывок, характеризующий Вильчинский, Ян Казимир
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
