Вильяронга, Агусти

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Агусти Вильяронга
Agustí Villaronga
Имя при рождении:

Agustí Villaronga i Riutort

Дата рождения:

1953(1953)

Место рождения:

Пальма

Гражданство:

Испания

Профессия:

кинорежиссёр
сценарист

Направление:

независимое кино

Награды:

Goya, Silver Ariel

Агусти́ Вильяро́нга (кат. Agustí Villaronga, апрель 1953, Пальма-де-Мальорка) — испанский режиссёр, сценарист и клипмейкер. Проживает в Барселоне и считается одним из самых талантливых режиссёров современного испанского кино.

Вильяронга, как и многие другие знаменитые режиссёры, начал свою творческую карьеру с короткометражных фильмов. Однако такие короткометражки, как «Аль-майюрка» (исп. Al mayurka) и «Лабиринт» (кат. Laberint), снятые в родных местах Вильяронги, не принесли молодому режиссёру ожидаемой известности. Однако для того, чтобы занять место среди ведущих режиссёров Испании, Вильяронге оказалось достаточно снять один фильм — «В стеклянной клетке» (1987), ставший классикой европейского кино о насилии. Фильм, начинающийся с шокирующей сцены мучения и убийства маленького мальчика, рассказывает историю о том, как насилие передаётся из поколения в поколение. Проявлением высшей степени зла и насилия в современную эпоху Вильяронга считает бесчеловечные эксперименты, которые проводились над пленными концлагерей нацистскими врачами. Один из них — главный герой фильма, бывший нацистский доктор Клаус, который пытается побороть в себе тягу к насилию, сталкивается с молодым человеком, который имеет ещё большую склонность ко злу, чем доктор-убийца.

Следующий и самый успешный на данный момент фильм Вильяронги — «Лунный ребёнок» (исп. El niño de la luna, 1989) — считается одним из самых странных фильмов испанского кино. Действие «Лунного ребёнка» происходит в антиутопическом обществе в духе Оруэлла, где маленьких детей, которые проявляют телепатические способности, собирают в секретных лабораториях для экспериментов с их даром. По фазам луны и натальным картам в этих лабораториях пытаются найти сверхчеловеческие способности у детей. Главный герой фильма, Давид, обнаруживает, что является хранителем какого-то тайного послания, которое он должен передать по назначению. В роли его матери снялась известная певица, участница группы «Dead Can Dance» Лиза Джеррард, она же вместе с Бренданом Перри написала музыку к фильму. Эта сюрреалистическая картина получила премию «Гойя» за лучший оригинальный сценарий, лучший дизайн костюмов и лучший грим и была номинирована ещё на семь премий «Гойя» 1990 года.

В 2002 году Агусти Вильяронга снял псевдодокументальный фильм «Аро Толбухин. В голове убийцы» (исп. Aro Tolbukhin. En la mente del asesino, 2002). Первая часть фильма представлена как репортаж группы французских документалистов, которая в 1981 году записала в гватемальской тюрьме интервью с серийным убийцей Аро Толбухиным, венгром по происхождению. Его приговаривает к смертной казни за удивительные по жестокости преступления — он обливал бензином, а затем поджигал пациентов больницы. В тюрьме Толбухин признается ещё и в том, что во время пребывания в Гватемале он преследовал и заживо сжигал беременных индианок в окрестных деревнях. Согласно сюжету фильма, другая, уже испанская, съёмочная группа находит эту плёнку в 1997 году и проводит собственное журналистское расследование, пытаясь установить, что же привело Толбухина к такому печальному концу. Действие второй части фильма происходит в венгерской деревеньке, на родине Аро Толбухина. Съёмочная группа находит в деревне старуху, бывшую няню убийцы. После нескольких разнообразных событий выясняется, что родная сестра Толбухина была его любовницей и ждала от него ребёнка. Однако во время деревенского праздника её платье вспыхнуло от свечи, девушка получила тяжёлые ожоги и умерла. Этим и объясняется фиксация Толбухина на сжигании беременных женщин.

Важным событием для Агусти Вильяронги стала также работа над клипом для французской певицы Милен Фармер на песню «Fuck them all». Клип наполнен потусторонней символикой, самые запоминающиеся кадры связаны с концептуальной выставкой Марциала Лайтера «Пугала».

В 2010 году режиссёр снял очередной полнометражный фильм под названием «Чёрный хлеб», принёсший авторам почти 30 наград ведущих кинематографических конкурсов мира.



Избранная фильмография

Напишите отзыв о статье "Вильяронга, Агусти"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Вильяронга, Агусти

Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.