Винге, Мортен Эскиль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мортен Эскиль Винге
швед. Mårten Eskil Winge
Место рождения:

Стокгольм, Швеция

Место смерти:

Энчёпинг, Швеция

Жанр:

историческая живопись

Учёба:
Стиль:

романтизм

Влияние:

Нильс Бломмер, Карл Вальбом

Мортен Эскиль Винге (швед. Mårten Eskil Winge, 21 сентября 1825, Стокгольм Швеция22 апреля 1896, Энчёпинг, Швеция) — шведский художник, один из значительнейших исторических живописцев Швеции[1]. Профессор шведской Королевской Академии искусств. Наряду со своим однокурсником, другом и творческим соратником Августом Мальстрёмом внес существенный вклад в шведский романтический национализмготицизм[2]. Муж шведской художницы Ханны Матильды Тенгелин-Винге.





Биография

Ранние годы.

Родился в Стокгольме в семье ректора и викария Исака Мартина Винге и его супруги Андриетты Софии, урождённой Ротман. В 1846 г. получил степень бакалавра в Уппсальском университете, затем обучался в художественной мастерской Пэра Эмануэля Валландера в Стокгольме. В 1847 г. поступил в Королевскую Академию искусств. Одновременно с учебой, работал почтовым служащим, а также имел дополнительный доход, занимаясь портретной живописью.

Дюссельдорф, Париж, Рим.

В 1856 г. Винге получил золотую медаль и грант для художественного путешествия за границу от Королевской Академии искусств за картину «Карл X Густав у смертного одра Акселя Оксеншерна». Сперва Винге отправился в Дюссельдорф, где проходил практику в Дюссельдорфской академии художеств. Затем посетил Париж, там Винге вместе с Мальстрёмом обучался у Тома Кутюра, у которого нескольким годами ранее учился их наставник и новый профессор Королевской Академии искусств Йохан Кристоффер Боклунд. По условиям гранта Винге сделал несколько копий картин Рубенса в Лувре. В конце 1859 г. отправился в Рим, где также сделал несколько копий картин Рафаэля, Тициана и др. В 1863г. вернулся в Швецию.

Творчество

Скандинавские сюжеты.

С ранних лет, мотивом в творчестве художника были скандинавские сюжеты из мифологии, саг, народного фольклора.

Увлечённость к романтике средневековой Скандинавии, была передана Винге в детстве, общим другом его отца и Адама Эленшлегера основоположником шведской лечебной гимнастики Пером Хенриком Лингом. Двое последние были членами литературного кружка «Готический Завет» (Götiska förbundet).[3]

Выступил иллюстратором эпопеи «Боги Севера» (Nordens Gudar) Адама Эленшлегера и стихов «Приёмные Братья» (Fosterbröderna) кронпринца Карла XV.

Наиболее известные картины «Тор сражается с гигантами», «Крака», «Локи и Сигюн», «Хьялмар прощается с Орваром Оддом после Самсеской битвы» находятся в постоянной экспозиции Национального музея Швеции.

Христианские сюжеты.

С большим успехом Винге занимался живописью на библейские сюжеты Нового Завета. Наделил многие шведские церкви прекрасными алтарными картинами, среди которых «Христос в Гефсиманском саду» — церковь в Боргебю, «Воскресение Христово» — церковь в Вестанфорсе, «Преображение Господне» — церковь Святого Павла в Мальмё и другие.[1]

Напишите отзыв о статье "Винге, Мортен Эскиль"

Примечания

  1. 1 2 [enc-dic.com/brokgause/Vinge-marten-jeskil-84606.html Энциклопедия Брокгауза и Ефрона]
  2. [www.lexikonettamanda.se/show.php?aid=18526 Lexikonettamanda.se:Mårten Eskil Winge]  (швед.)
  3. [runeberg.org/svekon19/2/0092.html Runeberg.org:Mårten Eskil Winge]  (швед.)

Ссылки

  • ЭСБЕ, [ru.wikisource.org/wiki/%D0%AD%D0%A1%D0%91%D0%95/%D0%92%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D0%B5,_%D0%9C%D0%B0%D1%80%D1%82%D0%B5%D0%BD-%D0%AD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%BB%D1%8C Винге, Мартен-Эскиль]
  • Georg Nordensvan (швед.), [runeberg.org/svekon19/2/0092.html Runeberg.org:Mårten Eskil Winge]  (швед.)
  • [www.lexikonettamanda.se/show.php?aid=18526 Lexikonettamanda.se:Mårten Eskil Winge]  (швед.)

Отрывок, характеризующий Винге, Мортен Эскиль

– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.