Виноград, Элияху

Элияху Виноград
(ивр. ‏אליהו וינוגרד‏‎)
Дата рождения:	1927(1927)
Страна:	Израиль Израиль
Научная сфера:	Право
Место работы:	Еврейский университет в Иерусалиме
Учёная степень:	PhD
Учёное звание:	профессор права
Альма-матер:	Еврейский университет в Иерусалиме

Элияху Виноград (ивр. ‏אליהו וינוגרד‏‎, род. 1927) — израильский юрист и судья, председатель окружного суда в Тель-Авиве и судья Верховного суда Израиля. Участвовал в работе ряда государственных и общественных комиссий, в том числе — комиссии Винограда по расследованию обстоятельств Второй ливанской войны (2006).

Биография

Элияху Виноград родился в 1926 году. Известно, что он 24 года работал судьей, занимал должность председателя окружного суда в Тель-Авиве и был членом Верховного суда Израиля. После выхода в отставку Виноград возглавлял несколько государственных и правительственных комиссий.

Так, Виноград возглавлял одну из комиссий по проверке информации о израильском штурмане Роне Араде, который в октябре 1986 года попал в плен к боевикам ливанской организации «Амаль». По некоторым сведениям, в 1988 году агенты «Хезболлы» продали Арада иранской разведке, с тех пор о нем не было никакой достоверной информации. Комиссия Винограда пришла к выводу, что нельзя однозначно утверждать, будто Арад мертв.

Летом 2005 года Виноград возглавил юридическую комиссию, рассматривавшую запрос главного военного прокурора Израиля Авихая Мандельблита о лишении воинского звания генерал-майора запаса бывшего министра обороны Ицхака Мордехая. Мандельблит инициировал процесс после того, как Мордехай был признан виновным в сексуальных домогательствах по отношению к двум женщинам, которые в разное время находились в его подчинении, и приговорен к полутора годам тюремного заключения условно. Кроме Винограда, в комиссию входили председатель дисциплинарного суда при Управлении госслужащих Йосеф Тельраз и полковник Авиэзер Яари. После двух заседаний судья Виноград принял решение не лишать Мордехая званий за его вклад в защиту Израиля.

В июне 2006 года специальная комиссия по реформе высшего образования под руководством Винограда рекомендовала правительству существенно снизить плату за обучение. Решение комиссии Винограда одобрили представители студенческих профсоюзов, но не правительство, которое создало новую комиссию под председательством бывшего министра финансов Авраама (Байги) Шохата, отказавшегося снижать плату за обучение .

17 сентября 2006 года Виноград возглавил правительственную проверочную комиссию, которая должна была заняться расследованием действий военного и политического руководства Израиля в ходе Второй ливанской войны и проверкой всей деятельности на северной границе со времени вывода израильских войск из Южного Ливана в 2000 году . Комиссия под руководством Винограда была учреждена премьер-министром Израиля Эхудом Ольмертом под давлением общественности: ранее он пытался создать аналогичные комиссии, которые работали бы под контролем правительства . Ольмерт пообещал наделить правительственную комиссию расширенными полномочиями, вплотную приближающими её к статусу полноценной государственной комиссии. Комиссия Винограда получила право вызывать повесткой на допросы официальных лиц, предоставлять иммунитет свидетелям и формулировать рекомендации правительству. Кроме Винограда в состав комиссии вошли два профессора Еврейского университета Рут Габизон и Йехезкель Дрор, а также два отставных офицера генерал-майор Хаим Надаль и генерал-майор Менахем Эйнан. Все пятеро членов комиссии прошли проверку юридического советника Мени Мазуза на отсутствие личных интересов и персональных конфликтов.

30 апреля 2007 года была обнародована открытая часть промежуточного отчета комиссии Винограда, в которой рассматривались первые пять дней войны (до 17 июля 2006 года). Виновными в провале Второй ливанской войны в докладе были названы премьер-министр Ольмерт, министр обороны Амир Перец и бывший начальник Генерального штаба Армии обороны Израиля Дан Халуц. По мнению членов комиссии, ради поддержки военной операции Ольмерт манипулировал министрами, Халуц не имел четкого плана кампании, а Перец, не имевший военного опыта, отказался от помощи экспертов и специалистов . Доклад комиссии Винограда не содержал призыва к немедленной отставке Ольмерта или Переца, тем не менее, по мнению экспертов, такая формулировка могла появиться в окончательном отчете комиссии, который должен выйти летом 2007 года.

10 мая 2007 года комиссия Винограда опубликовала протоколы показаний Ольмерта, Переца и Халуца. На публикации настояла депутат Кнессета от партии «Мерец» Захава Гальон. Рассчитывая на отставку правительства и проведение досрочных выборов, Гальон добивалась публикации протоколов еще до обнародования промежуточного отчета и даже заручилась поддержкой Верховного суда и его председателя Дорит Бейниш. Однако тогда члены комиссии Винограда отказались разглашать показания Ольмерта, Переца и Халуца, пригрозив уйти в отставку.

Примечания

• При написании этой статьи использовался [www.lenta.ru/lib/14180991/ материал] (текст в Викитеке) из «Лентапедии», доступный по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].

Отрывок, характеризующий Виноград, Элияху

Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.