Винтовка

Винтовка (первоначально — «винтовальное ружьё»; см. также родственное слово винт, предположительно от нем. Gewinde — «нарезка», «резьба») — нарезное стрелковое оружие, конструктивно предназначенное для удержания и управления при стрельбе двумя руками с упором приклада в плечо.

Официально термин «винтовка» был впервые введён в 1856 году для принятого в тот год на вооружение винтовального ружья системы Баранова как название, «понятное для всякого солдата и объясняющее ему главное начало, на котором основано успешное действие нарезного оружия». До этого нарезное оружие в русской армии официально называлось штуцером или винтовальным ружьём, а до XVIII века — винтовальной пищалью.

Само же слово «винтовка» известно, по крайней мере, с XVIII века. Так, в документах 1773 г. о Пугачевском бунте упоминается «ружьё винтовка». В ироикомической поэме «Вергилиева Энеида, вывороченная наизнанку» 1791 года Николая Осипова есть строка «Как пули из винтовки мчались». Слово «винтовка» употребляют Пушкин («История Пугачева», «Капитанская дочка», стихотворение «Воевода»), Лермонтов (стихотворения «Беглец», «Свиданье», «Винтовка пулю верную послала…», очерк «Кавказец», роман «Герой нашего времени», поэма «Измаил-Бей» и др.), Д. В. Давыдов. Иногда считается, что оно происходит из терминологии, применявшейся по отношению к нарезному оружию казаками.

В современной русскоязычной терминологии слово «ружьё» практически однозначно закреплено за гладкоствольным оружием и к оружию нарезному обычно уже не применяется. Однако во многих иностранных языках (например, во французском) термины «винтовка» и «ружьё» по-прежнему не разделены и эти виды оружия обозначаются общим словом, которое переводится в зависимости от ситуации.

Винтовку с уменьшенной длиной ствола принято называть карабином.

История

Основной причиной появления винтовок послужила необходимость увеличения кучности боя гладкоствольных ружей. Предшественник винтовки, гладкоствольный мушкет, отличался слабой точностью боя, так как при выстреле пуля свободно двигалась в гладком канале ствола и получала неконтролируемое вращение. Опытным путём было выяснено, что ружья с нарезкой в канале ствола позволяют точно стрелять на расстояния больше 100 м.

Первые образцы оружия с винтовой нарезкой появились в начале XVI века. Их применение долго было ограниченным. Одна из причин — дороговизна и трудоёмкость в производстве. Но главная причина — очень долгое время перезарядки по сравнению с гладкоствольными ружьями — пулю в нарезной ствол приходилось загонять от дула к казенной части молотком. Поэтому нарезными ружьями вооружали лишь небольшую часть пехоты (егерей).

Первый шаг к созданию более совершенной винтовки сделал французский капитан Анри Дельвинь в 1826 году. Он сделал камору ствола с меньшим внутренним диаметром, чем канал: упираясь в края каморы, пуля раздавалась в стороны благодаря ударам шомпола и при выстреле входила в нарезы ствола. Позднее Дельвинь предложил цилиндро-коническую продолговатую пулю и практически доказал её выгоду. Штуцеры системы Дельвиня нашли ограниченное применение в армиях Австрии и Сардинии.

В 1832 году брауншвейгский офицер Бернерс предложил штуцер с двумя нарезами, в которые вкладывалась пуля с двумя выступами. Пуля не заполняла нарезы целиком, прорыв газов получался значительным, заряжать было непросто — в боевой ситуации выступы не сразу попадали в канавки на дульном срезе ствола. Этот штуцер был принят на вооружение в Бельгии, а в 1843 году — и в России, где получил название «литтихского» («люттихского», то есть льежского). Эти и подобные винтовки, несколько модернизированные Гартунгом при переделке гладкоствольных ружей, применялись застрельщиками русской пехоты во время Крымской войны.

В 1842 году французский полковник Луи Тувенен значительно усовершенствовал винтовку Дельвиня, установив в конце ствола стержень. Пуля с конической выемкой, сев на стержень, под давлением шомпола расширялась равномернее, обеспечивая хорошую обтюрацию при выстреле. Винтовками Тувенена была вооружена французская лёгкая пехота во время Крымской войны.

В 1847 году французский капитан Клод Минье предложил пулю так называемого расширительного типа, которая настолько упростила заряжание нарезного ружья с дула, что им вскоре вооружились большинство европейских армий . Пуля Минье, сделанная из свинца, имела сзади коническую выемку, в которую вставлялась коническая железная чашечка, не доходящая до дна выемки. При выстреле чашечка, будучи значительно легче пули, получала большее ускорение и доходила до дна выемки, расширяя мягкую пулю и вгоняя её в нарезы.

Однако изобретатели не знали, что ещё в 1836 году оружейный мастер Иоганн Дрейзе предложил прусскому правительству свою казнозарядную винтовку. Она была принята на вооружение в 1841 году. Было изготовлено некоторое количество этих винтовок, но они держалась в секрете, который был раскрыт лишь во время революции 1848 года, когда в Берлине восставшая толпа штурмом взяла арсенал.

Винтовки Дрейзе должны быть изготовлены заново, в то время как винтовки Тувенена и Минье получались простой переделкой старых ружей. Поэтому штуцерами в 50-х годах XIX века были перевооружены все европейские армии.

В 1852 году английским ружейным мастером Вилькинсоном и австрийским капитаном Лоренцем были предложены компрессионные (сжимающиеся) пули. Поперечные канавки на пуле способствовали её сжатию под давлением газов по длине и соответствующему расширению в стороны. Эту схему, требовавшую точного изготовления пуль и стволов, приняли в Австро-Венгрии, Швейцарии и Саксонии. В Великобритании в 1853 году была принята на вооружение винтовка Энфилд, которая заряжалась с дула пулями Притчетта (упрощённый вариант пули Минье, имевший вместо железной чашечки деревянную втулку). Этой винтовкой была вооружена английская армия во время Крымской войны.

В середине XIX века стали в больших количествах появляться конструкции нарезных ружей, заряжающихся с казённой части, а не с дула, что ещё ускоряло скорость заряжания, а также делало возможным заряжание из положения лёжа. В них применялись самые разнообразные конструкции затворов — откидные, качающиеся, крановые и другие. Одной из наиболее удачных и перспективных среди этих ранних конструкций казнозарядного оружия, однако, была игольчатая винтовка Дрейзе 1841 года, впервые оснащённая продольно-скользящим затвором. Сама по себе она была ещё весьма несовершенна, в частности, использовала бумажный патрон с капсюлем, расположенным в донце пули, из-за чего для производства выстрела его проходилось протыкать длинной иглой, которая часто ломалась. Однако это уже был самый настоящий унитарный патрон, да и продольно-скользящий затвор оказался весьма рациональным элементом, и впоследствии многократно копировался.

Впоследствии было, правда, создано определённое количество систем со скользящими затворами, в той или иной степени подражавших конструкции Дрейзе, в том числе — винтовки Грина с «двухпульной» системой обтюрации, Линдрена, Терри и другие, но практически все они были малоудачными и особого распространения не получили. Система Грина была принята в Сербии для переделки дульнозарядных винтовок Лоренца, но долго на вооружении не продержалась из-за очень низкой надёжности, — было выпущено всего около 12 тысяч штук. В России по системе Терри, улучшенной оружейником Норманом, было переделано несколько десятков тысяч устаревших дульнозарядных винтовок. Всё это были винтовки, заряжаемые не унитарными бумажными патронами, с отдельным капсюлем, надеваемым на бранд-трубку, очень простые по конструкции, — их затворы представляли собой по сути простую цилиндрическую заглушку, вставлявшуюся в ствол с казённого среза и запиравшуюся поворотом, — но и намного менее совершенные, чем система Дрейзе.

Следующая удачная и массово применявшаяся конструкция военной винтовки с продольно-скользящим затвором появилась лишь через более чем 20 лет после Дрейзе во Франции — игольчатая винтовка Шасспо. Эта винтовка, принятая на вооружение во Французской империи в 1866 году, имела все основные конструктивные черты, которые впоследствии будут характерны для однозарядных и магазинных винтовок с продольно-скользящим затвором.

В 1867 году в Российской империи приняли на вооружение отчасти похожую на системы Дрейзе и Шасспо игольчатую винтовку Карле, которая использовалась в русско-турецкой войне 1877-78 годов. Примерно тогда же, в 1868 году, в Италии была введена игольчатая винтовка Каркано, переделывавшаяся из старых 7-линейных дульнозарядных ружей и считающаяся неудачной.

В 1869 г. в России на вооружение была принята винтовка Крнка, которая также переделывалась из старых с дула заряжаемых винтовок.

Следствием массового применения казнозарядного стрелкового оружия с увеличенной дальностью стрельбы стало огромное превосходство обороняющейся в траншеях пехоты над наступающим противником, что впервые было продемонстрировано во время Гражданской войны в США.

В США в 1859 г. появилась винтовка Шарпса с клиновым затвором. Там же был создан целый ряд очень скорострельных для своего времени магазинных многозарядных винтовок с продольно скользящим затвором, движением которого управляла подвижная спусковая скоба (система Генри). В них использовались маломощные патроны револьверного типа с кольцевым воспламенением, поэтому военное применение их было весьма ограниченным, тем не менее они были исключительно популярны и сыграли большую роль в освоении так называемого «Дикого Запада». Наиболее известной из ранних магазинных винтовок стала винтовка Спенсера с крановым затвором. Но, несмотря на успех магазинных винтовок Спенсера и Генри в ходе Гражданской войны в США, ни американская армия, ни большинство других армий в то время не пожелали вооружить всех солдат оружием, способным выпустить весь носимый боекомплект солдата за несколько минут. Огромной популярностью в США пользовалась винтовка рычажного действия Winchester Model 1873, которая известна как «ружье, завоевавшее Запад» (англ. The Gun that Won the West).

В 1870 году в России была принята винтовка американской системы Бердана № 2, имевшая в целом похожий по конструкции на французский продольно-скользящий затвор, но уже использовавшая более совершенные патроны центрального воспламенения с металлической гильзой, позволившие окончательно решить проблемы с достижением обтюрации и в целом повысить надёжность работы оружия.

В 1871 году в Германии была принята на вооружение винтовка Gewehr 1871 (англ.) конструкции братьев Петера Пауля и Вильгельма Маузер под патрон с металлической гильзой, также со скользящим затвором. За немцами последовали французы, в 1874 году приняв винтовку Гра, представлявшую собой переделку игольчатой системы Шасспо под патрон с металлической гильзой. Старые винтовки с откидными, качающимися и клиновыми затворами просуществовали ещё до конца XIX века, но новые военные системы после середины 1870-х годов создавались почти исключительно со скользящими затворами.

Магазинные винтовки были приняты на вооружение практически во всех развитых странах во второй половине 1880-х — начале 1890-х годов, причём все они, за редким исключением, использовали продольно-скользящие затворы. Ближе к концу XIX века появилась, возможно, наиболее удачная и совершенная система такого оружия — винтовка Маузера 1898 года, имевшая очень прочный затвор, запираемый на три боевых упора, и вынесенную далеко назад длинную, отогнутую вниз рукоятку. Появляются винтовки с затвором «прямого действия», в которых стрелок был избавлен от необходимости поворачивать затвор вручную для достижения запирания и отпирания канала ствола, так как это осуществлялось специальным механизмом, — для перезарядки было достаточно отвести затвор назад и дослать вперёд (винтовка Маннлихера, винтовка Росса и другие).

В 1891 году в Российской империи была принята на вооружение 7,62-мм магазинная винтовка Мосина. В общей сложности эта винтовка с незначительными модернизациями находилась на вооружении войск России и СССР около 60 лет.

После Второй мировой войны большинство армий мира используют автоматические и самозарядные винтовки и карабины, а также штурмовые винтовки (автоматы). Как исключение можно привести некоторые снайперские винтовки и оружие церемониальных подразделений.

Интересные факты

• Поступление на вооружение британских колониальных войск в Индии капсюльной винтовки Энфилда образца 1853 года стало поводом к восстанию сипаев — из-за того, что бумага оболочки патронов была якобы пропитана свиным и коровьим жиром, что было неприемлемо ни для мусульман, ни для индуистов, потому что первые не могут употреблять в пищу свиней как нечистых животных, а вторые — коров (как священных животных). Перед тем же, как зарядить винтовку, бумажный патрон нужно было надкусить и высыпать порох в ствол, затем забить пулю шомполом и запыжевать промасленной бумагой от оболочки патрона.

Современная официальная терминология

Межгосударственный стандарт ГОСТ 28653-90 «Оружие стрелковое. Термины и определения», введенный в действие 1 июля 1991 года, даёт следующие определения термину «винтовка» и связанным с ним:

1. винтовка — нарезное стрелковое оружие, конструктивно предназначенное для удержания и управления при стрельбе двумя руками с упором приклада в плечо;
2. снайперская винтовка — боевая винтовка, конструкция которой обеспечивает повышенную точность стрельбы;
3. карабин — облегчённая винтовка с укороченным стволом;
4. автомат — автоматический карабин.

Исторические типы винтовок

Винтовки
Дульнозарядные		Казнозарядные
Кремнёвый замок	Нарезные мушкеты	Однозарядные						Магазинные
		Клиновый затвор	Качающийся затвор	Откидной затвор	Крановый затвор	Скользящий затвор		Скользящий затвор		Рычажные
						Игольчатые	Ударниковые	Поворотный затвор	Прямой затвор
Винтовальная пищаль	Pattern 1853 Enfield	Винтовка Шарпса	Remington M1867	Винтовка Крнка	Винтовка Верндля	Винтовка Шасспо	Винтовка Бердана	Винтовка Мосина	Steyr Mannlicher M1895	Винтовка Генри
Штуцер	Винтовка Лоренца	Винтовка Комблена	Винтовка Пибоди-Мартини	Snider-Enfield		Винтовка Дрейзе	Винтовка Гра	Mauser 98	Винтовка Росса	Винтовка Спенсера
	Springfield M1861		Springfield M1871	Винтовка Венцля			Vetterli Mod. 1870	Springfield M1903	Schmidt-Rubin M1889	Winchester M1860
			Винтовка Вердера	Винтовка Баранова			Gewehr 1871	Тип 38		Winchester M1866
				Springfield M1866			Винтовка Веттерли	Lee-Enfield		Winchester M1873
				Schneider-Tabatière				Carcano Mod. 91		Winchester M1894
								Krag-Jørgensen
								Lebel M1886
								Gevär m/96

Список винтовок начала XX века, стоявших на вооружении

Название	Изображение	Страна	Патрон	Затвор	Год
Винтовка Мосина		Россия Россия	7,62×54 мм R	Поворотный	1891 год
Mauser 98		Германия Германия	7,92×57 мм	Поворотный	1898 год
Steyr Mannlicher M1895		Австро-Венгрия Австро-Венгрия	8×50 мм R	Прямой	1895 год
Springfield M1903		США США	7,62×63 мм	Поворотный	1900 год
Тип 38		Япония Япония	6,5×50 мм Арисака	Поворотный	1905 год
Тип 99		Япония Япония	7,7×58 мм Арисака	Поворотный	1939 год
Lee-Enfield No.1 Mk III		Великобритания Великобритания	7,7×56 мм R	Поворотный	1895 год
Carcano Mod. 91		Италия Италия	6,5×52 мм Манлихер-Каркано	Поворотный	1891 год
Krag-Jørgensen		Норвегия Норвегия Швеция Швеция	6,5×55 мм	Поворотный	1894 год
		Дания Дания	8×58 мм R
Lebel M1886		Франция Франция	8×50 мм R Лебель	Поворотный	1886 год
MAS-36		Франция Франция	7,5×54 мм	Поворотный	1936 год
Mauser-Vergueiro		Португалия Португалия	6,5×58 мм Vergueiro	Поворотный	1904 год
Schmidt-Rubin M1889		Швейцария Швейцария	7,5×55 мм Шмидт-Рубин	Прямой	1889 год
Gevär m/96		Швеция Швеция	6,5×55 мм	Поворотный	1896 год
Gevär m/40		Швеция Швеция	8×63 мм	Поворотный	1940 год
Mannlicher-Schönauer		Греция Греция	6,5×54 мм Манлихер-Шенауер	Поворотный	1903 год
Dutch Mannlicher		Нидерланды Нидерланды Румыния Румыния	6,5×53 мм R	Поворотный	1895 год
Mauser M1889		Аргентина Аргентина Бельгия Бельгия	7,65×53 мм Argentino	Поворотный	1889 год

См. также

• Винтовочная граната
• Нарезной мушкет

Литература

• Жук А. Б. Энциклопедия стрелкового оружия. — М.: Воениздат, 1998.
• Маковская Л. К. Ручное огнестрельное оружие русской армии конца XIV—XVIII веков. Определитель. М.:Военное издательство, 1992 [militarist.milua.org/makovskaya/images/makovskaya.htm]
• Федоров В. Г. История винтовки. — М.:Воениздат, 1940
• Федоров В. Г. Эволюция стрелкового оружия. Часть I. Развитие ручного огнестрельного оружия от заряжания с дула и кремневого замка до магазинных винтовок. — М.:Государственное военное издательство Наркомата обороны Союза ССР, 1938

Ссылки

• [www.nevstol.ru/cat-65.html От «Берданки» до «Калаша»: пуля не дура, но чем легче, тем «умнее»]
• [museumarms.tula-oblast.ru/history От кремнёвого ружья до винтовки Мосина]
• [zbroya.com.ua/mag/2008/2008_8/11.htm Винтовки первой мировой]
• [fastmarksman.ru/52zatbor_2.htm Как создавался затвор для винтовок]

Отрывок, характеризующий Винтовка

– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.