Винценц, Станислав

Станислав Винценц
Stanisław Vincenz
писатель
Дата рождения:	30 ноября 1888(1888-11-30)
Место рождения:	Рунгурская Слобода, Австро-Венгрия
Дата смерти:	28 января 1971(1971-01-28) (82 года)
Место смерти:	Лозанна, Швейцария
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Станислав Винценц (польск. Stanisław Vincenz, 30 ноября 1888, Рунгурская Слобода, тогда Австро-Венгрия, между войнами Польша, позднее Украина, ныне Слобода Коломыйского района Ивано-Франковской области — 28 января 1971, Лозанна, Швейцария) — польский писатель, мыслитель-эссеист, переводчик.

Биография

Правнук французского (провансальского) эмигранта Шарля-Франсуа де Венсана (фр. Charles-François de Vincenz), который после Французской революции оказался в Вене и женился на польке из г. Станислав. Отец писателя — пионер нефтедобычи на Гуцульщине (Станислав Винценц родился в крупнейшем нефтепромысловом пункте Восточных Карпат), мать Софья Прибыловская — из старого шляхетского рода, обосновавшегося в Галиции. У будущего писателя была гуцульская няня, научившая его украинскому языку, познакомившая с обычаями гуцулов. Он вырос на уникальном перекрестке множества укладов и традиций — итальянских, венгерских, чешских, словацких, украинских, еврейских, польских, румынских, армянских, цыганских, австрийских, знал, по его словам, четырнадцать языков. Учился в гимназии в Коломые, затем в Стрые, подружился там с К.Вежиньским. Изучал право, биологию, психологию, философию, санскрит во Львовском и Венском университетах. В Вене защитил диссертацию о влиянии философии Гегеля на Фейербаха. Выучил русский (его первая жена была из России), переводил Достоевского.

В Первой мировой войне воевал в австрийской армии, после краха империи Габсбургов перешел в 1919 в польскую, принимал участие в походе Пилсудского на Киев, в 1922 был демобилизован. В 1926—1929 редактировал в Варшаве ежемесячный журнал «Дорога», публиковал в нем эссе по философии религии. С конца 1920-х годов принялся за труд своей жизни — многотомную эпопею из многослойной и разноязыкой жизни Гуцульщины «На высокой Полонине». В 1939, вернувшись в Рунгурскую Слободу, был арестован советскими властями. После освобождения в 1940-м эмигрировал в Венгрию (где помогал евреям укрываться от антисемитских погромов и нацистских преследований). В 1946-47 жил в Западной Германии, затем до 1949 — в горном местечке Ла Комб во французских Альпах, откуда перебрался в Гренобль, а в 1964 г. — в Лозанну. Сотрудничал с парижским издательством «Культура», были близок с Е.Гедройцем, Ю.Чапским, но особенно — с Ч.Милошем. Долгие годы вокруг него существовала своего рода «платоновская академия», в которую входили люди разных возрастов из разных стран, время от времени посещавшие дом Винценца, но неизменно сохранявшие связь с ним и между собой.

Прах писателя погребен в Кракове на Сальваторском кладбище.

Творчество

Нервом философских, исторических, политических размышлений Станислава Винценца, противостоявшего этим философии и морали эмигрантского изгнанничества и избранничества, было живое, динамичное соединение универсальных горизонтов человеческого понимания с верностью, по его выражению, «малой родине», конкретному месту жизни каждого человека. В этом он видел дух и призвание Европы, начало которых находил у своих любимцев Гомера и Данте. Переводил стихи Эндре Ади, Уолта Уитмена и др. Значительная часть наследия опубликована лишь после смерти.

Произведения

• Na Wysokiej Połoninie/На высокой Полонине: cz. 1. Prawda starowieku/ ч.1 Правда старых времен (Варшава, 1936);

cz. 2. Nowe czasy (Zwada)/ ч.2 Новые времена (Раздор) (Лондон, 1970); cz. 3. Barwinkowy wianek/ ч.3 Венок из барвинков (Лондон, 1979);

• Nowe czasy (Listy z nieba)/ Новые времена (Письма с неба) (Лондон, 1974);
• O książkach i czytaniu/ О книгах и чтении (Будапешт, 1942, эссе)
• Dante und die Volksmythe/ Данте и народная мифология (Дортмунд, 1963, на нем. языке)
• Dialogi z Sowietami/ Диалоги с Советами (Лондон, 1966)
• Tematy żydowskie/ Еврейские темы (Лондон, 1977, воспоминания)
• Z perspektywy podróży/ Глазами путешественника (1980, эссе)
• Po stronie dialogu/ На стороне диалога (1983, эссе)
• Powojenne perypetie Sokratesa/ Послевоенные перипетии Сократа (1985)
• Outopos. Zapiski z lat 1938—1944/ Утопос. Заметки 1938—1944 годов (1992)
• Atlantyda. Pisma rozproszone z lat II wojny światowej/ Атлантида. Разрозненные сочинения времен Второй мировой войны (1994)

Сводные издания

• Po stronie pamięci: wybór esejów. Paryż: Instytut Literacki, 1965.
• Eseje i szkice zebrane. Wrocław: Wirydarz, 1997

Литература

• Sprach- und Kulturkontakte im Polnischen: gesammelte Aufsätze für A. de Vincenz zum 65. Geburtstag/ Gerd Hentschel, Gustav Ineichen und Alek Pohl, Hrsg. München: O. Sagner, 1987
• Choroszy J.A. Huculszczyzna w literaturze polskiej. Wrocław: Nakł. Autora, 1991.
• Madyda A. W poszukiwaniu jedności człowieka i świata. Folklor w twórczości Stanisława Vincenza. Toruń: TNT, 1992.
• Olejniczak J. Arkadia i małe ojczyzny: Vincenz, Stempowski, Wittlin, Miłosz. Kraków: Oficyna Literacka, 1992
• Próchnicki W. Człowiek i dialog. «Na wysokiej połoninie» Stanisława Vincenza. Kraków, 1994.
• Studia o Stanisławie Vincenzie/ Piotr Nowaczyński, ed. Lublin — Rzym: Wydawnictwo Katolickiego Uniwersytetu Lubelskiego, 1994.
• Ołdakowska-Kuflowa M. Wypowiedzieć słowo. Stanisław Vincenz wobec dziedzictwa kultury. Lublin: Katolicki Uniwersytet Lubelski Jana Pawła II, 1997.
• Vincenzowa I. Rozmowy ze Stanisławem Vincenzem/Regiony, 2001, № 101 (2).
• Stanisław Vincenz — humanista XX wieku/ Pod red. Mirosławy Ołdakowskiej-Kuflowej. Lublin: Wydawnictwo Katolickiego Uniwersytetu Lubelskiego, 2002 (материалы международного симпозиума в Католическом университете г. Люблин, май 2001 г.)
• Vincenz i Krytycy. Antologia tekstów/ Wybór, wstęp i oprac. Piotr Nowaczyński. Lublin: Wydawnictwo Uniwersytetu Marii Curie-Skłodowskiej, 2003.
• Pieszczachowicz J. Stanisław Vincenz — pisarz uniwersalnego dialogu. Kraków: Śródmiejski Ośrodek Kultury, 2005.
• Ołdakowska-Kuflowa M. Stanisław Vincenz: pisarz, humanista, orędownik zbliżenia narodów: biografia. Lublin: Towarzystwo Naukowe Katolickiego Uniwersytetu Lubelskiego Jana Pawła II, 2006 (на укр. яз. - 2012)
• Гуцули, бойки, лемки—традиція і сучасність : матеріали наукової конференції : Станіслав Вінценз—в бік діалогу : вибрані листи і фотографії/Hut︠s︡uly, boĭky, lemky—tradyt︠s︡ii︠a︡ i suchasnistʹ: materialy naukovoï konferent︠s︡iï : Stanislav Vint︠s︡enz—v bik dialohu: vybrani lysty i fotohrafiï/ Юстина Чонстка-Клапита, ред. Krakiv: Centralny Ośrodek Turystyki Górskiej PTTK, 2008
• Kaczmarek M. Proza pamięci: Stanisława Vincenza pamięć i narracja. Toruń: Wydawnictwo Adam Marszałek, 2009
• Bernacki M. Hermeneutyka fenomenu istnienia: studia o polskiej literaturze współczesnej: Vincenz, Miłosz, Wojtyła, Herbert, Szymborska. Bielsko-Biała: ATH, 2010

На русском языке

• Милош Ч. Ла Комб// Он же. Личные обязательства. Избранные эссе о литературе, религии и морали. М.: Дом интеллектуальной книги, 1999, с.с.292-305.

Ссылки

• [literat.ug.edu.pl/autors/vincnz.htm Биография в Виртуальной библиотеке польской литературы]  (польск.),  (англ.)
• [www.pogranicze.sejny.pl/archiwum/wydawnictwo/vincenz.htm Страница на сайте фонда «Пограничье»]  (польск.)
• [free.art.pl/podkowa.magazyn/nr33/vincenz_wegry.htm]  (польск.)
• [www.pan-ol.lublin.pl/konferencje/ukraina.html]  (польск.)
• [www.souvislosti.cz/398cer.html]  (чешск.)
• [www.novpol.ru/index.php?id=1102 Лешек Шаруга. Лирник]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Винценц, Станислав

Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.