Виолончель Дюпора
Страдивари Дюпора (итал. Stradivari Duport) — антикварная виолончель кремонского мастера Антонио Страдивари (1711), самая дорогая из ныне существующих виолончелей.
Получила своё название в честь выдающегося виолончелиста Жана-Луи Дюпора, который владел инструментом вплоть до своей смерти в 1819 году, после чего виолончель перешла к его старшему брату Жан-Пьеру.
На инструменте имеется царапина, которую, по легенде, оставил шпорами пытавшийся сыграть на нём Наполеон.[1] В 1843 году приобретена виртуозом Франкоммом у сына Дюпора-старшего за рекордную по тем временам сумму в 22 тысячи франков. Французский скрипичный мастер Вильом (1798—1875) принял «Дюпора» за эталон для своих инструментов.
Некоторое время принадлежала коллекционеру музыкальных инструментов барону Иоганну Кнопу (англ. Baron Johann Knoop), затем несколько раз меняла своих владельцев.
С 1974 по 2007 год на виолончели Дюпора играл Мстислав Ростропович, который называл этот инструмент своей «любовницей»[1]. Сообщения о том, что после смерти маэстро «Дюпор» был приобретён Японской музыкальной ассоциацией за 20 млн. долларов, были опровергнуты наследниками музыканта[2].
См. также
Напишите отзыв о статье "Виолончель Дюпора"
Примечания
- ↑ 1 2 [taganka.theatre.ru/guests/rostropovich/9933/ Галина ВИШНЕВСКАЯ: Русский музыкант должен умереть на Родине] (рус.). taganka.theatre.ru. Проверено 3 мая 2009. [www.webcitation.org/66Ye34X7i Архивировано из первоисточника 31 марта 2012].
- ↑ [www.nysun.com/arts/rare-cello-expected-to-set-world-record-at-auction/83553/ Rare Cello Expected To Set World Record at Auction - The New York Sun]
Отрывок, характеризующий Виолончель Дюпора
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
