Виотти, Джованни Баттиста

Джованни Баттиста Виотти
Основная информация
Имя при рождении	итал. Giovanni Battista Viotti
Дата рождения	12 мая 1755(1755-05-12)
Место рождения	Фонтанетто-По
Дата смерти	3 марта 1824(1824-03-03) (68 лет)
Место смерти	Лондон
Страна	Великобритания Великобритания
Профессии	скрипач, композитор
Инструменты	Страдивари Виотти

Джованни Баттиста Виотти (итал. Giovanni Battista Viotti; 12 мая 1755 — 3 марта 1824, Лондон) — итальянский скрипач и композитор, был также директором французских и итальянских опер в Париже и Лондоне. Он был самым влиятельным скрипачом между Тартини и Паганини и последним великим представителем итальянской традиции, происходящей от Корелли. Его считают основателем «современной» (19-й век) французской школы игры скрипки, и сочинения оказали сильное влияние на скрипичных композиторов 19-го века.

Как композитор, интерес Виотти сосредоточился почти полностью на его собственном инструменте. Его долгий интерес к опере и несколько лет работы в качестве оперного импресарио привел только к нескольким небольшим ариям и многим песням, написанным для его друзей. Он не написал симфоний (кроме двух симфоний concertantes), и большая в большей части своих камерных произведений он отдает главное место скрипке. Несмотря на многие привлекательные и сделанные со вкусом работы не для скрипки, только скрипичные концерты отражают в полной мере творческий талант Виотти. Среди его учеников такие выдающиеся скрипачи, как Пьер Роде, Михаил Огиньский, Пьер Байо и Родольф Крейцер.

Биография

Детство-отрочество

Джованни-Баттиста Виотти родился 23 мая 1753 года в местечке Фонтанетто, близ Крешентино Пьемонтского округа Италии в семье кузнеца. Отец умел играть на валторне и, видимо, пытался обучить этому и сына, музыкальные способности которого были очевидны. Скрипка в Италии в то время была популярным инструментом, и отец купил Джованни скрипку, которую тот стал осваивать самоучкой. Когда ему исполнилось 11 лет, в их деревне поселился известный в тех местах лютнист Джованни, который пытался заниматься с мальчиком, но многого дать не смог. В 1766 году Виотти направился в Турин, видимо для того, чтобы познакомиться с известными музыкантами и начать более серьёзные занятия музыкой. Его первым учителем в Турине был, вероятно, скрипач по имени Антонио Селониэт. Музыкальная жизнь Турина, который был тогда столицей королевства Сардинии, была весьма насыщенной — придворная капелла насчитывала до 30 прекрасных инструменталистов, а первой скрипкой был Г. Д. Пуньяни. Благоприятной для юного музыканта оказалась встреча с неким флейтистом Павио, который представил Виотти епископу Стромбийскому. Тот, заинтересовавшись дарованием скрипача, решил ему помочь и порекомендовал маркизу де Вогера, искавшему «компаньона по учению» для своего 18-летнего сына, принца делла Чистерна. Виотти поселился в доме принца, который и оплатил его обучение у Пуньяни.

Начало карьеры

Уроки Пуньяни превратили Виотти в настоящего мастера скрипичной игры, и с 1775 года он уже принят в оркестр Туринской придворной капеллы, и он оставался там в течение следующих пяти лет. По-видимому, он продолжал работать при Пуньяни, и, должно быть, получил различный опыт, предлагаемый капеллой и оперным театром Турина. Однако, его зарплата была одной из самых низких в оркестре.

Весной 1780 года Пуньяни взял его с собой в концертную поездку по городам Европы. Так началась сольная карьера скрипача Виотти. Он давал концерты в Швейцарии, Женеве, Берне, Дрездене, Берлине и даже приезжал в Петербург, где был представлен Екатерине II и выступал при царском дворе. Концерты молодого скрипача проходили с неизменным и все возраставшим успехом. Он становился знаменитым.

Франция

Если на протяжении всей первой половины XVIII столетия итальянское смычковое искусство являлось наиболее прогрессивным, то к концу века в итальянском скрипичном искусстве наступил кризис, который, видимо, был вызван общественно-экономическими коллизиями Италии этого времени.

Примерно с середины XVIII в. среди итальянских инструменталистов растет стремление покинуть пределы Италии. Множество известных музыкантов, включая Бонончини, Черветто, Грациани, Капорале, Боккерини и многие других, в поисках более благоприятных условий для своей деятельности, отправляются в другие страны. Особо желанным местом становится предреволюционный Париж — наиболее передовой город XVIII в., в котором были особенно сильны просветительские идеи, способствовавшие развитию музыкального искусства. Виотти приехал в Париж в 1781 году, будучи уже известным музыкантом. Здесь кипели предреволюционные страсти. Наступала новая эпоха, предвещающая конец абсолютизму. Воздух был полон новых, свободолюбивых идей, повсюду звучали будоражащие умы речи. И Виотти не мог остаться равнодушным к происходящему. Его увлекли идеи энциклопедистов, в частности Жан-Жака Руссо, перед которым он преклонялся всю остальную жизнь.

Однако, 15 марта 1782 года Виотти впервые предстал перед парижской публикой на открытом концерте в Concert spirituel, где собирались представители аристократии и крупной буржуазии, а не в более демократичном Concerts des Amateurs. Выступление Виотти сразу привлекло к нему внимание. Это был один из самых успешных дебютов в долгой истории этого мероприятия, очень быстро Виотти стал в глазах Парижа самым великим скрипачом Европы. Директор Concert spirituel Легро после этого события утверждал, что «концертом, состоявшимся в воскресенье, Виотти укрепил ту большую славу, которую он уже приобрел во Франции». В зените славы Виотти вдруг перестал выступать на публичных концертах. Эймар, автор «Анекдотов о Виотти», объясняет этот факт тем, что скрипач относился с презрением к аплодисментам публики, мало смыслящей в музыке. Но сам Виотти после своего первого выступления перед Марией Антуанеттой в 1784 году пишет следующее: «Я решил не выступать больше перед публикой и всецело посвятить себя служению этой монархине. В награду она выхлопотала мне, во время пребывания у власти министра Колонна, пенсию в размере 150 фунтов стерлингов.» Все-таки, Эймар был не далек от истины: Виотти действительно претила поверхностность вкусов публики. К 1785 году он близко сошелся с Керубини. Они поселились вместе на улице Мишодьер, № 8; их обиталище часто посещали как профессиональные музыканты, так и любители музыки. Перед такой аудиторией Виотти играл охотно. В 1789 году граф Прованский, брат короля, вместе с Леонардом Отье, предприимчивым парикмахером Марии Антуанетты, организовали «Театр Месье», пригласив в качестве директоров Мартини и Виотти. В зале Тюильри стали даваться представления итальянской и французской комической оперы, комедии в прозе, стихах и водевили. Центром нового театра стала итальянская оперная труппа, которую пестовал Виотти, принявшийся за дело с энтузиазмом. Он, оказалось, был энергичным и прогрессивным администратором; больше двух лет театр процветал. Однако революция послужила причиной краха театра.

Великая Французская Революция

В это время, многие из тех, кто так или иначе был связан с королевским двором бежали из Франции. Виотти же сначала отказался покинуть страну и, вступив в национальную гвардию, остался с театром. Театр был закрыт в 1791 году, и тогда Виотти решил покинуть Францию.

Англия

Накануне ареста королевского семейства он бежал из Парижа в Лондон, куда прибыл в июле 1792 года. Здесь его как известного музыканта встретили благожелательно. Через год, в июле 1793 года, он вынужден был съездить в Италию в связи со смертью матери и чтобы позаботиться о братьях, бывших еще детьми, и повидать отца. После Италии Виотти побывал в Швейцарии и Фландрии. В Англию вернулся в 1784 году. В течение двух лет Виотти вел напряженную концертную деятельность, выступая почти во всех концертах, организованных известным немецким скрипачом Иоганном Петером Саломоном, осевшим с 1781 года в английской столице. Концерты Саломона пользовались огромной популярностью. Среди выступлений Виотти любопытен его концерт в декабре 1794 года со знаменитым контрабасистом Драгонетти. Они исполняли дуэт Виотти, причем Драгонетти играл на контрабасе партию второй скрипки. Виотти был склонен к организаторской деятельности, и в Лондоне он принял участие в управлении Королевским театром, взяв на себя дела Итальянской оперы, а после ухода Вильгельма Крамера с должности директора Королевского театра стал его преемником на этом посту. В 1798 году его мирное существование внезапно нарушилось. Ему было предъявлено полицейское обвинение во враждебных замыслах против Директории, пришедшей на смену революционному Конвенту и в том, что он находился в связи с некоторыми из вождей французской революции. Ему предложили в 24 часа покинуть Англию. Нет никаких доказательств, что обвинение было оправдано, и Виотти написал о своей невиновности в газете «Таймс» и в автобиографическом эскизе несколько месяцев спустя.

Германия

Виотти поселился в местечке Шенфельдц близ Гамбурга, где прожил около трех лет в имении богатого английского купца Джона Смита. Там он усиленно сочинял музыку, переписывался с одной из своих самых близких английских приятельниц — Чиннери и давал частные уроки 13-летнему виртуозу Фридриху Вильгельму Пиксису, впоследствии известныму чешскиму скрипачому и педагогому, основателю школы скрипичной игры в Праге. Так же он он издал ряд дуэтов (op.5), задуманные «некоторые в боли, некоторые в надежде», согласно посвящению.

Англия

В 1801 году Виотти получил разрешение вернуться в Лондон. Но включиться в музыкальную жизнь столицы он не смог и по совету Чиннери занялся виноторговлей. Видимо, предпринимателем он был никудышным, хотя постоянно рвался что-то организовывать и чем-то руководить. Виотти разорился и очень переживал, что не возместил долга Чиннери в размере 24000 франков, которые она ему ссудила на виноторговлю. В 1802 году Виотти возвращается к музыкальной деятельности и, живя постоянно в Лондоне, иногда наезжает в Париж, где его игра по-прежнему вызывает восхищение. О жизни Виотти в Лондоне с 1803 по 1813 год известно очень мало. В июле 1811 года он стал полноправным гражданином Великобритании, после того как его друг, герцог Кембриджский, младший брат принца Уэльского, ходатайствовал о его имени. В 1813 году он принял деятельное участие в организации Лондонского филармонического общества. Открытие Общества произошло 8 марта 1813 года, дирижировал Саломон, Виотти же играл в оркестре. В 1802, в 1814 и, наконец, в 1818 он навестил старых друзей в Париже и играл для них конфиденциально.

Франция

Не в силах справиться с возраставшими финансовыми затруднениями, он в 1819 году переселяется в Париж, где с помощью своего старого покровителя графа Прованского, сделавшегося королём Франции под именем Людовика XVIII, назначается директором Итальянского оперного театра. Однако, 13 февраля 1820 года в театре был убит герцог Беррийский, и двери этого учреждения закрылись для публики. Итальянская опера несколько раз перекочевывала из одного помещения в другое и влачила жалкое существование. В результате вместо упрочения своего материального положения Виотти окончательно запутался.

Англия

Весной 1822 года, измученный неудачами, он возвращается в Лондон. Здоровье его быстро ухудшается. 3 марта 1824 года в 7 часов утра он скончался в доме Каролины Чиннери. Имущества от него осталось немного: две рукописи концертов, две скрипки — Клотц и великолепный Страдивариус, которого последний он просил продать в погашение долгов, две золотых табакерки и золотые часы.

Виотти был привлекательным и мощным человеком, и немалую часть его экстраординарного влияния обеспечивала его яркая индивидуальность. Он сформировал длительную дружбу с талантливыми людьми, его студенты и современники боготворили его. Большинство анекдотов, сохранившихся с 19-го века, подчеркивают его идеализм, его чувствительность и его артистическую целостность; все же эти качества были неспособны предотвратить много скандальных слухов о нем, которые распространялись в течение всей его жизни. В период социальной нестабильности и перемены ценностей в музыке, его стремления и бескомпромиссные идеалы лишили его возможности быть удовлетворенным карьерой как композитор-виртуоз; когда же он оставил область, в которой лежал его талант, он последовательно встречал неудачу, которая в конечном счете привела его жизнь к несчастному концу.

Сохранилось несколько изображений Виотти. Наиболее известен его портрет, написанный в 1803 году французской художницей Елизаветой Лебрен. Герон-Аллен так описывает его наружность: «Природа щедро наградила Виотти как в физическом, так и в духовном отношении. Величавая, мужественная голова, лицо, хотя и не обладавшее совершенной правильностью черт, было выразительно, приятно, излучало свет. Фигура его была очень пропорциональна и изящна, манеры — отличные, разговор оживленный и утонченный; он был искусным рассказчиком и в его передаче событие как бы вновь оживало. Несмотря на атмосферу разложения, в которой жил Виотти при французском дворе, он никогда не утрачивал своей ясной доброты и честной неустрашимости.»

Исполнительское и композиторское творчество Виотти

Виотти выступал перед общественностью меньше десяти лет, но все же впечатление, которое он оставил, было так сильно, что он был ярчайшей фигурой во всем поколении скрипачей. В 1810 Les tablettes de Polymnie объявил, что его влияние привело к новому единству исполнения в Парижских оркестрах. Хотя современные ему публикации обычно упоминали его технический блеск, они так же подчеркивали красоту звука, власть над публикой и выражение. Allgemeine musikalische Zeitung (3 июля 1811) описал принципы школы Виотти: «Большой, сильный, полный звук во-первых; его комбинация с сильным, проникновением, напевным легато во-вторых; в-третих — через большое разнообразие в технике владения смычком привнесены в игру разнообразие, очарование, тень и свет». Лондонская Утренняя Хроника (10 марта 1794) сообщила: ‘Виотти, это — истинный …, удивляет слушателя; но он делает что-то бесконечно лучше — он пробуждает эмоцию, дает душу, чтобы звучать и побеждает пленника страстей’. В течение его второго сезона в Париже музыкальный альманах предоставил ему место выше его современники и написал, что «смелость пальцев и техники владения смычком дает очень явный характер и придает душу его звуку».

Виотти был великим скрипачом. Его исполнительство — высшее выражение стиля музыкального классицизма: игра отличалась исключительным благородством, патетической возвышенностью, большой энергией, огнём и вместе с тем строгой простотой; ей были присущи интеллектуализм, особенная мужественность и ораторская приподнятость. Виотти обладал мощным звуком. Мужественная строгость исполнения подчеркивалась умеренной, сдержанной вибрацией. «В его исполнении было нечто до такой степени величавое, вдохновенное, что даже самые искусные артисты стушевывались перед ним и казались посредственными», — пишет Герон-Аллен, цитируя слова Миеля. Исполнительству Виотти соответствовало и его творчество. Наибольшую известность из его наследия приобрели скрипичные концерты. Виотти освободил скрипичный концерт от остатков церковного стиля, окончательно утвердил для 1-й части форму сонатного аллегро, тип финального рондо, расширил сольную партию скрипки, состав оркестра. В величии музыки концертов сказались героические настроения эпохи французской революции. В произведениях этого жанра Виотти создал образцы героического классицизма. Строгость их музыки напоминает полотна Давида и объединяет Виотти с такими композиторами, как Госсек, Керубини, Лесюер. Гражданственные мотивы в первых частях, элегический и мечтательный пафос в адажио, бурлящий демократизм финальных рондо, наполненных интонациями песен парижских рабочих предместий, — выгодно выделяют его концерты среди скрипичного творчества его современников. Виотти сумел чутко отразить веяния времени, что и придало его сочинениям музыкально-историческую значимость.

Основные произведения

• 29 концертов для скрипки с оркестром
• 10 концертов для фортепиано;
• 12 сонат для скрипки с фортепиано,
• скрипичные дуэты,
• 30 трио для двух скрипок и контрабаса,
• 7 сборников струнных квартетов и 6 квартетов на народные мелодии;
• ряд произведений для виолончели, несколько вокальных пьес — в общей сложности около 200 сочинений.

Наиболее заметные композиции Виотти являются его двадцать девять скрипичных концертов, которые имели большое влияние на Людвига ван Бетховена. Некоторые из них, в частности, № 22 ля минор (1792), по-прежнему очень часто исполняются, особенно студентами консерваторий. Другие же концерты практически не исполняются, однако в 2005 году скрипач Франко Мезенна выпустил диск, на котором он исполняет их все.

Усовершенствования скрипичного смычка

Сам Виотти никогда не был скрипичным мастером, никогда он не пытался изготавливать и смычки. Однако, еще обучаясь у Пуньяни, он, вместе со своим учителем задумался о форме смычка. Для такого уровня и стиля скрипичной игры, как у Виотти, существующие в те времена смычки были неудобны. Уже приехав во Францию, Виотти знакомится с Франсуа Туртом-младшим, сыном часовщика, который, как и отец, занимался и изготовлением смычков. До 1775 г. ни длина смычка, ни его вес не были стандартизированы с точностью. Следуя советам Виотти, Турт определил длину смычка для скрипки 74 или 75 сантиметров, на каком расстоянии должен находиться пучок волос, и дал требуемую высоту головки и колодочки. Сначала Турт, по примеру своих предшественников, прикреплял волосы в виде толстого круглого пучка. По указаниям Виотти он стал располагать их в виде плоской ленты, как это делается и теперь. Он же придумал покрывать колодочку перламутром и отделывать её в серебро или золото.

Вклад в развитие скрипичной школы

В течение многих лет Виотти занимался и педагогикой, хотя не считал её главным делом своей жизни. Однако, в 1803 году им была написана книга «Methode de violon». Среди его учеников такие выдающиеся скрипачи, как Пьер Роде, Ф. Пиксис, Альдэ, Ваше, Картье, Лабарр, Либон, Мори, Пиото, Роберехт, Михаил Огиньский. Он также преподавал Августу Дюрановскому, который впоследствии имел большое влияние на Паганини. Учениками Виотти считали себя Пьер Байо и Родольф Крейцер, несмотря на то, что они не брали у него уроков. Развитие скрипичного исполнительства в стенах Парижской консерватории на рубеже XVIII—XIX веков связано с активной концертной и педагогической деятельностью её ведущих профессоров по классу скрипки — Родольфа Крейцера, Пьера Байо и Пьера Роде. Все они были страстными последователями стиля главы французской классической скрипичной школы Джованни-Баттисты Виотти, сумевшего соединить итальянские традиции с достижениями французской скрипичной школы XVIII века. Вдохновленные искусством своего великого учителя, они в знаменитой «Школе Парижской консерватории» высоко оценили его искусство владения скрипкой: «Этот инструмент, созданный природой, чтобы царствовать на концертах и подчиняться требованиям гения, в руках больших мастеров приобрел самый разный характер, который они пожелали ему придать. Простой и мелодичный под пальцами Корелли; гармоничный, нежный, полный грации под смычком Тартини; приятный и чистый у Гавинье; грандиозный и величавый у Пуньяни; полный огня, смелости, патетический, великий — в руках Виотти, он достиг совершенства, чтобы выражать страсти с энергией и с тем благородством, которые обеспечивают ему место, им занимаемое, и объясняют власть, которую он имел над душой».

Виотти в отечественном и зарубежном музыкознании

Первая книга о Виотти, «Анекдоты про Виотти», была написана А. Эймаром еще при жизни композитора. Существует достаточно обширная литература о жизни и творчестве Виотти на итальянском и французском языках. Так, подробная биография Виотти была написана итальянским музыковедом Ремо Джадзотто в 1956 году. Так же биографический очерк о Виотти написал его ученик Пьер Байо.

Первая полная биография Виотти на английском языке была написана Ворвиком Листером и издана в 2009 году в Оксфорде. Большая часть документального материала, который цитирует Листер, ранее была неизвестна или не была переведена. Изучением и популяризацией творчества Виотти занимается руководитель камерного оркестра Camerata Ducale Гвидо Римондо.

В российском музыковедении исследованием жизненного пути и творчества занимался Л. Н. Раабен. В его книги «Жизнь замечательных скрипачей» и «Жизнь замечательных скрипачей и виолончелистов», посвященные истории струнно-смычкового исполнительства, включены статьи о творчестве Виотти.

Память

На родине Виотти в городе Верчелли с 1950 года проводится Международный конкурс имени Виотти. В том же городе происходит также Фестиваль Виотти — международный музыкальный фестиваль, который начал проводится с 1997 года, когда были найдены доселе неизвестные сочинения Виотти.

См. также

• Страдивари Виотти

Ссылки

• Джованни Баттиста Виотти: ноты произведений на International Music Score Library Project

Библиография

• Newman W. S. The Sonata in the Classic Era. — 1963.

Отрывок, характеризующий Виотти, Джованни Баттиста

«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.
[Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице, вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир. Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти три месяца – невероятно.
«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]
Князь Андрей сначала читал одними глазами, но потом невольно то, что он читал (несмотря на то, что он знал, на сколько должно было верить Билибину) больше и больше начинало занимать его. Дочитав до этого места, он смял письмо и бросил его. Не то, что он прочел в письме, сердило его, но его сердило то, что эта тамошняя, чуждая для него, жизнь могла волновать его. Он закрыл глаза, потер себе лоб рукою, как будто изгоняя всякое участие к тому, что он читал, и прислушался к тому, что делалось в детской. Вдруг ему показался за дверью какой то странный звук. На него нашел страх; он боялся, не случилось ли чего с ребенком в то время, как он читал письмо. Он на цыпочках подошел к двери детской и отворил ее.
В ту минуту, как он входил, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что то от него, и что княжны Марьи уже не было у кроватки.
– Мой друг, – послышался ему сзади отчаянный, как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгой бессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло в голову, что ребенок умер. Всё, что oн видел и слышал, казалось ему подтверждением его страха.
«Всё кончено», подумал он, и холодный пот выступил у него на лбу! Он растерянно подошел к кроватке, уверенный, что он найдет ее пустою, что нянька прятала мертвого ребенка. Он раскрыл занавески, и долго его испуганные, разбегавшиеся глаза не могли отыскать ребенка. Наконец он увидал его: румяный мальчик, раскидавшись, лежал поперек кроватки, спустив голову ниже подушки и во сне чмокал, перебирая губками, и ровно дышал.
Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика так, как будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукой до головы – даже волосы были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он не умер, но теперь очевидно было, что кризис совершился и что он выздоровел. Князю Андрею хотелось схватить, смять, прижать к своей груди это маленькое, беспомощное существо; он не смел этого сделать. Он стоял над ним, оглядывая его голову, ручки, ножки, определявшиеся под одеялом. Шорох послышался подле него, и какая то тень показалась ему под пологом кроватки. Он не оглядывался и всё слушал, глядя в лицо ребенка, его ровное дыханье. Темная тень была княжна Марья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустила его за собою. Князь Андрей, не оглядываясь, узнал ее и протянул к ней руку. Она сжала его руку.
– Он вспотел, – сказал князь Андрей.
– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.