Виртанен, Ялмари Эрикович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виртанен Ялмари Эрикович
Jalmari Virtanen
Дата рождения:

8 января 1889(1889-01-08)

Место рождения:

деревня Майниеми,
приход Падасйоки,
Великое княжество Финляндское, Российская империя

Гражданство:

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Дата смерти:

2 апреля 1939(1939-04-02) (50 лет)

Место смерти:

Севжелдорлаг, Коми АССР

Я́лмари Э́рикович Ви́ртанен (фин. Jalmari Virtanen, 18891939) — советский поэт.

Один из организаторов литературного движения в Карелии. Свыше 10 лет возглавлял Карельскую писательскую организацию, редактор первого литературно-художественного журнала на финском языке «Punakantele» (с фин. — «Красное кантеле»), делегат первого Всесоюзного съезда писателей (1934). Член правлений Союза писателей СССР и Карельской АССР, член ЦИК Автономной Карельской ССР.





Биография

Родился в семье лесопильщика.

В 1901 году окончил народную школу. После смерти отца переехал в Петербург, работал токарем на заводе «Алтас», откуда был уволен в 1905 году за участие в революционных событиях. В 1908 году вступил в ряды Финской социал-демократической рабочей партии, участвовал в Февральской и Октябрьской революциях. Во время рабочей революции в Финляндии Виртанен был комиссаром по транспорту, содействовал финским красногвардейцам. Член РКП(б) с 1920 года.

С 1921 года жил и работал в Петрозаводске.

В 1937 году, в составе делегации Союза писателей СССР, в которую входили Константин Федин, Алексей Новиков-Прибой, Александр Серафимович, Демьян Бедный, Всеволод Вишневский и Алексей Сурков, принимал участие в праздновании 800-летнего юбилея Шота Руставели в Тбилиси.

Арестован по ложному обвинению 14 февраля 1938 года. Осуждён Особой тройкой НКВД Карельской АССР от 11 апреля 1938 года по статья 58-2-11 УК РСФСР на срок 10 лет. Направлен в Севжелдорлаг Коми АССР.

Умер 2 апреля 1939 года. Реабилитирован 25 мая 1955 года Верховным судом СССР[1].


Творчество

Печататься начал в рабочей газете (стихотворение «Поезд»). Писал о непосильном труде и о нищете простого народа. В стихах Виртанена воспеваются свободный труд советских людей, прекрасная природа северного края. Первый сборник «На досуге» (вступительная статья М. Горького) вышел в 1930 году. Опубликованы в переводе на русский язык сборники «Стихи» (1933), «Стихи» (1936), «Красное кантеле» (1937).

А. М. Горький о Ялмари Виртанене в предисловии к книге стихов поэта «На досуге»:

«Сатирик по отношению к прошлому, суровый реалист в настоящем и революционный романтик по отношению к видению и оценке будущего — вот таким, в моём представлении должен быть писатель — выходец из рабочего класса. Таким я считаю Ялмари Виртанена.»

Переводил на финский язык произведения Александра Пушкина, Янки Купалы, Корнея Чуковского, Николая Тихонова, Ярослава Гашека, Демьяна Бедного, Юрия Либединского.

Память

Напишите отзыв о статье "Виртанен, Ялмари Эрикович"

Примечания

  1. [www.inkeri.ru/rep/peoples/?id=1427 Я. Э. Виртанен]

Литература

  • Народные избранники Карелии: Депутаты высших представительных органов власти СССР, РСФСР, РФ от Карелии и высших представительных органов власти Карелии, 1923—2006: справочник / авт.-сост. А. И. Бутвило. — Петрозаводск, 2006. — 320 с.

Ссылки

  • Виртанен Ялмари Эрикович — статья из Большой советской энциклопедии.
  • [www.rkna.ru/projects/mosaic/viewdoc.phtml?lng=&id=1201 Виртанен Ялмари Эрикович (1889—1939)]
  • [www.laidinen.ru/books.php?part=1245&code=1248&letter=%C2 Поэт Ялмари Эрикович Виртанен]
  • [www.rusarchives.ru/guide/lf_sz/archive1.shtml Документы личного происхождения в архивных учреждениях Северо-Западного федерального округа Российской Федерации]

Отрывок, характеризующий Виртанен, Ялмари Эрикович

Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.