Вирц, Франц

Франц Вирц

Франц Герхард Мария Вирц (нем. Franz Gerhard Maria Wirz; 10 апреля 1889 in Дюссельдорф — 29 декабря 1969) — немецкий дерматолог, преподаватель университета и деятель НСДАП.

Биография

С 1910 года Вирц учился в Мюнхенском университете, в 1916 году защитил докторскую диссертацию. С августа 1914 года состоял на военной службе. Среди его фронтовых товарищей был будущий имперский руководитель врачей Герхард Вагнер. После Первой мировой войны Вирц работал врачом-ассистентом в дерматологической поликлинике при Мюнхенском университете. С 1927 года являлся экстраординарным профессором университета.

В 1933 году Вирц вступил в НСДАП и штурмовые отряды. По протекции Вагнера Вирц стал активным участником национал-социалистического движения. Ещё в 1933 году Вирц стал одним из важных действующих лиц в кампании против своего начальника, мюнхенского дерматолога Лео фон Цумбуша. С июня 1934 года Вирц стал освобождённым партийным работником и был назначен руководителем в главное ведомство народного здравия в имперском руководстве НДСАП и отвечал за народное питание. Кроме того, Вирц входил в экспертный совет по вопросам народного здравия и в 1937 году был назначен уполномоченным по вопросам воспитания, в этом качестве координировал взаимодействие с Рихардом Дарре, рейхсминистром продовольствия и сельского хозяйства.

С 1934 года Вирц являлся управляющим Комиссии НСДАП по высшему образованию при заместителе фюрера Рудольфе Гессе. Вирц участвовал в «очистке вузовского образования Германии от еврейского влияния». Комиссия конкурировала за власть с имперским министерством науки, воспитания и народного образования, пытавшимся дискредитировать Вирца. Ему вменили в вину его брак с Изабеллой Танхаузер, которая по Нюрнбергским расовым законам считалась полной еврейкой. Вирц женился на ней в 1917 года, в 1927 году их брак был расторгнут, а в 1933 году Танхаузер эмигрировала в Палестину. Вирц отрицал проеврейские взгляды, его поддерживал Мартин Борман, тем не менее, Комиссия по высшему образованию к 1935 году утратила своё влияние.

В 1939 году Вирц был назначен ординарным профессором Мюнхенского университета, но был освобождён от преподавания ввиду занятости на партийной работе, в частности, работал над планами народного питания и конкретно над пропагандой потребления цельнозернового хлеба. С 1939 года руководил Имперским комитетом по цельнозерновому хлебу. После войны с декабря 1945 по ноябрь 1947 года Вирц находился в плену у союзников. В 1948 году проёл денацификацию и впоследствии работал врачом-дерматологом в Мюнхене.

Труды

• Nationalsozialistische Gesundheitsführung und flüssiges Obst, Wacht-Verlag, Berlin 1938
• Gesunde und gesicherte Volksernährung: Die Bedeutung der Ernährungsreform im Rahmen der nationalsozialistischen Gesundheitsführung, Müllersche Verlh., Dresden 1938
• Nationalsozialistische Forderungen an die Volksernährung, Müllersche Verlh., Dresden 1939
• Vom Brot: Wissen und Erkenntnisse, Hippokrates-Verlag, Stuttgart 1940

Литература

• Michael Grüttner: Biographisches Lexikon zur nationalsozialistischen Wissenschaftspolitik, Synchron, Heidelberg 2004, S. 184, ISBN 3-935025-68-8.
• Ernst Klee: Das Personenlexikon zum Dritten Reich. Wer war was vor und nach 1945. 2. Auflage. Fischer-Taschenbuch-Verlag, Frankfurt am Main 2007, ISBN 978-3-596-16048-8.
• Jörg Melzer: Vollwerternährung. Diätetik, Naturheilkunde, Nationalsozialismus, sozialer Anspruch. Steiner, Stuttgart 2003, ISBN 3-515-08278-6

Отрывок, характеризующий Вирц, Франц

– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.