Висейлия
| Город
Висейлия
Visalia
Показать/скрыть карты
|
Висе́йлия (англ. Visalia) — город в центральной части штата Калифорния, округ Туларе, административный центр округа.
От города Висейлия начинается ландшафтное шоссе в расположенный поблизости Национальный парк «Секвойя» англ. Sequoia National Park. 124442 жителей (2010). Основан в 1852 году. Традиционно был центром процветающего сельскохозяйственного района. Среди достопримечательностей: богатые особняки XIX века в центре города, парк Муни-Гроув англ. Mooney Grove Park, историко-краеведческий музей Tulare County Museum.
История
Местность, в которой находится город, очевидно была заселена местными племенами индейцев тысячи лет назад.
В 1850 году, когда Калифорния добивается государственности, округа Туларе не существовало, эта местность входила в огромный тогда округ Марипоса. В 1852 году в этой местности поселились первые европейские поселенцы в районе Four Creeks. Это место получило наименование по многочисленным ручьям и рекам стекающим с гор Сьерра-Невада.
География
Транспорт
Демография
По данным переписи населения США 2010 года численность населения составляла 124442 человек. Плотность населения 1324,9 человек на квадратный км. Расовый состав: 64,5 % белые, 5,4 % азиаты, 2,1 % чернокожие, 1,4 % коренных американцев, 0,1 % гавайцы и выходцы с тихоокеанских островов, 21,9 % другие расы, 4,6 % потомки двух и более рас.
По данным переписи населения США 2000 года медианный доход на одно домашнее хозяйство в городе составлял $53975, доход на семью $61823. У мужчин средний доход $46423, а у женщин $34265. Средний доход на душу населения $23751. 14,8 % семей или 13,2 % населения находились ниже порога бедности, в том числе 21,4 % молодёжи младше 18 лет и 9,4 % взрослых в возрасте старше 65 лет.
Города-побратимы
Напишите отзыв о статье "Висейлия"
Ссылки
- [s001.radikal.ru/i195/1001/5b/812386dd616d.jpg На карте]
|
Это заготовка статьи по географии Калифорнии. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||
Отрывок, характеризующий Висейлия
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.
Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
