Бласко Ибаньес, Висенте
Висе́нте Бла́ско Иба́ньес (исп. Vicente Blasco Ibáñez; 29 января 1867, Валенсия — 28 января 1928, Ментона) — один из крупнейших испанских писателей XX века. Выдающийся социальный романист, младший представитель плеяды писателей-реалистов второй половины XIX века. Именно Бласко Ибаньес наиболее ярко воплощал в своём творчестве принцип демократической критики действительности.
Содержание
Биография
Висенте Бласко Ибаньес родился в семье коммерсанта. По окончании гимназии он по желанию родителей поступил на юридический факультет. Однако, покинув родной город и поселившись в Мадриде, он посвятил себя журналистике и литературе. Некоторое время работал секретарём у испанского писателя Мануэля Фернандес-и-Гонсалеса.
В те же годы Ибаньес возглавил республиканское движение в Валенсии. В 1889 году, после раскрытия одного из военных заговоров против монархии, в котором Бласко Ибаньес играл руководящую роль, он вынужден был бежать во Францию. Вернувшись на родину только полтора года спустя, он принимается за издание в Валенсии республиканской газеты Эль Пуэбло.
«Начиная с 1891 года, моя жизнь была полна всяких событий: нередко я участвовал в рискованных заговорах и пропагандистских выездах, митингах и судебных процессах. А сколько раз налагали запрет на мою газету, подсчитать невозможно. Большую часть времени — дни, недели, месяцы — я провел в тюрьме. Могу уверенно сказать, что треть этого героического этапа моей жизни я либо находился в тюрьме, либо вынужден был бежать за границу. Меня арестовывали почти тридцать раз».
В 1895 году Бласко Ибаньес выступил против правительства, которое взялось подавить вспыхнувшее восстание на Кубе. Военные отдали приказ об его аресте, но писателю удалось скрыться, а затем бежать в Италию. Через несколько месяцев он вернулся в Испанию, но был арестован и по приговору трибунала брошен в тюрьму. Только избрание в парламент депутатом от Валенсии в 1898 году принесло Бласко Ибаньесу свободу.
Первые литературные опыты относятся ещё к концу восьмидесятых годов. Бласко Ибаньес публикует в это время исторический роман «Граф Гарси-Фернандес», обрабатывает старинные легенды и исторические предания родной Валенсии, пишет многотомный роман-фельетон «Черная паутина». Это были ещё незрелые произведения, в которых молодой писатель только начинает вырабатывать свою особую творческую манеру. В 1894—1902 годах вышла в свет серия его романов и рассказов, в которых писатель раскрывает различные стороны быта и жизни Валенсии и её окрестностей. Даже исторический роман Бласко Ибаньеса «Куртизанка Соника» посвящён далекому прошлому родного края. В романах «Майский цветок», «Хутор», «Ил и тростник», а также во многих рассказах из сборников «Валенсианские рассказы» жизнь людей труда становится центральным объектом изображения. При этом Бласко Ибаньес отказывается от филантропического сочувствия беднякам.
Постепенно Бласко Ибаньес разочаровывается в целесообразности и полезности политической деятельности, которой занимался почти двадцать лет. В 1909 году он складывает свои депутатские полномочия . Вскоре после этого писатель покидает Испанию, отправившись за океан. Но ещё до этого он создает несколько романов, которые обычно выделяют в цикл философско-психологических произведений. Это — романы «Нагая маха», «Кровь и песок», «Мертвые повелевают» и повесть «Луна Бенамор». Из этих произведений видно, как сильно пошатнулась вера писателя в силы народа, в его способность преобразовать мир . В этих произведениях в центре внимания писателя стоит трагическое столкновение между одинокой и одаренной личностью и враждебным ей обществом.
В 1909 году Бласко Ибаньес приезжает в Буэнос Айрес. Девять месяцев он разъезжает по Аргентине, Парагваю и Чили, и принимает решение обосноваться за океаном. Он много путешествует по Южной Америке, живёт как простой гаучо (скотовод), а позднее в Патагонии, на юге Аргентины, основывает колонию «Сервантес», где пытается вести образцовое хозяйство на кооперативных началах, но противостоять крупным банкам, развернувшим как раз в то время широкую кампанию по захвату и освоению южных земель, Ибаньес не смог, несмотря на свою огромную энергию. Но в литературном плане пребывание в Южной Америке не прошло бесследно. Он написал публицистическую книгу «Аргентина и ей достопримечательности» и повесть «Аргонавты». Был задуман целый цикл южноамерикаских повестей, но разразилась первая мировая война.
С первых же её дней писатель, в то время живший во Франции, занял сторону Антанты. Он изо дня в день публикует корреспонденции с фронта, позднее составившие многотомную «Историю европейской войны». Его проантантовские настроения отразились в романах: «Четыре всадника Апокалипсиса», «Наше море» и «Враги женщин». Ибаньес поддержал Октябрьскую революцию с первых её дней, хотя его и пугала провозглашенная «железная диктатура пролетариата». Об этом он написал в новеллах «Старик с Английского бульвара» и «Пожирательница», хотя русская эмиграция на Западе изображается им с иронией и безо всякого сочувствия.
После установления в Испании диктатуры Примо де Риверы, против которой писатель решительно выступил, ему пришлось снова покинуть Испанию, в которую он вернулся после окончания мировой войны, и эмигрировать во Францию.
В последнее десятилетие жизни писатель создал более десяти романов, среди которых можно выделить «В поисках Великого Хана», роман, в котором Бласко Ибаньес обращается к образу Христофора Колумба и к истории его первого путешествия через океан. Помимо романов, писатель на протяжении своей долгой творческой деятельности писал также и рассказы. В этих миниатюрах он делает зарисовки, дающие представление о противоречиях жизни, о её нелепостях и жестокости. Некоторые из этих рассказов представляют собой как бы первоначальные наброски, эскизы будущих романов. Есть среди них и вполне самостоятельные миниатюры.
Умер Бласко Ибаньес 28 января 1928 года, во Франции, в изгнании, за день до того, как ему исполнялся 61 год от последствий тяжелого воспаления легких.
Библиография
Бытовые романы
- «Arroz y tartana» (Бесшабашная жизнь, 1894)
- «La barraca» (Проклятый хутор, 1898)
Действие романа происходит в валенсийкой деревне. В нём изображаются отношения между помещиком, который к тому же занимается ростовщичеством, и его арендаторами.
- «Entre Naranjos» (В апельсинных садах, 1900)
В центре книги—отношения молодого адвоката и политического деятеля Рафаэля Брулля, члена влиятельной семьи города, и знаменитой певицы Леоноры. Как и в других книгах, Бласко Ибаньес описывает несколько поколений семьи Бруллей—деда, отца, сына. Дед, дон Хаиме, бывший мелким чиновником, поднялся по служебной лестнице и разбогател при помощи ростовщичества. Сын его—дон Рамон—деспот и женолюб. Семья их—консервативная и религиозная, пользуется особым уважением в городе.
Ей противопоставлен независимый интеллигент, врач и музыкант, республиканец по убеждениям, доктор Морено. Его дочь Леонора, артистка и увлекательная, внутренне свободная, артистичная и богатая чувствами женщина, привлекает и чарует душевно заскорузлого, но искренне увлеченного ею Рафаэля. Любовь к Леоноре—высший взлет его человеческой натуры. Против этой любви ополчается прежде всего хранительница устоев и престижа семьи, мать Рафаэля.
- «Cañas y barro» (Тростник и ил, 1902)
Сам Бласко Ибаньес считал этот роман своим лучшим произведением. В романе изображена жизнь трех поколений рыбаков на берегу озера Альбуфера.
Дед Палома, один из старейших рыбаков поселка, носитель рыбацких традиций и защитник чести семьи—тип удалого и искусного рыболова. Его сын Тоно—порядочный и трудолюбивый человек, бросает профессию своего отца и начинает обрабатывать землю. Наконец, сын Тоно, Тонет—бездельник, неспособный ни к какому труду и проводящий время в тавернах и гулянках.
Социальные романы
- «La catedral» (Толедский собор, 1903)
- «El intruso» (Отцы иезуиты, 1904)
- «La bodega» (Винный склад, 1905)
- «La horda» (Дикая орда,1906)
Психологические романы
- «Sangre y arena» (Кровь и песок, 1908)
- «Los muertos mandan» (Мертвые повелевают)
- «Luna Benamor»
Романы из эпохи империалистической войны
- «Los cuatro jinetes de Apocalipsis» (Четыре всадника Апокалипсиса, 1916)
- «Mare nostrum» (Наше море, 1918).
«Куртизанка Сонника»
Особое место среди произведений валенсианской серии занимает роман «Куртизанка Сонника» (Sonnica la Cortesana, 1900).Это исторический роман, в котором Бласко Ибаньес делает попытку воскресить далекое прошлое.
Действие романа происходит во время Второй Пунической войны. Карфагенский полководец Ганнибал осаждает город Сагунт. Он воплощает в романе грубую и варварскую силу, разрушающую красоту и радость жизни. Героиня романа, греческая куртизанка Сонника и её возлюбленный грек Актеон, сторонники философии наслаждения, поклонники красоты.
Греческая колония Сагунт — символ античной культуры, радостной и изящной. Её жители предпочитают сжечь и себя, и своё достояние тому, чтобы оказаться в руках врага.
Бласко Ибаньес стремится противопоставить грязи и жестокости, варварству и несправедливости красоту и наслаждение. Эта мысль выступает уже в романе «Под апельсинами». В подобном восприятии красоты, как спасения от дисгармонии жизни проявился эстетизм, характерный для модернистской литературы XX века.
«В поисках Великого Хана»
Роман, посвящённый первому путешествию Колумба и открытию Америки. Писатель внимательно изучал все доступные ему материалы, знакомился с документами, относящимися к первым экспедициям Колумба. Именно в ходе этих исследований у него возникла мысль написать патриотическое произведение, в котором исключительно за испанцами утверждалась бы слава первооткрывателей Нового Света. Одновременно перед ним вырисовывался образ Коломба, совершенно непохожий на тот идеальный лик полусвятого, который столетиями преподносился официальной историографией.
Экранизации романов
- Кровь и песок (1917) — режиссёры Рикардо де Баньос и Висенте Бласко Ибаньес (он же — сценарист)
- Четыре всадника Апокалипсиса (1921), режиссёр Рэкс Ингрэм, в ролях: Рудольф Валентино и Элис Терри
- Кровь и песок (1922) — немой фильм 1922 года, режиссёр Фред Нибло
- Враги женщин (1923) — в ролях Альма Рубенс и Лайонел Берримор
- Соблазнительница (1926), режиссёр Фред Нибло, в ролях: Грета Гарбо, Антонио Морено, Лайонел Берримор
- Поток, по роману В апельсинных садах (1926) — в ролях Грета Гарбо и Рикардо Кортес
- Кровь и песок (1941) — режиссёр Рубен Мамулян, в ролях Тайрон Пауэр, Линда Дарнелл, Рита Хейворт, Алла Назимова, Энтони Куинн
- Проклятый хутор (1945) — режиссёр Роберто Гавальдон
- Mare nostrum (1948) — в ролях: Мария Феликс, Фернандо Рей
- Майский цветок (1959) — режиссёр Роберто Гавальдон, в ролях Мария Феликс, Джек Пэлэнс, Педро Армендарис
- Четыре всадника Апокалипсиса (1962) — режиссёр Винсент Минелли, в ролях Гленн Форд, Ингрид Тулин, Шарль Буайе
- Кровь и песок (1989), режиссёр Хавьер Элоррьета, в ролях: Кристофер Райделл и Шэрон Стоун
- В апельсинных садах (1998), трёхсерийный телевизионный фильм испанского режиссёра Хосефины Молины
- Бесшабашная жизнь (2003) — сериал с Кармен Маура
Тростник и ил (детоубийцы) сериал Испания. В СССР шел по ТВ в 1990.
Напишите отзыв о статье "Бласко Ибаньес, Висенте"
Литература
- Штейн. А. Л. История испанской литературы. — М.: УРСС, 2001.
- К. Д. [Державин К.] Бласко Ибаньес. // Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929—1939.
Т. 1. — [М.]: Изд-во Ком. Акад., 1930. — Стб. 503—506. [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le1/le1-5031.htm опубликовано в Интернете]
Ссылки
- На Викискладе есть медиафайлы по теме Висенте Бласко Ибаньес
- [slovari.yandex.ru/Бласко%20Ибаньес/Лит.%20энциклопедия/Бласко%20Ибаньес/ Литературная энциклопедия](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2872 дня))
- [az.lib.ru/b/blaskoibanxes_w Бласко-Ибаньес Висенте: Сочинения] в библиотеке Максима Мошкова
- [www.imdb.com/name/nm0087658/ Экранизации произведений Бласко Ибаньеса на сайте IMDB]
Отрывок, характеризующий Бласко Ибаньес, Висенте
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.