Дом Висконти

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Висконти (семья)»)
Перейти к: навигация, поиск

Висконти — фамилия, принадлежавшая двум аристократическим родам Италии периода Средневековья:

  1. Род, живший в республике Пиза в середине XII века, достигший известности сначала в Пизе, а затем в Сардинии, где его представители стали правителями Галлуры
  2. Династия, правившая в Милане в 1277—1447 годах.

Миланский род Висконти является более знаменитым. Изначальная родственная связь между двумя семьями с одной фамилией не обнаружена. В качестве эмблемы сардинский род использовал петуха, а миланцы — змея, глотающего младенца.

К числу наиболее знаменитых представителей рода принадлежат папа римский Григорий X и кинорежиссёр Лукино Висконти (из герцогов Модроне, потомков Уберто, брата Маттео I).





Пизанские Висконти

Первым Висконти, упоминаемым в Пизе, был некий патриций Альберто. Его сын Эльдицио носил титулы патриция и консула в 1184-85 гг, а внуки — Ламберто и Убальдо I привели семью к вершинам власти в Пизе и Сардинии. Оба они были патрициями и подеста.

В 1212 году Пиза находилась в полной анархии и различные группировки боролись за власть. В середине января 1213 года Гийермо I Кальярский возглавил коалицию против Висконти, которая в битве у Массы разгромила союзные войска города Лукки и Убальдо Висконти. Затем Пиза была разделена между четырьмя «ректорами», одним из которых стал Висконти. Сардинские Висконти продолжали принимать участие в политической жизни Пизы до конца века, но после битвы при Массы их влияние значительно сократилось.

Правитель Сардинии Эльдицио Висконти был женат на дочери Торкиторио III Кальярского, которая родила ему Ламберто и Убальдо. В 1207 году Ламберто женился на Елене, наследнице Барисоне II Галлурского, обеспечив таким образом власть над северо-восточной частью острова (столица Чивита). В 1215 году он и Убальдо распространили свою гегемонию над Гвидикато Кальяри на юге острова. Благодаря удачному браку сын Ламберто, Убальдо II получил власть на некоторое время и над Логудоро. К середине XIII века благодаря Висконти власть пизанцев над островом было неоспорима, так как они находились в союзе с другими могущественными родами как Пизы (Герардески и Капрайя), так и Сардинии (Лакон и Бас-Серра).

Висконти — владетели Галлуры

  1. Ламберто (1207—1225)
  2. Убальдо (1225—1238)
  3. Иоанн (1238—1275)
  4. Нино (1275—1298). Его жена Беатриче д’Эсте (ум. 15 сентября 1334), вторым браком 24 июня 1300 вышла замуж за Галлеацо I Висконти, государя Милана.,
  5. Иоанна (1298—1308). Сводная сестра Аззоне Висконти, сына Галлеацо I Висконти

Миланские Висконти

Реальным основателем миланского рода был архиепископ Оттоне Висконти, отобравший контроль над городом у семьи Дела Торе в 1277 году. Династия правила Миланом со времен раннего Ренессанса — сначала как простые государи, затем, с приходом могущественного Джан Галлеаццо Висконти (13511402) (который почти смог объединить Северную Италию и Тоскану) — уже в качестве герцогов. Владычество рода над городом закончилось со смертью Филиппо Мария Висконти в 1447 году. Милан был унаследован (после короткой республики) мужем его дочери, Франческо Сфорца, основавшим новую, не менее знаменитую, династию — дом Сфорца, которая включила в свой герб эмблему Висконти.

Висконти — правители Милана

  1. Оттоне Висконти, архиепископ Милана (1277—1294)
  2. Маттео I Висконти (1294—1302; 1311—1322)
  3. Галеаццо I Висконти (1322—1327)
  4. Аццоне Висконти (1329—1339)
  5. Лукино Висконти (1339—1349)
  6. Джованни Висконти (1339—1354)
  7. Бернабо Висконти (1354—1385)
  8. Галеаццо II Висконти (1354—1378)
  9. Маттео II Висконти (1354—1355)
  10. Джан Галеаццо Висконти (1378—1402) (первый герцог Милана, сын Галеаццо II)
  11. Джованни Мария Висконти (1402—1412)
  12. Филиппо Мария Висконти (1412—1447)

Напишите отзыв о статье "Дом Висконти"

Литература

Ссылки

  • Ковалёва М. В. [www.italia-mia.globalfolio.net/storia/visconti.htm Синьория Висконти в Милане]

Отрывок, характеризующий Дом Висконти

Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.