Вистино

Деревня Вистино Viistinä Страна РоссияРоссия Субъект Федерации Ленинградская областьЛенинградская область Муниципальный район Кингисеппский Сельское поселение Вистинское Координаты 59°46′31″ с. ш. 28°28′41″ в. д.59.7753278° с. ш. 28.4780972° в. д. / 59.7753278; 28.4780972    Первое упоминание 1623 год Прежние названия Вистина, Вистино I, Вистино II Население ▼ 821 человек (2010) Часовой пояс UTC+3 Телефонный код +7 81375 Почтовый индекс 188459 Автомобильный код 47 Код ОКАТО [classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=41221852001 41 221 852 001]

Ви́стино (ижор. Viistinä) — деревня в Кингисеппском районе Ленинградской области. Административный центр Вистинского сельского поселения.

История

Упоминается, как деревня Vistina by в Каргальском погосте (западной половине) в шведских «Писцовых книгах Ижорской земли» 1618—1623 годов.

На карте Ингерманландии А. И. Бергенгейма, составленной по шведским материалам 1676 года, обозначена как деревня Wistina.

На шведской «Генеральной карте провинции Ингерманландии» 1704 года, как Wistna.

Как деревня Вистина, она обозначена на «Географическом чертеже Ижорской земли» Адриана Шонбека 1705 года.

На карте Санкт-Петербургской губернии Я. Ф. Шмита 1770 года, деревня не упоминается.

Но на карте Санкт-Петербургской губернии 1792 года А. М. Вильбрехта, вновь обозначена как деревня Вистина.

ВИСТИНО — деревня, принадлежит Майорше Ермаковой, число жителей по ревизии: 71 м. п., 63 ж. п. (1838 год)

В 1844 году деревня Вистина насчитывала 20 дворов.

На этнографической карте Санкт-Петербургской губернии П. И. Кёппена 1849 года, упомянута как деревня «Wistinä», населённая ижорой.

В пояснительном тексте к этнографической карте она записана, как деревня Wistinä (Вистино) и указано количество её жителей на 1848 год: ингерманландцев-савакотов — 3 м. п., 1 ж. п., всего 4 человека, ижоры — 69 м. п., 72 ж. п., всего 141 человек.

ВИСТИНО — деревня жены Майора Ермаковой, 10 вёрст по почтовой, а остальное по просёлочной дороге, число дворов — 15, число душ — 78 м. п. (1856 год)

---

ВИСТИНО — деревня, число жителей по X-ой ревизии 1857 года: 92 м. п., 80 ж. п., всего 172 чел.

• Vistino1860.jpg

  План деревни Вистино. 1860 год.

В 1860 году деревня насчитывала крестьянский 21 двор и хлебозапасный магазин.

ВИСТИНО — деревня владельческая при Финском заливе и колодцах, число дворов — 32, число жителей: 115 м. п., 103 ж. п. (1862 год)

---

ВИСТИНО — деревня, по земской переписи 1882 года: семей — 42, в них 134 м. п., 110 ж. п., всего 246 чел.

---

ВИСТИНО — деревня, число хозяйств по земской переписи 1899 года — 58, число жителей: 164 м. п., 156 ж. п., всего 320 чел.;
разряд крестьян: бывшие владельческие; народность: русская — 174 чел., финская — 146 чел.

В XIX — начале XX века, Вистино административно относилось к Лужицкой волости 2-го стана Ямбургского уезда Санкт-Петербургской губернии.

В 1917 году деревня Вистино входила в состав Лужицкой волости Ямбургского уезда.

С 1917 по 1924 год деревня Вистино входила в состав Вистинского сельсовета Сойкинской волости Кингисеппского уезда.

С 1924 года, в составе Андреевщинского сельсовета.

С 1927 года, в составе Котельского района.

С 1928 года, в составе Сойкинского сельсовета. В 1928 году население деревни Вистино составляло 98 человек.

Согласно топографической карте 1930 года деревня называлась Вистина и насчитывала 83 двора. На западной окраине деревни находилась часовня, на южной — коптильня.

С 1931 года, в составе Кингисеппского района.

По данным 1933 года деревня состояла из двух частей: Вистино I и Вистино II и входила в состав Сойкинского ижорского национального сельсовета Кингисеппского района.

C 1 августа 1941 года по 28 февраля 1944 года деревня находилась в оккупации.

В 1958 году население деревни Вистино составляло 307 человек.

По данным 1966 года деревня также находилась в составе Сойкинского сельсовета.

По данным 1973 года в деревне располагалась центральная усадьба рыболовецкого колхоза «Балтика».

По данным 1990 года в деревне Вистино проживали 897 человек. Деревня являлась административным центром Сойкинского сельсовета в который входили 19 населённых пунктов: деревни Валяницы, Вистино, Глинки, Горки, Дубки, Залесье, Косколово, Кошкино, Красная Горка, Логи, Мишино, Новое Гарколово, Пахомовка, Ручьи, Слободка, Сменково, Старое Гарколово, Югантово; посёлок Логи, общей численностью населения 2037 человек.

В 1997 году в деревне проживали 907 человек, в 2007 году — 991.

География

Находится в западной части Сойкинского полуострова, на берегу Финского залива.

Почвы этих мест преимущественно песчаные, местами суглинистые, что характерно для прибрежной зоны. У берегов произрастают в основном хвойные деревья, но в некоторых местах встречаются и лиственные.

Расстояние до районного центра — 70 км.

Расстояние до ближайшей железнодорожной платформы Косколово — 15 км.

Демография

<timeline> ImageSize = width:450 height:300 PlotArea = left:30 right:40 top:20 bottom:20 TimeAxis = orientation:vertical AlignBars = justify Colors =

 id:gray1 value:gray(0.9)

DateFormat = yyyy Period = from:0 till:991 ScaleMajor = unit:year increment:250 start:0 gridcolor:gray1 PlotData =

 bar:1838 color:gray1 width:1
  from:0 till:134 width:15  text:134 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1848 color:gray1 width:1
  from:0 till:141 width:15  text:141 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1857 color:gray1 width:1
  from:0 till:172 width:15 text:172 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1862 color:gray1 width:1
  from:0 till:218 width:15 text:218 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1882 color:gray1 width:1
  from:0 till:246 width:15 text:246 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1899 color:gray1 width:1
  from:0 till:320 width:15 text:320 textcolor:red fontsize:8px
bar:1928 color:gray1 width:1
 from:0 till:98 width:15 text:98 textcolor:red fontsize:8px
bar:1958 color:gray1 width:1
 from:0 till:307 width:15 text:307 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1990 color:gray1 width:1
  from:0 till:897 width:15  text:897 textcolor:red fontsize:8px
 bar:1997 color:gray1 width:1
  from:0 till:907 width:15  text:907 textcolor:red fontsize:8px
 bar:2007 color:gray1 width:1
  from:0 till:991 width:15  text:991 textcolor:red fontsize:8px
 bar:2010 color:gray1 width:1
  from:0 till:821 width:15  text:821 textcolor:red fontsize:8px

</timeline>

Культура

В Вистино находятся школа, Дом культуры. Также в деревне есть молодёжная фольклорная группа, репертуар которой состоит из народных ижорских песен.

Отдельного упоминания достоин ижорский музей.

Ижорский музей

В Вистино находится Ижорский этнографический музей. Ему принадлежит огромная роль в сохранении культуры народа ижора. Музей поддерживает контакты с этнографами из Петербурга и Финляндии. В собрании музея представлены предметы быта ижор: одежда, утварь, орудия традиционной рыбной ловли. Также часть экспозиции составляют фотографии. Большинство экспонатов являются дарами местных жителей. Экспозиция ежегодно обновляется за счет поступления новых экспонатов.

При поддержке рыболовецкого колхоза «Балтика» музей был открыт 1 октября 1993 года. В здании музея ранее располагалась начальная школа. В настоящий момент подчиняется отделу культуры администрации МО «Кингисеппский район».

Музей ведет краеведческую работу, направленную на сохранение памяти об ижорской культуре и поддержание этнического самосознания ижоры. Также музей принимает участие в организации празднования Дня рыбака, являющегося профессиональным праздником для большинства ижор и остальных жителей Сойкинского полуострова.

Адрес музея: деревня Ручьи, улица Центральная, дом 80.

Улицы

Балтийская, Дачная, Ижорская, Кронштадтская, Лесная, Морская, Предпортовая, Солнечная, Спортивная, Цветочная, Школьная, Школьный переулок, Якорная.

Ссылки

• [вистино.рф Официальный сайт МО «Вистинского сельского поселения»]
• [www.enclo.lenobl.ru/showObject.do?object=1804486231 Ижорский музей в деревне Вистино]
• [fio.ifmo.ru/archive/group109/c3wu1/museum.htm Создание Ижорского музея]

Отрывок, характеризующий Вистино

– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.