Виталийские братья

Виталийские братья, витальеры, виталийцы (швед. fetaliebröder, vitalianer, vitaliebröder, нем. Vitalienbrüder) — средневековые пираты, которые в конце XIV в. — первой половине XV в. активно действовали в Балтийском и Северном морях.

История

Название «виталийские братья» обычно связывают в истории Северной Европы с теми каперами, которые вступили на мекленбургскую службу после того, как шведский король Альбрехт Мекленбургский был в 1389 г. взят в плен датской королевой Маргретой I.

Маргрете, захватившей после битвы при Фалькчёпинге практически всю Швецию, не подчинился лишь Стокгольм, который оборонялся немецким гарнизоном и горожанами, большая часть из которых были немцами. Уже давно существовавшее напряжение в отношениях между немцами и шведами вылилось в так называемые убийства на Чепплинге.

Немцы, которые, возможно, не без оснований подозревали шведов в сговоре с Маргретой, образовали сообщество, члены которого за свои головные уборы получили название «капюшонных братьев». Они всячески преследовали шведов, пока, наконец, не составили вместе с городским гарнизоном заговор против них.

14 июня 1389 г. виднейшие члены Совета шведского происхождения были предательски схвачены в ратуше, отвезены в замок и подвергнуты пыткам. На следующий день трое из них были сожжены, остальных эта же участь постигла 17 числа на Чепплингехольмене (ныне Бласиехольмен). Более трёхсот горожан-шведов были изгнаны из Стокгольма.

В 1391 г., после того как королева осадила Стокгольм, мекленбургские герцоги, а также города Росток и Висмар, объявили, что их гавани открыты для любого, кто «на свой страх и риск осмелится наносить ущерб Датскому королевству». Уже в том же году в Балтийском море объявилось множество пиратов, называвших себя виталийцами (от нижненем. vitalie — провиант). По большей части ими предводительствовали мекленбургские дворяне, среди которых выделялись Аренд Штюке и Клаус Милис.

Поскольку у Маргреты практически не было флота, виталийцы могли беспрепятственно оказывать помощь Стокгольму, подвозя продовольствие, от которого предположительно и произошло их название. В 1393 г. они разграбили Берген, а в 1394 разорили Мальмё и захватили Готланд. Вскоре, однако, они начали нападать на суда как врагов, так и друзей без разбора, и ганзейские города были вынуждены вмешаться, чтобы принудить стороны к заключению мира.

В 1395 г. при посредничестве Ганзы в Линдхольме был заключён договор, по которому Альбрехт получал свободу, а Стокгольм в качестве залога за оговоренную сумму выкупа передавался на три года ганзеатам. Однако, несмотря на это, виталийские братья продолжили пиратствовать на Балтике. Их боевым кличем стало «друзья Господа и враги всех».

Их главным прибежищем теперь сделалось финское побережье, где им покровительствовал сын Бу Йонссона Гриппа Кнут Буссон, а также Готланд, где ими предводительствовали герцог Эрик Мекленбургский, а после его смерти Свен Стуре. На время им удалось даже захватить Або, Выборг, а также ряд крепостей на финском берегу.

В 1398 г. Тевтонский орден овладел Готландом, тем самым подорвав влияние братьев на Балтике. В этом же году Свен Стуре, Аренд Штюке и Кнут Буссон были вынуждены подчиниться королеве Маргрете.

Впоследствии пираты перенесли свою деятельность в Северное море, чему во многом способствовала распри во Фрисландии. Среди предводителей виталийских братьев здесь особо прославился Клаус Штёртебекер, чьи похождения послужили сюжетом для народных песен, а в более поздние времена и для романтических стихов.

В 1401 г. гамбуржцы одержали возле Гельголанда победу над Штёртебекером. Он был взят в плен и казнён. Впрочем, это принесло успокоение лишь на короткое время, и пиратство продолжалось вплоть до 30-х гг. XV в.

На Балтике виталийские братья вновь появляются во время войны между Эриком Померанским и графами Гольштинскими (с 1416 г.), когда последние опять, как когда-то герцоги мекленбургские, открыли свои порты для каперов, которым в 1429 г. снова удалось разорить Берген. Позднее во время пребывания Эрика на Готланде (1438—1449) остров вновь стал пристанищем пиратов. Виталийские братья исчезают лишь после отъезда Эрика в Померанию.

В литературе и кино

• В 1950 г. немецкий писатель Вилли Бредель написал исторический роман о Клаусе Штёртебекере Die Vitalienbrüder, который был переведён на русский язык в 1975 г. (Бредель В. Братья витальеры. — Л., 1975).
• В 2006 г. на экраны вышел немецкий же фильм Störtebeker, получивший в российском прокате название «Сердце пирата», в котором также повествуется о приключениях Штёртебекера.

Источники

• Nationalencyklopedin.
• Nordisk familjebok. B. 32. Stockholm, 1921.

Литература

• Lindström D. Vitaliebröderna: Ekonomiska och samhällsorganisatoriska sammanhang // Grundberg L., Nykvist P. En norrlandsbygd möter yttervärlden (1995)
• Mogren M. Vitalianerna vid Bottenhavet — pirater eller länsherrar // Grundberg L., Nykvist P. En norrlandsbygd möter yttervärlden (1995)

Отрывок, характеризующий Виталийские братья

Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.