Витебское художественное училище

Витебское Народное художественное училище (ВНХУ)
Прежнее название	Витебский художественный техникум
Год основания	1918
Директор	Добужинский М. В., Марк Шагал
Расположение	Витебск, Белоруссия Белоруссия
Адрес	ул.Бухарина, 10 (1918-1923)

К:Учебные заведения, основанные в 1918 году

История

Витебское Народное художественное училище существовало в 1919—1941 годах. Первый набор в училище начался 11 ноября 1918 года. Торжественное открытие учебного заведения состоялось 28 января 1919 года уполномоченным Коллегии по делам искусств в Витебской губернии Марком Шагалом.

Название учебного заведения претерпевало изменения несколько раз:

• Первое высшее художественное училище (1919—1920),
• Свободные государственные художественные мастерские (1920—1921),
• Высшие государственные художественно-технические мастерские (1921—1922),
• Государственный художественно-практический институт (1922—1923),
• 1 сентября 1923 года реорганизовано в Витебский художественный техникум,
• Белорусский художественный техникум (1924—1934),
• Витебское художественное училище (с 1934 года) (1939).

Шагаловский период

В условиях гражданской войны, в прифронтовом Витебске, с дефицитом помещений для госпиталей и казарм, Шагалу удалось добиться выделения для учебного заведения национализированного особняка со всей обстановкой, принадлежавшего ранее одному из директоров акционерного товарищества «Витебский трамвай» И. В. Вишняку по адресу ул. Бухаринская, 10 (ныне ул. Правды, 5). Во многом Марка Шагала поддерживал и способствовал отдел ИЗО Наркомпроса и его заведующий Д. Штеренберг. Народное художественное училище организовывалось как трудовая школа. Были спланированы художественно-производственные мастерские для выполнения заданий-заказов, предусмотрено исполнение плакатов, лозунгов, рекламных вывесок и т.д. В витебской печати была опубликована программа школы, в которой указывалось, что функционирование таких мастерских должно содействовать украшению города. Наряду с учебными предметами практического плана были и теоретические, например, «теоретическое ознакомление с методами современного "левого искусства"». Марк Шагал пишет в своей статье «О Витебском Народном художественном училище»: «Мечты о том, чтобы дети городской бедноты, где-то по домам любовно пачкавшие бумагу, приобщались к искусству, - воплощается... Мы можем себе позволить роскошь «играть с огнём», и в наших стенах представлены и функционируют свободно руководства и мастерские всех направлений от левого до «правых» включительно». Шагал пригласил в Витебск художников из Москвы и Петрограда на преподавательскую работу, руководил оргкомитетом по устройству художественного училища и коммунальной мастерской. Он ускорил набор учащихся и наделил коммунальную мастерскую монопольным правом проведения художественно-производственных работ в городе. На заявлениях о приеме в коммунальную мастерскую от членов артели живописцев и Секции живописцев при Витебском отделе Всероссийского союза строительных работников стояла резолюция Шагала: «Принять их на равных началах согласно выработанному уставу» с дополнением: «и обязательно как учащихся школы». В декабре 1918 года состоялся конкурс по выполнению эскизов художественных вывесок для школ и культурно-просветительных учреждений, членами жюри которого были Добужинский М. В., М. Шагал, Я. Тильберг и других. 20 декабря 1918 года пришла телеграмма из Петрограда: «Утверждены коллегией Добужинский директор, руководители Радлов, Тильберг, Шагал, Любавина». Официальное открытие училища состоялось 28 января 1919 года. Добужинский М. В. вскоре ушёл из училища, и в феврале-марте 1919 года его возглавил Марк Шагал, продолжая воплощать в жизнь свою идею училища как системы свободных мастерских, руководителями которых выступали художники разных направлений со своим видением задач и методов преподавания. «Шагаловский этап» в истории учебного заведения отличается демократизмом и лояльностью по отношению к художникам-педагогам. При Шагале начала складываться система художественного образования в губернии, были открыты художественные школы (студии) в уездных городах Велиже, Невеле, Лепеле, Орше, Полоцке. Все они просуществовали недолго и из-за прекращения финансирования были закрыты в начале 1920-х годов.

Период Малевича

С середины 1919 года Марк Шагал приглашает своего учителя Юделя Пэна руководить мастерской в Народном художественном училище, и студия Пэна становится филиалом училища. В мае 1919 года по приглашению Шагала в Витебск из Москвы приезжает Эль Лисицкий. Он преподаёт основы архитектуры, графику и печатное дело. Позднее он приглашает в Витебск Казимира Малевича. Малевич приезжает в Витебск в конце октября 1919 года. Витебский период жизни Малевича характеризовался борьбой с Марком Шагалом за переустройство системы преподавания в художественном училище вплоть до отъезда Малевича в Петроград. Совместно с единомышленниками, которых он обрёл здесь великое множество, он создаёт группу «УНОВИС» и напряженно работает, создавая теорию нового искусства. «Лисицкий оказывается в сложной этической ситуации выбора между своим учителем Шагалом и Малевичем - лидером радикально настроенной художественной молодежи. Приняв сторону Малевича, Лисицкий становится его последователем, адептом и испытывает мощный импульс воздействия супрематической концепции». Летом 1921 года Лисицкий был отозван в Москву преподавать курс истории архитектуры и монументальной живописи во ВХУТЕМАСе. Весной 1919 года в Витебск приехала Ермолаева В. М. и приступила к работе в художественном училище в качестве руководителя мастерской и заместителя директора училища. Активно поддерживая начинания Казимира Малевича, Ермолаева была одним их инициаторов создания УНОВИС, участвовала в создании эскизов театральных костюмов к постановке футуристической супрематической оперы Крученых А. Е. на музыку Матюшина М. В. «Победа над солнцем» (январь - февраль 1920 года). Когда в конце мая - начале июня 1920 года Марк Шагал, устав от противостояния с Казимиром Малевичем и от административно-организационной нагрузки, заслонившей творческие задачи, покинул Витебск, Ермолаева стала руководителем училища, которое теперь стало называться «Витебские государственные свободные художественные мастерские». Круглая печать училища в период зимы - весны 1920 года, то есть еще во времена директорства Марка Шагала, имела две надписи: в центре - «1-ое Витебское Высшее народное художественное училище», а по кругу - «Свободные государственные художественные мастерские». Это объясняет, почему в документах 1920 года использовались оба варианта названия учебного заведения. В конце 1921 - начале 1922 годов училище получило статус Художественно-практического института, ректором которого стала Ермолаева и была им до своего отъезда в Петроград в августе 1922 года. Учебный процесс в Витебских государственных свободных художественных мастерских стал осуществляться на основе выработанной Казимиром Малевичем и членами УНОВИС системы. В «Альманахе УНОВИСа №1» (Витебск, 1920) была опубликован Программа единой аудитории живописи коллектива «УНОВИС». Она начиналась с вводного курса по освоению живописной и скульптурной формы, объема, плоскости , затем предполагала последовательное изучение сезаннизма, кубизма, футуризма, супрематизма. Малевич пропагандировал свой собственный метод творчества, являясь единственным теоретиком и исследователем по вопросам нового искусства. Он создал учебную жизнь целого ряда учебных коллективов мастерских и покинул Витебск на рубеже 1921-1922 годов, когда вокруг художественно-практического института сгустилась атмосфера непонимания и недоброжелательности, материальное положение педагогов стало критическим, и о дальнейшей продуктивной работе не могло быть и речи. Некоторые витебские соратники Малевича оставили институт и уехали вслед за ним в Петроград - Ермолаева В. М., Н. И. Коган и некоторые выпускники института. В мае 1922 года прошёл первый и единственный выпуск в Витебском художественно-практическом институте. Дипломы об окончании получили 11 человек, еще 17 студентов были переведены в высшие художественные учебные заведения Москвы и Петрограда. Выпускниками института стали Т. Г. Бейнарович, супрематист И. Т. Гаврис, Н. И. Гусев, М. С. Векслер, Н. И. Коган, Г. И. Носков, Н. М. Суетин, Л. М. Хидекель, И. Г. Чашник, Л. А. Юдин, С. Б. Юдовин, в графе специальность у большинства из них было указано - художник-конструктивист. Любопытная деталь: некоторые из выпускников, будучи еще студентами, являлись одновременно руководителями Витебских свободных мастерских, затем института. Это М. Векслер, Н. Коган, Г. Носков, С. Юдовин, а И. Гаврис с осени 1921 года являлся даже заместителем В. Ермолаевой и руководил институтом во время её командировок. 1922-1923 учебный год стал последним годом существования художественно-практического института. К осени в его штате осталось 5 преподавателей, секретарь и служитель. Исполняющим обязанности ректора стал Иван Трофимович Гаврис, которому В. Ермолаева передала дела перед отъездом в Петроград. Осенью 1922 года в момент глубокого кризиса в Витебском художественно-практическом институте, на общем собрании Юдель Пэн избирается проректором по учебной части и членом правления, а Юдовин С. Б. проректором по хозяйственной части. Руководство учебными мастерскими осуществляли также А. Бразер и Е. Минин.

Период Керзина

В начале апреля 1923 года в институте началась ревизия, в результате которой Художественно-практический институт в августе-сентябре 1923 г. был реорганизован с понижением статуса - в Художественный техникум (ВХТ), что было ознаменовано сильным конфликтом педагогов с новым директором. Губернское начальство не только приняло решение о реорганизации художественно-практического института, но и привлекло к преподавательской работе в техникуме коллектив художников-педагогов из находившейся неподалеку от Витебска художественной школы в Велиже. Из Велижа в Витебск приехали выпускники Академии художеств М. Керзин, В. Волков, М. Энде и М. Лебедева, несколько позже к ним присоединился В. Хрусталев. С 1923 года, как техникум, находился в помещении бывшей синагоги по ул. Володарской (ныне ул. Суворова). Комиссия учителей, в которую входил Юдовин С. Б., не смогла воспротивиться переводу учебного заведения из особняка ("дом Вишняка") на ул. Бухаринской в неприспособленное здание бывшей Любавичской синагоги на ул. Володарского, 15. Затем новый директор, Керзин М. А. принял решение перепроверить знания всех бывших студентов и стал единолично решать вопросы организации обучения. Сочтя это унизительным,  Пэн Ю. М. (проректор по учебной работе), Юдовин С. Б., Минин Е. С. и группа студентов 23 сентября 1923 г. выступили с коллективным заявлением об уходе и покинули институт. Юдель Пэн до своей трагической гибели в ночь на 1 марта 1937 года продолжал занятия с молодежью в более скромных масштабах в своей мастерской на Гоголевской улице. Михаил Керзин был директором техникума до 1932 года, после чего был переведён в Минск. После него директором был назначен Вольский Виталий Фридрихович.

Итоги

Согласно плану Охобра Главпрофобра Витебский художественный техникум был предназначен для обслуживания всего Западного края, в стране действовало только 4 подобных заведения. В апреле 1924 года Витебск вместе с несколькими уездами Витебской губернии вошел в состав БССР, и Витебский техникум получил название Белорусский художественный техникум. До 1941 года в Минске художественное учебное заведение так и не было создано, поэтому Витебск был не только культурной столицей, но и главным учебно-педагогическим центром изобразительного искусства республики. В техникуме были созданы отделения живописи и скульптуры, в 1925—1930 годах первый белорусский художник-керамист Николай Михолап вёл подготовку специалистов на гончарно-керамическом отделении , в 1930—1936 годов работало полиграфическое отделение. Техникум был преобразован в училище в связи с острой потребностью в кадрах учителей ИЗО для школ республики. Учебный план был дополнен такими дисциплинами, как педагогика и методика преподавания рисования. Первый выпуск училища состоялся в 1938 году. Среди выпускников техникума (с 1934 года - Витебского художественного училища) - имена ведущих белорусских живописцев и графиков: Евгения Зайцева, Виталия Цвирко, Натана Воронова, Адольфа Гугеля, Раисы Кудревич, Павла Масленикова, Александра Волкова, Петра Явича и многих других.

В настоящее время в помещении бывшего училища размещается Витебская детская художественная школа №1. На здании пять мемориальных досок: скульпторам Герою Социалистического Труда, лауреату Государственных премий, народному художнику СССР Заиру Азгуру, лауреату Ленинской премии, народному художнику БССР Сергею Селиханову, народному художнику БССР Андрею Бембелю и народному архитектору СССР, лауреату Государственной премии БССР Владимиру Королю и народному писателю Беларуси Василю Быкову.

Известные преподаватели

В разное время в училище преподавали:

• Ахремчик, Иван Осипович (1931—40) — художник, народный художник БССР.
• Богуславская, Ксения Леонидовна (1919) — художник-авангардист, дизайнер, поэтесса. Заведовала мастерской современного прикладного искусства. Жена И. А. Пуни.
• Бразер, Абрам Маркович (1918—1923) — скульптор, живописец и график.
• Волков, Валентин Викторович (1923—1927) — живописец.
• Горбовец, Зиновий Исаакович (1925) — художник график, член Союза художников СССР.
• Дежиц, Валентин Константинович (1931—1941) — живописец, художник-график.
• Добужинский, Мстислав Валерианович (1919) — мастер городского пейзажа, график. Первый директор училища.
• Ермолаева, Вера Михайловна (1919—1922) — живописец, график, художник-иллюстратор, деятель русского авангарда. В 1920 году, после Шагала, стала заведующей училищем . Член УНОВИС.
• Керзин, Михаил Аркадьевич (1923-1932) — скульптор, заслуженный деятель искусств Белорусской ССР. Директор художественного техникума.
• Коган, Нина Иосифовна (1919—?) — художник-авангардист, иллюстратор детских книг. Вела занятия в подготовительном классе. Член УНОВИС.
• Лейтман, Лев Маркович (1931—1941) — художник, график, заслуженный деятель искусств Белорусской ССР.
• Лисицкий, Лазарь Маркович (Эль Лисицкий) (1919—1920) — советский художник и архитектор. Авангардист.
• Малевич, Казимир Северинович (1919—1922) — российский и советский художник-авангардист, основатель супрематизма.
• Минин, Ефим Семёнович (1922—1937) — график.
• Михолап, Николай Прокопьевич (1925—1930) — художник-керамист. Руководил гончарно-керамическим отделением.
• Мозолёв, Александр Петрович (1939—1941) — живописец, график.
• Пуни, Иван Альбертович (1919) — художник-авангардист (супрематист, кубист). Муж К. Л. Богуславской.
• Пэн, Юдель Моисеевич (1919—1937) — живописец, наставник Марка Шагала. Вёл живописно-рисовальные классы.
• Ромм, Александр Георгиевич (1919—1922) — график, искусствовед. Руководил мастерской рисунка, давал лекции по истории искусства.
• Руцай, Вячеслав Николаевич (1905—1982) — живописец.
• Тильберг, Иван Христофорович (Янис Робертс Тильбергс) (1919) — латышский живописец, график и скульптор, народный художник Латвии (1955). В училище был руководителем скульптурной мастерской.
• Фальк, Роберт Рафаилович (1921—?) — российский живописец. Периодически преподавал в училище.
• Фогт, Фёдор Адольфович (1928—1939) — график, мастер плаката, живописец, театральный художник. Преподавал, с 1928 до 1934 был заместителем директора и завучем.
• Хрусталёв, Владимир Яковлевич — художник.
• Марк Шагал (1919—1920) — художник-авангардист. Основатель, директор (после Добужинского), руководитель «свободной» мастерской.
• Энде, Михаил Георгиевич (1923—1931) — живописец, график. Преподавал специальные дисциплины.
• Юдовин, Соломон Борисович -с 1922 по сентябрь 1923 года преподаватель спецдисциплин в графической мастерской института, проректор по хозяйственной части.
• Якерсон, Давид Аронович (1919—?) — скульптор, график, оформитель. Уроженец Витебска. Руководил скульптурной мастерской после ухода Тильберга.

Известные выпускники

• Азгур, Заир Исаакович — скульптор, народный художник СССР. Учился у Марка Шагала и Михаила Керзина.
• Антощенко-Оленев, Валентин Иосифович — казахский график, живописец. Ученик Шагала в 1918—19.
• Ахола-Вало, Александр — белорусско-финский живописец, график, писатель. Учился в 1921—22 годах, ученик Пэна, Ермолаевой, Юдовина.
• Белоусов, Владимир Прокофьевич — художник кино, Заслуженный деятель искусств Белорусской ССР. Окончил училище в 1941 году.
• Бембель, Андрей Онуфриевич — скульптор, народный художник БССР, профессор. Учился в 1924—27 годах.
• Борушко, Николай Фомич — художник-архитектор, профессор ЛВХПУ имени В. И. Мухиной. Учился в 1922—25 годах.
• Василь Быков — Народный писатель Беларуси, общественный деятель. Учился в 1939—40 годах.
• Векслер, Абрам Соломонович — художник-постановщик в кино («Поднятая целина», «Укротительница тигров» и мн. др.), график. Отец кинооператора Векслера Ю. А. Учился у Пэна, Ермолаевой, Малевича.
• Векслер, Михаил Соломонович — художник-оформитель, график. Ученик Шагала, Ермолаевой, Малевича. Член УНОВИС. Окончил училище в 1922.
• Виханский, Самуил Ниссонович — живописец. Ученик Пэна.
• Волхонский, Эфраим Борисович — живописец. Ученик Пэна, Ермолаевой.
• Воронов, Натан Моисеевич - живописец, педагог, окончил техникум в 1935 году.
• Гаврис, Иван Трофимович — живописец, педагог, общественный деятель. Ученик Ермолаевой, Малевича.
• Генин, Давид Пейсахович — художник-акварелист, пейзажист.
• Гершов, Соломон Моисеевич — художник. Ученик Пэна.
• Глебов, Алексей Константинович — скульптор, народный художник БССР. Окончил техникум в 1930 году.
• Гурович, Эмма Ильинична — художница по ткани. Ученица Ермолаевой, Малевича.
• Гусев, Николай Иванович — живописец. Окончил училище в 1926.
• Давидович, Исаак Аронович — художник-живописец и график.
• Дежиц, Валентин Константинович — живописец, художник-график и педагог. Окончил техникум в 1926 году.
• Жолток, Валерьяна Константиновна - живописец, Заслуженный деятель искусств Белорусской ССР. Окончила училище в 1939 году.
• Зайцев, Евгений Алексеевич — живописец, народный художник БССР. Учился в 1926—1930 годах.
• Зевин, Лев Яковлевич — живописец, график, художник театра. Ученик Пэна, Шагала, Фалька.
• Зельдин, Исаак Меерович — живописец. Ученик Пэна.
• Кабищер-Якерсон, Елена Аркадьевна — живописец и график. Училась в училище в 1918—21 годах у Пэна, Якерсона (будущий муж).
• Каган, Анна Александровна(Хая Каган) — живописец, дизайнер. Ученица Ермолаевой, Малевича.
• Король, Владимир Адамович — архитектор, народный архитектор СССР. Учился в 1927—1931 годах.
• Космачёв, Константин Михайлович - художник, заслуженный деятель искусств БССР (1963). Учился в 1928-1932 годах.
• Кунин, Моисей Абрамович — живописец, эстрадный актёр. Ученик Пэна, Шагала, Фалька.
• Курочкин, Аким Григорьевич — скульптор. Окончил художественный техникум в 1934 году.
• Лейтман, Лев Маркович — художник, график.
• Лерман, Моисей Маркович (Меерович) — архитектор. Ученик Пэна.
• Лившиц, Хаим Моисеевич — художник, педагог. Ученик Хрусталёва В.Я., Эндэ, Фогт. Окончил техникум в 1930 году
• Магарил, Евгения Марковна — живописец, график. Ученица Ермолаевой, Малевича.
• Маслеников, Павел Васильевич - живописец, театральный художник. Окончил училище в 1938 году.
• Мерлинский, Григорий Маркович— драматический актёр, артист театра им. Вахтангова. Ученик Пэна.
• Минин, Ефим Семёнович — график. Ученик Пэна, Юдовина.
• Моносзон, Монос Исаакович— белорусский живописец. Окончил техникум в 1929 году.
• Морачев, Дмитрий Андреевич— живописец, ученик Пэна, Фалька.
• Николаев, Евгений Дмитриевич — театральный художник, Народный художник БССР. Окончил техникум в 1933 году. Работал в театре имения Якуба Коласа (с 1944 года — главный художник).
• Носков, Георгий Иванович— художник, скульптор. Ученик Якерсона, Ермолаевой, Малевича.
• Орлов, Александр Николаевич — белорусский советский скульптор. Погиб в фашистском концлагере.
• Раяк, Ефим Моисеевич (Рояк) — архитектор, художник. Ученик Пэна, Ермолаевой, Малевича.
• Санников, Дмитрий Николаевич — художник. Ученик Ермолаевой, Малевича.
• Селиханов, Сергей Иванович — скульптор, народный художник БССР. Учился в училище в 1933—37 годах.
• Суетин, Николай Михайлович— художник, дизайнер. Учёба с 1918 по 1922 у Пуни, Ермолаевой, Малевича. Член УНОВИС.
• Таурит, Роберт Карлович — скульптор, соавтор мемориала на Пискарёвском кладбище в Санкт-Петербурге. Ученик Тильберга, Якерсона.
• Трус, Анатолий Михайлович — советский актёр театра и кино, народный артист БССР, заслуженный деятель искусств БССР. Окончил техникум в 1930 году.
• Фрумак, Рувим Залманович — живописец. Ученик Пэна.
• Хидекель, Лазарь Маркович— архитектор, живописец. Ученик Добужинского, Шагала, Лисицкого, Малевича.
• Цвирко, Виталий Константинович — живописец, народный художник БССР. Учился с 1929 по 1932 год.
• Циперсон, Лев Осипович — живописец, архитектор. Ученик Шагала, Ермолаевой, Малевича.
• Чашник, Илья Григорьевич — живописец, график. Ученик Шагала, Лисицкого, Малевича. Член УНОВИС.
• Юдовин, Соломон Борисович — график, кончил Художественно-практический институт в 1922 году, после чего был избран там проректором по хозяйственной части.
• Юдин, Лев Александрович — живописец, график. Ученик Тильберга, Якерсона, Ермолаевой, Малевича.

Литература

• Витебск: Энциклопедический справочник / Гл. редактор И. П. Шамякин. — Мн.: БелСЭ им. П. Бровки, 1988. — 408 с. — 60 000 экз. — ISBN 5-85700-004-1
• Беларуская энцыклапедыя: У 18 т. Т.4: Варанецкі — Гальфстрым /Рэдкал.: Г. П. Пашкоў і інш. — Мн.: БелЭн, 1997. — Т. 4. — 480 с. — 10 000 экз. — ISBN 985-11-0090-0 (т. 4)
• Беленький З. В., Подлипский А. М. Витебск и окрестности: Справочник-путеводитель. — Мн.: Полымя, 1984. — 112 с. — 34 000 экз.
• Белорусская ССР: Краткая энциклопедия. В 5-ти т. Т. 5: Биографический справочник / Редкол. И. П. Шамякин (гл. редактор) и др. — Мн.: БелСэ им. П. Бровки, 1981. — Т. 5. — 740 с., ил. — 50 000 экз.
• Энцыклапедыя літаратуры і мастацтва Беларусі: У 5-і т. Т. 3. Карчма — Найгрыш / Рэдкал.: І. П. Шамякін (гал. рэд.) і інш. — Мн.: БелСЭ, 1986. — 9500 экз.
• [www.chagal-vitebsk.com/node/214 Николай Гугнин. Из истории Витебской художественной школы]
• [www.artvitebsk.by/content/%D0%B2%D0%B8%D1%82%D0%B5%D0%B1%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9-%D0%B0%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B3%D0%B0%D1%80%D0%B4-%D0%B8%D0%BB%D0%B8-%D0%B2%D0%B8%D1%82%D0%B5%D0%B1%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F-%D1%88%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0 Оксана Кузина. Витебский авангард, или Витебская школа]
• Шатских А. С. Витебск. Жизнь искусства. 1917—1922. — М.: Языки русской культуры, 2001. — 256 с. — 2000 экз. — ISBN 5-7859-0117-X.
• Шагаловский сборник. «Материалы I-V Шагаловских дней в Витебске (1991-1995)». — Витебск: Н. А. Паньков, 1996. — 115 с.

Ссылки

• [artru.info/uch/244/ Витебский художественный техникум (училище) на АртРу.инфо]
• [libcat.bas-net.by/opac/pls/dict.prn_ref?tu=r&tq=v0&name_view=va_all&a001=BY-NLB-ar2850758&strq=l_siz%3D20 Витебский художественный техникум в каталоге ЦНБ НАН Беларуси]
• Николай Гугнин. [chagal-vitebsk.com/node/214 «Из истории Витебской художественной школы»] (рус.). Проверено 9 августа 2011. [www.webcitation.org/67fUceaSE Архивировано из первоисточника 15 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Витебское художественное училище

– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил: