Виткевич, Ян Викторович

Ян Виткевич
Я. Виткевич - русский путешественник и дипломат в восточном наряде
Дата рождения:	24 июня 1808(1808-06-24)
Место рождения:	местечко Крожи под Вильно Вильнюсский район Российской империи
Дата смерти:	9 мая 1839(1839-05-09) (30 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург

Ян Ви́кторович Витке́вич (польск. Jan Prosper Witkiewicz) (24 июня 1808, Крожи под Вильно — 9 мая 1839, Санкт-Петербург) — российский офицер, востоковед, путешественник, первый посланник России в Кабуле.

Виткевич — дядя великого польского художника, архитектора, искусствоведа и писателя Станислава Виткевича (отца Стани́слава Игна́ция Витке́вича).

Биография

Родился 24 июня 1808 года в мелкопоместной дворянской польской семье в местечке Крожи под городом Вильно. Учился в гимназии в Вильно.

В 1823 году за участие в тайной польской, антиправительственной организации «Чёрные братья» был приговорен судом к сдаче в солдаты «без выслуги лет».

С марта 1824 года начал службу рядовым в Орской крепости в 5-м линейном батальоне Отдельного Оренбургского корпуса.

Благодаря хорошим способностям к языкам, свободно говорил на немецком, английском, французском, польском и русском; в короткое время овладел персидским (фарси) и наречиями тюркских языков (узбекский, киргизский, чагатайский).

В 1829 году познакомился с известным немецким учёным и путешественником Александром Гумбольдтом, у которого он пробыл некоторое время переводчиком во время путешествия Гумбольдта по России. По ходатайству Гумбольдта перед военным губернатором в Оренбурге и властями в Санкт-Петербурге, был в 1830 году произведен в унтер-офицеры.

В 1831 году был переведён в Оренбург в Оренбургскую пограничную комиссию, а в мае 1832 года ему было присвоено звание портупей-прапорщика. Помимо обязанностей переводчика (в 1832 году в качестве переводчика сопровождал путешествовавшего по Оренбургскому краю немецкого ботаника Лессинга), выполнял поручения разведывательно-дипломатического характера. По поручению председателя Оренбургской пограничной комиссии Г. Ф. Генса был направлен вглубь киргиз-кайсацкой (казахской) степи для разбора взаимных претензий между киргиз-кайсацкими (казахскими) родами. Во время этой поездки собрал полезные сведения о географии этих мест и нравах местного населения. В качестве офицера также участвовал в вооруженных столкновениях с приграничными бандитскими шайками киргиз-кайсаков.

9 ноября 1835 года отбыл с одним из торговых караванов из Орской крепости в степь, и 2 января 1836 года прибыл в Бухару. Известный русский востоковед Н. А. Халфин, занимавшийся изучением деятельности Виткевича как дипломата, на основании документальных свидетельств о маршруте следования последнего писал, что тот и не намеревался задерживаться в киргиз-кайсацких степях, а сразу направился в Бухару. Сам же Виткевич указывал: «…назначение моё ограничивалось пределами степи, но обстоятельства принудили меня проникнуть далее и побывать даже в самой Бухарии».

В Бухаре занимался сбором информации политического характера о положении дел в Средней Азии, о взаимоотношениях между Кокандским, Хивинским ханствами и Бухарским эмиратом, о взглядах их правителей на Россию, о «британских устремлениях в Средней Азии». Подробное изложение всего выполненного Виткевичем в Бухаре приводится в материалах, названных «Записка, составленная по рассказам Оренбургского линейного батальона № 10 прапорщика Виткевича, относительно его пути в Бухару и обратно» и написанных известным русским лексикографом В. И. Далем, хранящихся в Российском государственном военно-историческом архиве.

В Бухаре встретился и имел беседу с находившимся там в тот момент английским политическим агентом Низаметдином, собиравшим разведданные для Великобритании.

Вел сложные переговоры с чиновниками бухарского эмира по широкому кругу вопросов, в том числе требовал выдачи находящихся в неволе в Бухаре русских пленников, а также обсуждал перспективы русско-бухарских отношений и торговли

В Бухаре встретил посланца афганского эмира Дост-Мухамед-шаха — Гусейна Али, которого сопроводил потом в Оренбург, в который они прибыли 18 апреля 1836 года, а затем в Санкт-Петербург 2 июля 1836 года. После прибытия из Бухары стал адъютантом генерала, оренбургского губернатора Василия Алексеевича Перовского.

В Санкт-Петербурге был переводчиком во время секретных переговоров посланца афганского эмира с русскими властями, которые продолжались до мая 1837 года.

В 1837 году был направлен через Тифлис и Иран с дипломатической миссией в Афганистан. В Иране он был принят русским посланником графом Симоничем, сторонником политики поддержки Дост-Мухаммед-шаха в его борьбе с англичанами, и уже из Тегерана Виткевич в сопровождении казачьего конвоя тайно направился в Афганистан.

По дороге в Кабул случайно встретился с английским офицером и разведчиком Генри Роулинсоном, который сообщил английским спецслужбам о направлявшемся в Кабул русском посланнике. В Кабул прибыл в конце 1837 года.

В Кабуле познакомился с английским разведчиком и дипломатом Александром Бёрнсом, который возглавлял английскую дипломатическую миссию при дворе афганского эмира. Ему удалось склонить симпатии афганского эмира Дост-Мухамед-шаха в пользу России вопреки противодействию Александра Бёрнса, имевшего прямо противоположную задачу.

Однако успешные переговоры Виткевича в Кабуле были прерваны под давлением правительства Великобритании. Не желая обострения русско-английских отношений, царское правительство отозвало Виткевича из Кабула и отказалось признать заключённый им договор. Вскоре после этого Великобритания начала первую англо-афганскую войну, целью которой являлось свержение эмира Афганистана Дост-Мухамед-шаха.

1 мая 1839 года прибыл в Санкт-Петербург со всеми материалами, собранными в своем путешествии в Афганистан, и остановился в гостинице «Париж» на Малой Морской улице.

Утром 9 мая 1839 года был найден мёртвым в своём номере. На полу находился пистолет, выстрелом в голову из которого он был убит, а в камине — куча пепла от сожжённой бумаги. Документов, привезённых им с собой, нигде найдено не было. Осталась предсмертная записка, адресованная друзьям.

Официально считается, что Виткевич покончил с собой, а привезенные с собой бумаги сжёг. Считалось, что самоубийство было совершено им на почве «угрызений совести», вызванных его служением царскому правительству, против которого он как польский инсургент собирался бороться в молодости.

Однако версия самоубийства у многих вызывает большие сомнения, поэтому выдвигалась также версия его убийства — по причинам, связанным с его служебной деятельностью.

Убедительных доказательств ни одной из версий не существует.

Влияние на культуру

Юлиан Семёнов посвятил личности Виткевича свою повесть «Дипломатический агент» (1958 год).

Ян Виткевич также является главным героем книги Михаила Гуса «Дуэль в Кабуле».

Ян Виткевич является главным героем исторической миниатюры Валентина Пикуля «Опасная дорога в Кабул»

Ян Виткевич является прототипом главного героя, русского офицера, поручика Алексея Налымова в кинофильме узбекского режиссёра Латифа Файзиева «Служа отечеству» (1981 год).

Ян Виткевич является главным героем документального фильма [vimeo.com/109622592 «Я, как пламя свечи ...»] (2014 год), реж. Сергей Стафеев

Ссылки

• [history.opck.org/lichnosti/izvestnye-ljudi-svjazannye-s-orskom/183-vitkevich-jan-ivan-viktorovich-1808-1839.html Виткевич Ян Викторович]
• [orenburg.mid.ru/young_01.html М. Карпухова «Оренбург в истории российской дипломатии: переводческая, военно-разведывательная и дипломатическая деятельность Яна Викторовича Виткевича, поручика 1-го Оренбургского казачьего полка»];
• [www.fidel-kastro.ru/history/rossia/Hopkirk.htm Питер Хопкирк. «Большая игра против России. Азиатский синдром»]
• [www.noravank.am/upload/Piter%20Xopkirk.pdf Из истории отечественных спецслужб. Разведчик капитан Иван Виткевич]
• [orel3.rsl.ru/nettext/22.02.06/dem_i_vit/cont.htm Демезон П. И., Виткевич И. В. Записки о Бухарском ханстве.]

Отрывок, характеризующий Виткевич, Ян Викторович

Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]