Витт, Карл Густав
Карл Густав Витт (нем. Carl Gustav Witt; 29 октября 1866, Берлин, Пруссия, Германская империя — 3 января 1946) — немецкий астроном.
Был сыном перевозчика Августа Витта. С 1887 по 1890 годы учился в берлинском университете Фридриха-Вильгельма, изучая математику и астрономию. С 1888 года он работал секретарем в прусской палате представителей, с 1890 года стал её стенографистом. В 1898 году он стал стенографистом в германском Рейхстаге. Там он работал до выхода на пенсию в 1931 году.
В дополнение к своей основной деятельности с 1892 года работал в обсерватории Урания в Берлине, став в 1896 году руководителем одного из её отделов. До того как покинуть обсерваторию в 1900 году, он открыл два астероида: (433) Эрос[1], первый известный астероид вне Пояса астероидов, который пересекает орбиту Марса и иногда приближается к Земле, и Беролина, который носит латинское название его родного города.
Докторскую диссертацию писал под руководством Юлиуса Баушингера[2], защитил её в 1905 году. С 1909 года преподавал в Берлинском университете Фридриха-Вильгельма, с 1916 года — почётный профессор, с 1921 года — штатный профессор астрономии. Обсерваторию университета возглавил в 1913 году.
В знак признания его работы астероид (2732) Витт был назван в его честь. Был награждён Железным крестом II класса. С 1902 года был на Кэролайн Тиле, дочери фабриканта Чарльза Тиле. У них было две дочери.
Напишите отзыв о статье "Витт, Карл Густав"
Примечания
- ↑ Mitentdecker war Felix Linke (1879—1959). Vgl. Wolfgang R. Dick, Jürgen Hamel: Beiträge zur Astronomiegeschichte. Band 5. Harri Deutsch Verlag, Frankfurt 2002, ISBN 3-8171-1686-1, S. 214.
- ↑ Laut genealogy.math.ndsu.nodak.edu/id.php?id=47817
Отрывок, характеризующий Витт, Карл Густав
– Чорт его дери вашего императора!И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.
Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
