Вифред I (граф Барселоны)

Вифре́д I Волосатый кат. Guifré el Pilós<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Вифред I Волосатый. Миниатюра из «Генеалогии королей Арагона» (XV в.)</td></tr>
граф Урхеля
870 — 897
Предшественник:	Саломон
Преемник:	Сунифред II
граф Сердани
870 — 897
Предшественник:	Саломон
Преемник:	Миро II Младший
Граф Барселоны
878 — 897
Предшественник:	Бернар Готский
Преемник:	Вифред II Боррель
Граф Жероны
878 — 889
(под именем Вифред II)
Предшественник:	Бернар Готский
Преемник:	Дела
Граф Жероны
890 — 897
(под именем Вифред II)
Предшественник:	Дела
Преемник:	Вифред II Боррель
граф Осоны
885 — 897
Предшественник:	новое образование
Преемник:	Вифред II Боррель
граф Конфлана
896 — 897
Предшественник:	Миро I Старший
Преемник:	Миро II Младший
Вероисповедание:	Христианство
Смерть:	11 августа 897(0897-08-11)
Род:	Барселонская династия
Отец:	Сунифред I
Мать:	Эрмесинда
Супруга:	Гинидильда
Дети:	сыновья: Радульф, Вифред II Боррель, Сунийе I, Миро II Младший и Сунифред II дочери: Эмма, Эрмесинда, Киксилона, Рихильда и Гинидильда

Вифред I Волосатый (кат. Guifré el Pilós; исп. Wifredo el Velosso) (погиб 11 августа 897) — граф Урхеля и Сердани (с 870), граф Барселоны (с 878), Жероны (878—889 и с 890) и Осоны (с 885). Последний граф Барселоны, назначенный на эту должность королями Западно-франкского королевства, первый маркграф Испанской марки, сделавший свои земли наследственным владением. С именем Вифреда Волосатого средневековые испанские хроники связывали образование Каталонии как самостоятельной области и возникновение её герба.

Биография

Происхождение

Средневековые историки, опираясь на сообщения хроники монастыря Сан-Хуан-де-Пенья и хроники «Деяния графов Барселонских», считали Вифреда I Волосатого сыном некоего Вифреда Арьиаса, представителя боковой ветви Каролингов. Согласно преданиям, сообщаемым в этих хрониках, Вифред Волосатый был праправнуком по мужской линии майордома Франкского государства Карла Мартелла.

Однако впоследствии, в ходе изучения всех доступных исторических документов (в том числе хартий самого графа), было установлено, что Вифред являлся сыном графа Урхеля Сунифреда I, который в 844—848 годах был также графом Барселоны. Предполагается, что этот Сунифред был сыном или графа Каркассона Белло, родоначальника семейства Беллонидов, или графа Осоны Борреля. В современной исторической науке потомков графа Сунифреда I Урхельского принято называть Барселонской династией.

Дата рождения Вифреда неизвестна. Средневековые хроники относят рождение графа Вифреда I к 852 году, но достоверных подтверждений этой информации нет. Его родиной большинство историков считает город Прадес во французском Руссильоне. Прозвище Вифреда I — Волосатый — упоминается уже в написанной в XII века хронике «Деяния графов Барселонских» и предполагается, что он назывался так в противоположность своему сеньору, королю Западно-франкского государства Карлу II Лысому.

Получение графств

После поражений, нанесённых в 848 году Гильомом Септиманским Сунифреду I Урхельскому и его возможному брату Сунийе I Ампурьясскому, Беллониды сохранили в своей власти лишь графство Каркассон. Только в 862 году Карл II Лысый возвратил двоюродным братьям Вифреда I, Сунийе II и Деле, владение их отца, графство Ампурьяс.

В июне 870 года на ассамблее в Аттиньи Карл II также возвратил и Вифреду Волосатому владения его отца: Вифред стал наследником внезапно скончавшегося графа Саломона. «Хроника Сан-Хуан-де-ла-Пенья» и «Деяния графов Барселонских», свидетельства которых современные историки в отношении ранних графов Барселоны считают малодостоверными, передают предание, согласно которому Саломон был убийцей графа Сунифреда I, но затем и сам был убит Вифредом, отомстившим за смерть своего отца. Вифред I стал обладателем графств Урхель и Сердань. Своему брату Миро Старшему он отдал графство Конфлан.

В 876 году граф Вифред I оказал поддержку своим братья, графу Конфлана Миро Старшему и монаху Сунифреду, а также виконту Нарбонны Линдою в войне, которую те начали с маркгафом Готии Бернаром. В результате похода, осуществлённого во владения Бернара, Миро и его союзникам удалось захватить графство Руссильон и изгнать со своих постов в контролируемых ими графствах всех сторонников Бернара Готского, не только светских лиц, но и священнослужителей (в том числе, архиепископа Нарбонны Сигебода). Победе над правителем Септимании способствовал и мятеж, который граф Бернар поднял против короля Людовика II Заики. Собор в Труа, состоявшийся в августе—сентябре 878 года под председательством папы римского Иоанна VIII, осудил Бернара Готского как изменника. На соборе в качестве представителей от Испанской марки присутствовали Вифред Волосатый, граф Конфлана Миро I, граф Ампурьяса Сунийе II и граф Каркассона Олиба II, а также епископ Эльны Одесинд, епископ Жероны Теотарио, епископ Барселоны Фродоин и епископ Урхеля Галдерик. 11 сентября собор принял решение лишить Бернара всех его владений, часть которых король Людовик II отдал Вифреду Волосатому и его родственникам. Сам Вифред I получил графства Барселона, Жерона и Бесалу (последнее он здесь же передал своему младшему брату Радульфо с условием, что после смерти Радульфо Бесалу перейдёт к потомкам Вифреда). Несмотря на осуждение папой римским графа Миро и монаха Сунифреда, во время похода 876 года нанёсших большой ущерб церквям и монастырям во владениях Бернара Готского, Миро сохранил за собой графство Руссильон, а Сунифред вскоре получил от своих братьев должность аббата большого монастыря Санта-Мария-де-Арлес в Валеспире.

Отношения с королями Западно-франкского государства

После смерти в 879 году короля Людовика II, а затем его сыновей Людовика III Младшего и Карломана II, королём Западно-франкского королевства был избран император Запада Карл III Толстый. Все эти монархи безусловно признавались владетелями Испанской марки своими сюзеренами. В 881 году ко двору Людовика III прибыла группа каталонских иерархов (в том числе, брат Вивреда Волосатого, аббат Санта-Мария-де-Арлес Сунифред), получившая от короля просимые ею привилегии, а в 886 году епископ Жероны Теотарио получил дарственную хартию от императора Карла Толстого. Однако, в это же время начался процесс изоляции запиренейских владений Франкского государства от королевской власти: в 880—882 годах каталонские владетели не приняли участие в подавлении восстания Бозона Провансского, а в 885 году не участвовали в общегосударственной ассамблее в Понтьоне, избравшей Карла III Толстого правителем всей Франкской империи.

Когда в 888 году император Карл III умер, во всём Франкском государстве разразился кризис, связанный с распадом страны на самостоятельные королевства. Знать Западно-франкского государства избрала новым королём Эда Парижского, проигнорировав право на престол малолетнего сына Людовика III Младшего, Карла. Представители Испанской марки не только не приняли участие в избрании нового короля, но и не прибыли, согласно традиции, ко двору нового короля, чтобы получить от него подтверждение своих прав на владение графствами. Предполагается, что графы Испанской марки считали законным наследником престола Карла, происходившего из династии Каролингов, однако ни Вифред Волосатый, ни другие каталонские графы не предприняли никаких мер, чтобы способствовать возвращению Карлу престола, а все их хартии за 888—898 годы датированы годами правления короля Эда. С этого момента начинается постепенное обособление земель к югу от Пиренеев от Франкского государства. До полного обретения независимости Каталонией в конце X века при графе Борреле II связи местных владетелей с королевским двором будут, в основном, иметь только формальный характер, а поездки представителей Испанской марки к королям Западно-франкского государства будут редкими.

Заселение Осоны

После получения в 878 году земель к югу от Пиренеев, владения Вифреда Волосатого представляли собой два изолированных друг от друга анклава — прибрежные графства Барселона и Жерона и горные графства Урхель и Сердань — между которыми находилась пустынная и малонаселённая территория, сильно пострадавшая в предыдущие 50 лет как от нападений мавров, так и от восстаний против власти королей франков. Желая расширить и укрепить свои владения, граф Вифред I в 879 году начал заселение пустующих территорий, охватывающих современные Рипольес, Валь-де-Лорд, Бергеда, Льюканес, Вик, Мойанес, Гульериас, Кардону и Бажес. Среди предпринятых им мер были выдача привилегий поселенцам и поощрение создания новых общин. Хартия, выданная в 888 году Вифредом Волосатым Кардоне и сохранившаяся в копии конца X века, является одним из старейших каталонских фуэро, дошедшим до наших дней. Часть новозаселённых земль была включена в уже существующие графства Урхель и Сердань, а центральные области составили новое графство — Осона, первое упоминание о котором относится к 885 году, когда сюда был назначен виконт. Одновременно Вифред Волосатый вёл здесь и церковное строительство: в 880 году он основал монастырь Санта-Мария-де-Риполь (освящение монастыря состоялось 20 апреля 888 года), отдав сюда в качестве монаха своего недавно родившегося сына Радульфа, а в 885 году основал женский монастырь Сан-Хуан-де-лас-Абадесас (освящён в 887 году), поставив здесь аббатисой свою малолетнюю дочь Эмму. Предания описывают многочисленные чудеса, якобы сопровождавшие основания этих монастырей и обретение их реликвий. Оба монастыря получили значительные привилегии, в том числе монастырь в Риполе получил в своё пользование все налоги, выплачиваемые графу жителями двух близлежащих селений, треть от налоговых сборов с местного рынка, иммунитет от власти графа в делах об убийствах, грабежах и других преступлениях и право свободно выбирать себе аббата согласно бенедиктинскому уставу.

Небольшая часть новых земель была включена в епархию Урхеля. Бо́льшая часть, с согласия архиепископа Нарбонны Теодарда, возглавлявшего диоцез, в который входили эти области, вошла в 886 году в восстановленную епархию Вика, которую возглавил епископ Годмар. Первоначально планировалось, что кафедральный собор новой епархии будет в городе Осона, но из-за его полного разрушения Годмар перенёс свою резиденцию в поселение Вик, где впоследствии возник одноимённый город. Новая епархия получила от графа Вифреда многочисленные привилегии, в том числе, право чеканить графскую монету (при этом треть от общего количества сделанных монет епархия могла оставлять себе и использовать на свои нужды), а в 888 году епископству Вик было передано поселение Манреса с окружающими его землями.

С именем графа Вифреда I связано и датированное 880 годом первое упоминание монастыря Монтсеррат, будущего духовного символа и религиозного центра Каталонии. С основанием этого монастыря связано предание о чудесном воскресении убитой дочери графа, Рихильды. Исторические же документы свидетельствуют, что Рихильда была поставлена графом аббатиссой этого монастыря уже значительно позднее этой даты.

Кризис 886—892 годов

В 886 году в Испанской марке начался политический и церковный кризис, связанный с намерением графа Пальярса и Рибагорсы Рамона I и графов Ампурьяса Сунийе II и Делы укрепить свою власть за счёт владений графа Вифреда I. Начало кризису положил поддержанный этими графами священник Эсклуа, без согласия архиепископа Теодарда занявший епископскую кафедру Урхеля и изгнавший поставленного здесь ранее епископа Ингоберта, а в 888 году изгнавший и нового епископа Жероны Сервуса Деи, врага графов Ампурьяса. Эсклуа, совместно с епископами Фродоином Барселонским и Годмаром Викским, посвятил в епископы Жероны Эрмериха. В этом же году епископ Урхеля восстановил епархию с центром в Ампурьясе, приняв её под своё управление, и учредил новую епархию Пальярс, включив в них ряд местностей, входивших во владения Вифреда Волосатого. Эсклуа также объявил о восстановлении архиепископской кафедры в Таррагоне, прекратившей существование во время мусульманского завоевания Пиренейского полуострова, единолично возложил на себя управление этим архиепископством и потребовал от архиепископа Нарбонна передать в его подчинение все епархии Испанской марки. Титул архиепископа за Эсклуа признали четыре иерарха Испанской марки — епископы Барселоны, Вика, Пальярса и Жероны. Предполагается, что Вифред I Волосатый первоначально одобрительно отнёсся к намерению Эсклуа добиться независимости епархий Каталонии от Нарбоннского диоцеза, так как это позволило бы графу укрепить свою власть над находящимися на территории его владений епископствами. Именно поэтому граф Барселоны не предпринял никаких мер, чтобы защитить изгнанных епископов.

Бездействие Вифреда I привело графов Ампурьяса к намерению увеличить свои владения за счёт земель, находившихся под властью графа Барселоны. Желая опереться на авторитет верховной власти монарха Западно-франкского государства, граф Сунийе II и епископ Эрмерих в 889 год прибыли ко двору короля Эда в Орлеане и получили от него дарственную хартию, согласно которой епископство Жерона получало значительные владения в графстве Осона, а покровителями епархии Жироны объявлялись графы Ампурьяса. Это было единственное появление одного из графов Испанской марки при дворе короля Эда за всё время его правления. Ободрённый королевской поддержкой, граф Ампурьяса после возвращения домой захватил принадлежащее Вифреду Волосатому графство Жерона и поставил здесь графом своего брата Делу. Позднее в этом же году и архиепископ Нарбонны Теодард посетил короля Западно-франкского королевства и так же получил от него хартию, в которой содержался запрет на расчленение владений Теодарда и создание особого архиепископства для Испанской марки. Потеря Жероны заставила графа Барселоны принять меры для защиты своих владений: в 890 году он изгнал графа Делу из Жероны, примирился с епископом Вика Годмаром, с которым ранее конфликтовал, и высказался резко против обособления епархий Каталонии от Нарбоннского диоцеза. С его помощью архиепископ Теодард в этом году провёл в Порте (около Нима) представительный собор, осудивший епископов Эсклуа, Фродоина и Эрмериха. Епископ Вика получил прощение. На соборе в Урхеле в 892 году кризис был окончательно преодолён: графы Рамон I и Сунийе II были осуждены, но сохранили свои владения, епископы Эсклуа Урхельский, Фродоин Барселонский и Эрмерих Жеронский — лишены своих кафедр.

Кризис в Испанской марке 886—892 годов показал, что короли Западно-франкского государства за последние 15 лет утратили какие-либо возможности, чтобы влиять на развитие ситуации в этом регионе, в то время как при Карле Великом, Людовике I Благочестивом и Карле II Лысом распределение фьефов между вассалами и сохранение спокойствия в церковной области были одними из основных задач монархов из династии Каролингов.

Присоединение Конфлана

В 896 году умер брат Вифреда Волосатого, граф Руссильона и Конфлана Миро Старший. Он не оставил наследников мужского пола и после смерти его владения были разделены: Руссильон перешёл к его свату, графу Ампурьяса Сунийе II, а Конфлан, вместе с Вальеспиром, Капси и Фенольедой, был присоединён к владениям графа Барселоны.

Войны с маврами

Во время правления графа Вифреда I между графствами Испанской марки и маврами, в основном, сохранялся мир, хотя набеги небольших отрядов мусульман на приграничные районы Барселонского графства продолжались. Первое столкновение между Вифредом Волосатым и мусульманами произошло в 884 году. Годом ранее, в 883 году, вали Лериды Исмаил ибн Муса из семьи Бану Каси, в ответ на укрепление графом Барселоны стен в Кардоне, Бергеде, Валь-де-Лорде и других пограничных крепостях, перестроил и укрепил крепостные стены своего города. Вифред посчитал это строительство опасным для своих владений и совершил нападение на Лериду, однако был разбит, а его войско понесло тяжёлые потери. После этого между Барселонским графством и маврами восстановился мир, которому способствовали многочисленные восстания в различных частях Кордовского эмирата, в том числе и в приграничных с владениями христиан. Мир был разорван в 897 году новым правителем Лериды Луббом II ибн Мухаммадом, совершившим поход во владения Вифреда I. 11 августа у крепости Аура (около Кальдес-де-Монтбуя) произошло сражение между христианами и маврами, во время которого сам Лубб ибн Мухаммад нанёс копьём смертельную рану графу Барселоны, от которой тот в этот же день скончался. Тело Вифреда I Волосатого было похоронено в основанном им монастыре Санта-Мария-де-Риполь, где находятся и в настоящее время.

Раздел владений Вифреда I

По свидетельствам различных источников, после смерти Вифреда Волосатого его владения были или сразу разделены между его сыновьями, или некоторое время находились в их совместном управлении. Согласно последней версии, из-за малолетства большинства сыновей Вифреда, его владения находились несколько лет под управлением жены графа, Гуинидильды, и его старшего сына Вифреда Борреля, а после совершеннолетия остальных сыновей были разделены между всеми братьями. По этому разделу Вифред II Боррель получил графства Барселону, Жерону и Осону, Миро II Молодой — графства Сердань, Сунифред II — графство Урхель. Таким образом впервые в истории Испанской марки составлявшие её владения были переданы по наследству, без какого-либо согласования с монархами Западно-франкского королевства.

Семья

Граф Вифред I Волосатый не позднее 27 июня 875 года женился на Гинидильде (умерла между 21 августа 897 и 18 февраля 900). В нескольких подписанных ею хартиях её отцом называется Сунифред, которого ряд историков идентифицирует с одноимённым аббатом монастыря Сент-Мари-де-Лаграсе, сыном графа Каркассона Олибы I. Согласно же средневековой хронике «Деяния графов Барселонских», отцом Гинидильды был граф Фландрии Бодуэн I Железная рука, однако в документах конца IX века нет никаких достоверных данных о существовании у этого графа дочери с таким именем. Детьми от брака Вифреда I и Гинидильды были:

• Эмма (умерла в 942) — аббатиса монастыря Сан-Хуан-де-лас-Абадесас (885—942)
• Радульф (умер в 942) — епископ Урхеля (914—942)
• Вифред II Боррель (умер 26 апреля 911) — граф Барселоны, Жероны и Осоны (897—911)
• Миро II Младший (умер в октябре 927) — граф Сердани и Конфлана (897—927) и Бесалу (между 913 и 920—927)
• Сунифред II (умер в 948) — граф Урхеля (897—948)
• Сунийе I (умер 15 октября 950) — граф Барселоны, Жероны и Осоны (911—947)
• Эрмесинда (умерла после 13 января 921)
• Киксилона (умерла 22 февраля 945) — монахиня
• Рихильда (Рикуильда) (умерла ранее 19 апреля 925) — аббатиса монастыря Монтсеррат (с 895)
•  ? Гинидильда (упоминается 28 сентября 926) — предполагается, что её мужем был граф Тулузы Раймунд II. Ряд историков считают, что она могла быть дочерью Вифреда II Борреля.

Итоги правления

Главными итогами правления Вифреда I Волосатого стали превращение Барселонского и других графств, составлявших Испанскую марку, в наследственные владения и заселение графом центральной части современной Каталонии (Осоны).

В Каталонии довольно рано начало складываться мнение о графе Вифреде I как о правителе, положившем начало независимости этой территории от власти королей франков. Начало этому процессу положил епископ Вика Идалгуер, в 906 году написавший речь, в которой ввесьма высоко оценил деятельность графа по укреплению графства и поддержке местной Церкви. К концу XII века в Каталонии уже сложился целый ряд преданий, называвший графа Вифреда полностью независимым правителем. Их передаёт хроника Деяния графов Барселонских, которая приписывает Вифреду Волосатому деяния, совершённые его внуком, графом Боррелем II. В действительности, графы Барселоны продолжали до самого конца X века признавать королей Западно-франкского государства своими сюзеренами, датировали все свои хартии годами правления этих королей и время от времени посещали королевский двор Каролингов, чтобы получить новые или подтвердить старые привилегии. Современные историки считают изоляцию Барселонского графства во время правления Вифреда I следствием кризиса королевской власти, охватившего в это время Западно-франкское государство, из-за которого король Эд был вынужден уделять своё внимание в первую очередь событиям в северной и центральной части своего королевства, борьбе с норманнами и непокорными вассалами.

Легенда о возникновении герба Каталонии

С именем графа Вифреда I Волосатого предания связывают возникновение исторического герба Каталонии, так называемого Las cuarto barras (Четыре полосы). Согласно легенде, в наиболее полной форме записанной впервые в XV веке, граф Вифред I сражался вместе с одним из королей Франкского государства против врагов монарха. В разных вариантах предания упоминаются имена или императора Людовика I Благочестивого, или короля Карла II Лысого; врагами называются то мавры, то норманны. В этом сражении Вифред проявил особую храбрость, но получил тяжёлое ранение. Когда он лежал раненый в своём шатре, его посетил сам король, который спросил графа, что тот хочет в награду за свою храбрость. На это Вифред ответил, что у него есть золотой щит, но на нём нет герба, и что величайшей наградой для него будет тот герб, который ему дарует король. Тогда монарх опустил четыре своих пальца в кровоточащие раны Вифреда и провёл ими по щиту четыре вертикальные полосы, которые с тех пор стали гербом Барселонской династии. Позднее это изображение стало гербом королевства Арагон и многих подчинённых ему земель. В настоящее время четыре красных полосы на золотом фоне присутствуют на гербах и флагах нескольких автономных сообществ Испании, в том числе Каталонии, Арагона, Балеарских островов и Валенсии, а также множества муниципалитетов.

Факты, упоминаемые в предании, не ставили под сомнение историки Позднего Средневековья и Нового времени, считая, что легенды ошибаются только в имени короля. Однако современные исследования полностью опровергли возможность того, что в основе легенды лежат подлинные исторические события. Было установлено, что первые достоверные упоминания о подобном виде герба Барселонской династии, но ещё с неустановившимся окончательно числом полос (известен вариант с двумя полосами), относятся только к правлению графа Барселоны Рамона Беренгера IV (середина XII века), а использоваться как герб страны он начал только при короле Арагона Альфонсо II (конец XII века).

Карты

• [www.allmonarchs.net/maps/showmap.php?MapName=barcelona_ix.jpg Каталония в IX в.]
• [www.allmonarchs.net/maps/showmap.php?MapName=osona870-886.jpg Колонизация Осоны в 870—886 годах]
• [www.covadonga.narod.ru/CataluniaIX-XII.html Каталонские графства в IX—XII вв.]

Литература

• Альтамира-и-Кревеа Р. История средневековой Испании. — СПб.: Издательство «Евразия», 2003. — 608 с. — ISBN 58071-0128-6.
• Рюкуа А. Средневековая Испания. — М.: Издательство «Вече», 2006. — С. 359-360. — 384 с. — ISBN 5-9533-1459-0.
• Тейс Л. Наследие Каролингов. IX—X века. — М.: Издательство «Скарабей», 1993. — 272 с. — ISBN 5-86507-043-6.
• d'Abadal i de Vinyals R. [books.google.com/books?id=s1ht2IN5HUwC&hl=ru El temps i el regiment del comte Guifred el Pilós]. — Barcelona: Institut d'Estudis Catalan, 1989. — 209 с. — ISBN 9788486329464.
• Cingonali S. M. [books.google.com/books?id=SQpgfVBlhzcC&hl=ru Gestes dels Comtes de Barcelona i Reis d'Arago]. — Valencia: Universitat de Valéncia, 2008. — 138 с. — ISBN 9788437070865.
• Coll i Alentor M. [books.google.com/books?id=rYIf-3-EGDgC&hl=ru Guifré el Pelós en la historiografia i en la llegenda]. — Barcelona: Institut d'Estudis Catalans, 1990. — 140 с. — ISBN 9788472831629.

Ссылки

• [www.covadonga.narod.ru/Catalunia.html Каталонские графства]. Реконкиста. Проверено 22 февраля 2010. [www.webcitation.org/66Qmw7WpU Архивировано из первоисточника 25 марта 2012].
• [www.grec.net/cgibin/hecangcl2.pgm?&USUARI=&SESSIO=&NDCHEC=0031564&PGMORI=E Wilfred I of Barcelona] (англ.). l'Enciclopédia. Проверено 22 февраля 2010. [www.webcitation.org/66QmxIT47 Архивировано из первоисточника 25 марта 2012].
• [www.albaiges.com/historia/cuatrobarras.htm Las cuarto barras] (исп.). Проверено 22 февраля 20109. [www.webcitation.org/66QmyFovi Архивировано из первоисточника 25 марта 2012].
• [www.fmg.ac/Projects/MedLands/CATALAN%20NOBILITY.htm#_Toc225166579 Catalunia] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 22 февраля 2010. [www.webcitation.org/66JzXvmAO Архивировано из первоисточника 21 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Вифред I (граф Барселоны)

– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.